Центр политической красоты: «В нашем плюралистическом обществе всё же очень важно говорить, что добро и зло существуют»
Как‑то утром один из лидеров ультраправой партии «Альтернатива для Германии» выглянул из своего загородного дома и с удивлением увидел знаменитый берлинский памятник жертвам Холокоста прямо у себя под окнами. Команда художников «Центр политической красоты» купила участок напротив и возвела реплику монумента. А когда Германия решила ограничить въезд на свою территорию сирийских беженцев, художники установили посреди столицы арену с живыми тиграми и с явными аллюзиями на римские травли предлагали скормить зверям нескольких мигрантов. Арт-коллектив прославился громкими медийными акциями, в которых художники используют исторические реалии для разговора о сегодняшних проблемах. Участник группы Андре Ляйполд рассказал о некоторых из этих акций
Мёртвые идут / Мёртвые близко
«В 2015 году каждый день сотни мигрантов гибли на границах Европы. Эти границы стали самыми опасными в мире. Год за годом тысячи людей умирали, пытаясь их пересечь. Их хоронили в общих могилах в странах Южной Европы. У них нет имён. Никто не ищет их родственников. Никто не приносит им цветы. „Центр политической красоты“ перевёз несколько тел мигрантов с рубежей Европы в центр европейского правосудия и защиты — в немецкую столицу. Те, кто умер от голода и жажды на пути к новой жизни, таким образом получили шанс осуществить свою мечту уже после смерти. Вместе с родственниками жертв мы открыли недостойные людей могилы, опознали тела и перевезли их в Германию».
«Центр политической красоты»
Прежде всего, мы искали родственников, договариваясь с теми, кто сейчас живёт в Берлине и чьи родные утонули, пытаясь добраться до Европы. Мы нашли людей, чья дочь и внук погибли, и получили от них разрешение перевезти их останки. Понадобилось огромное количество бумаг, в первую очередь потому, что никто не знал, где их тела. Собственно, это и было основной проблемой, на которую мы хотели обратить внимание, — что в тот момент на границах Европы лежали настоящие горы трупов. Каждую неделю тела беженцев всё прибывали, а их сбрасывали в общие могилы. Было совершенно непонятно, как вообще в этой мёртвой массе искать конкретного человека. Нам понадобилось очень много времени, чтобы опознать тех трёх беженцев и ребёнка, о перезахоронении которых мы договорились. При этом сама юридическая процедура была абсолютно легальна и понятна. Итальянцам вообще было всё равно: они не знали, что это за люди и что с ними делать. А в Берлине в это время проходил большой политический саммит, так что когда мы перевозили гробы, мы столкнулись с очень задёрганной полицией. Они проверили, что в гробах действительно лежат мёртвые люди, и сказали: проезжайте, у нас нет на вас времени. Всех троих мы захоронили на мусульманских кладбищах Берлина. Имам провёл положенную в таких случаях церемонию, и сейчас они лежат там, где должны.
Если честно, я не знал об этой интерпретации. В то время — а это старая работа — мне казалось, что мы занимаемся чем‑то вроде символического открывания врат Европы — большой богатой крепости со стражниками на входе. Когда стряслась беда, она захлопнула двери и укрылась от всех проблем, пока все остальные остались снаружи в бедности, опасности и страхе. Нам хотелось, чтобы европейцы увидели эту ситуацию иначе, чем они привыкли её видеть. Невозможным казался сам этот жест — похоронить людей в Германии. А ведь они должны были быть похоронены в Германии, потому что они столько выстрадали на пути сюда. Нельзя говорить, что у европейцев, которые закрыли ворота, своя правота, — поскольку невозможно быть в чём‑то или в какой‑то степени правым, когда ты совершаешь зло.
Это только кажется, что мы говорим о мигрантах, это не так. Мигранты — это просто способ поговорить о нас самих
Знаете, в самом начале мы представляли свою работу как игру со средствами массовой информации, как создание островков выдуманной реальности внутри настоящей. Мы хотели обратить внимание других, что нам повезло жить в Европе, где созданы отличные законы о свободе слова и свободе массовой информации, которые многое нам позволяют, но при этом мы сами создаём внутри себя границы, которые нам якобы нельзя преступать. Это только кажется, что мы говорим о мигрантах, это не так. Мигранты — это просто способ поговорить о нас самих. Много ли мы на самом деле можем сказать о мигрантах? Нет, только они сами могут о себе говорить.
Мы познакомились в университете — на семинаре по Макиавелли. У нас сложилось что‑то вроде философского студенческого кружка в духе старых времён. А уже когда мы закончили учиться, наше общение переросло в художественный проект.
Мне бы не хотелось называть конкретные цифры. Меньше, чем может показаться. Дело в том, что внутри небольшого круга легче договориться, поэтому у нас очень маленькое ядро, но во время акций мы привлекаем помощников, волонтёров, работаем с театрами. В общем, число участников зависит от того, в какой момент нас считать.
Мемориал жертвам Холокоста в Борнхагене
«Это выступление против того, что всё больше людей в Германии считают фашизм нормальным. В борьбе с правыми экстремистскими движениями „Центр политической красоты“ обзавёлся отличным участком земли по соседству с домом Бьорна Хёке, лидера тюрингского отделения партии „Альтернатива для Германии“. 22 ноября 2017 года в 6 часов утра Бьёрн Хёке был разбужен звуком работ по заливке бетона. Пятисотлетние стены его дома сотрясались. Он метнулся к окну и не мог поверить своим глазам. Мемориал убитым евреям строился прямо напротив его дома. Хёке задрожал. Стоял холодный ноябрьский день — день памяти».
«Центр политической красоты»
Да, сохранение секрета потребовало очень больших организационных усилий. Мы задействовали всю сеть людей, которые нам симпатизируют. У нас был небольшой бюджет, чтобы заплатить профессионалам, которые могут изготовить бетонные блоки и помочь их установить, и волонтёры, которым мы просто нравимся. Никто из них при этом не знал, что именно мы задумали. Мы всем говорили: «Вы потом поймёте, почему мы вам ничего не рассказываем». Весь процесс подготовки занял месяц, но самое сложное — это было держать всю конструкцию скрытой в течение тех пяти ночей, когда мы её устанавливали, чтобы нас раньше времени не засекли, а потом снять покров, чтобы Бьорн Хёке это увидел.
Да, он сразу же начал давать интервью. Может показаться, что произошедшее должно было заставить его покраснеть. Это не так. На самом деле между нами и этими людьми очень большая разница. Я не думаю, что увиденное вообще задело его или кого‑то из его партии. Мы бы посчитали грандиозным успехом, если бы кто‑то из правой партии хотя бы задумался, что он выбрал не ту сторону. В лучшем случае, полагаю, это заставило их на секунду замолчать — на тот недолгий момент, когда они не знали, что сказать. Знаете, я думаю, что в нашем плюралистическом обществе, когда вроде бы глупо говорить, что существуют добро и зло, поскольку всё определяется точкой зрения, всё же очень важно говорить, что добро и зло существуют. Кстати, наверное, именно это связывает наши работы с греческими трагедиями.
Первое падение Европейской Стены
«Инсталляция „Белые кресты“ покинула правительственный квартал, чтобы пропустить официальные торжества по случаю 25‑летия падения Берлинской стены. В знак солидарности она перенеслась к своим братьям и сёстрам, погибшим на границах Европейского союза, жертвам новой Стены. С момента падения железного занавеса граница ЕС унесла тридцать тысяч жизней».
«Центр политической красоты»
«Белые кресты» на берегу Шпрее — это памятник жителям ГДР, которые погибли, пытаясь бежать в Западный Берлин. В 2014 году вся Германия очень пышно отмечала годовщину падения Стены. Нам же хотелось спросить у немцев: что именно вы отмечаете, если Европа в этот самый момент строит такие же непреодолимые, пусть и невидимые стены на своих границах. На всех семи крестах написаны имена расстрелянных, и нам хотелось изобразить символическое перемещение этих крестов к европейской границе — сегодняшней стене, у которой гибнут такие же люди.
Нет, мы их не украли! Мы их одолжили. И сообщили полиции, что через неделю вернём.
Нет, всё было не так. Понимаете, по немецким законам нельзя украсть то, что не имеет владельца. Мы потратили две недели, чтобы выяснить, какая организация отвечает за мемориал. Такой организации не существует! Он никому не принадлежит, поэтому нас невозможно привлечь по закону за то, что мы его взяли. Полиция оставалась последней инстанцией, и мы им дали знать, что вернём памятник, но они тоже не знали, как реагировать. Честно говоря, первые два дня никто даже не заметил, что кресты пропали, — притом что они стоят напротив Бундестага. Только когда мы сообщили журналистам, что забрали монумент, — вот тогда поднялся шум. И по‑моему, большинство людей поняли, что мы хотели сказать, что было правильно соединить погибших тогда и сейчас в некоем вневременном пространстве.
Это место у Мелильи, это испанский анклав в Марокко, через него беженцы с севера Африки пытались попасть в Европу. Но на самом деле мы там поставили реплики. Просто мы хотели, чтобы люди думали, будто мы переместили настоящие кресты.
Потому что мы уважаем закон.
Да нет же. Многим кажется, что в своих работах мы переходим границы закона, но на самом деле это не так. Наши законы, которые гарантируют свободу искусству, дают нам много пространства для работы. Возможно, у нас лучшее законодательство для искусства в Европе, а может, и в мире. А мы просто используем то пространство, куда другие даже не заходят. То ли забывают, то ли не понимают, как много мы на самом деле имеем право делать в рамках закона. То есть если мы и преступаем границы, то это не границы закона, а границы восприятия. Мне очень нравится говорить о невидимых стенах внутри нас, и мы расшатываем эти стены восприятия. При этом мы никогда не делали ничего нелегального.
Шолль-2017
«Летом 1942 года члены организации „Белая роза“, среди которых были Ганс и Софи Шолль, составили четыре или шесть текстов для листовок и стали распространять их на территории нацистской диктатуры. Есть ли сегодня братья и сёстры у этих ребят? Попытаются ли они освободить наш мир от тирании? Правительство Баварии объявило студенческий конкурс „Шолль-2017 — учиться у истории“. В канун 75‑летия „Белой розы“ опыт сопротивления брата и сестры Шолль должен быть использован в настоящем. Министры Йоахим Херрман и Людвиг Шпенле ищут молодых людей, готовых отправиться в одну из современных диктатур по своему выбору, чтобы распространять там листовки против режима».
«Центр политической красоты»
«Белая роза» — это, наверное, самый известный пример сопротивления нацистскому режиму. Эту подпольную группу организовали студенты Мюнхенского университета, они выступали против Третьего рейха и призывали людей на борьбу. Больше других прославилась Софи Шолль. Она, её брат и их друзья просто печатали и распространяли листовки, обращаясь к сердцам людей. Их сопротивление было не вооружённым, а, я бы сказал, романтическим. Все они были арестованы и казнены.
Конечно, это была только видимость. Правительство с нами никогда не сотрудничало, они нас вообще не очень любят. На самом деле мы работали с театром, чтобы всё выглядело как официальная государственная акция.
Через два-три дня после начала акции все СМИ уже о ней написали, то есть никто из участников, которые писали листовки для Китая, Северной Кореи, России, Турции, Судана, Узбекистана и других стран, не обманывался.
Да, нам хотелось создать прецедент ненасильственного сопротивления.
Потому что осознали, насколько это опасно.
Эта критика понятна и была бы справедлива, если бы мы их реально подставили, но ничего подобного не было и не планировалось.
В свободном обществе люди имеют право на собственную точку зрения, и если правые политики называют нас террористами, мы публикуем их высказывания и комментарии на своём сайте. Зачастую это цепляет людей даже сильнее, чем позитивные отклики.
Поедание беженцев
«Чтобы отпраздновать крупнейшее соглашение между Евросоюзом и Турцией, мы построили арену с четырьмя ливийскими тиграми в центре Берлина. Мы искали мигрантов, которые были согласны, чтобы их съели во имя успешной реализации государственной политики по защите границ и запрету на въезд для беженцев, — чтобы создать островок виртуальной Римской империи в самом сердце Европейского союза».
«Центр политической красоты»
Сейчас крупных хищников нельзя продавать в цирки, однако всё ещё есть люди, которые ими торгуют для ярмарочных увеселений. Но да, найти такого торговца было непросто.
Это было во дворе Театра Горького. Мы с ними сотрудничали, поэтому могли делать что угодно.
Она пытались, но мы открылись заново, потому что полиция не имела права нас запретить. Сначала она настаивала, что наш перформанс был политической акцией, но мы обосновали, что это символическое выражение нашей позиции, которое мы демонстрируем в театральном пространстве, то есть это художественное произведение. У них просто не было аргументов против нас.
На самом деле она, конечно, понимала, что её не съедят, и она была не одна, согласились участвовать шесть или семь человек. Со стороны — да, могло показаться, что мы реально планируем бросить беженцев на съедение тиграм. Но в целом люди понимали, что правительство устроило ловушку для беженцев, которые не могли больше попасть в Европу, потому что им не давали визу. И пока по арене ходили тигры, мы приглашали выступить рядом с ней политиков и общественных деятелей, и там же происходило сатирическое шоу, которое каждый день собирало тысячи людей.
Нет, это была абсолютно реальная идея — своими силами переправить в Германию сотни сирийских беженцев на самолёте из Турции. Всё было подготовлено — и самолёт, и документы; мы отправили запросы в соответствующие органы. При этом мы понимали, что шансов на успех мало, и не хотели никого обнадёживать. Очевидно, что мы могли привезти людей, а их бы отправили обратно. Когда стало понятно, что так и будет, самолёт пришлось отменять. Акция полностью провалилась, было ужасно стыдно. Понятно, что со стороны это не выглядело провалом, потому что ещё была параллельная берлинская история с тиграми, но реальная операция по спасению людей окончилась крахом.
Найди нас
«Центр политической красоты переместил прах евреев, убитых во время нацистской диктатуры, в правительственный квартал — туда, где в 1933 году была ликвидирована немецкая демократия. Туда, где раньше располагалась Кролль-опера и где консерваторы передали демократию в руки убийц. Сегодня ничто не напоминает об этом предательстве. Воспоминания о Холокосте несут в себе не только чувство вины, но и обязательства. Они состоят в том, чтобы не просто поминать жертв, но и предотвращать новое наступление фашизма. Сегодня на улицах звучат нацистские лозунги, на синагоги нападают, членам ХДС прочат казни. А что мы делаем, чтобы противостоять торжеству фашизма?»
«Центр политической красоты»
Прах убитых евреев мы взяли недалеко от Аушвица. У них не было настоящей могилы, нацисты просто засыпали захоронение землёй. Мы хотели вернуть этим людям достоинство и думали, что совершаем хорошее дело. Уже потом мы узнали, что перенесение праха с точки зрения иудаизма должно сопровождаться церемонией в присутствии и с разрешения раввина. Именно поэтому нам потом пришлось публично извиняться, поскольку мы недооценили иудейские религиозные обычаи. Нам надо было работать с сообществом с самого начала, но мы‑то думали, что делаем проект для всей Германии. А надо было сообразить, что для евреев это будет важно в первую очередь.
Слишком много было критики, что мы без уважения отнеслись к религиозным нормам евреев. Мне кажется, что они просто не хотели, чтобы вопрос о пребывании праха их народа решали какие‑то берлинские художники. Для нас это, конечно, огромная проблема — нас обвинили в неуважении к еврейским традициям, в то время как мы, наоборот, хотели проявить уважение к погибшим, просто совершили ошибку. Поэтому памятник убрали, а прах вернулся туда, где был раньше.
Мне кажется, нам удалось посредством своих работ показать, насколько разделены информационные пузыри в Германии, да и во всей Европе: между правыми и левыми, консерваторами и мигрантами нет никаких связей, это полностью изолированные группы. У нас не было такой цели, но мы пришли к тому, что найти общий язык попросту невозможно.
Зато возможно другое — и это основной посыл нашего искусства: для искусства существует огромное пространство. Повторюсь, многие немцы думают, что наши работы нарушают закон, но мы каждый раз показываем, какая это чушь. У нас есть очень много пространства — гораздо больше, чем в других странах, — которое можно заполнить искусством, но если этого не делать, этого пространства будет становиться всё меньше и меньше. Это та же проблема, что и с ценностями: демократические ценности сильны ровно в той мере, в которой люди участвуют в общественной жизни, в общественном обсуждении. Чем меньше людей готовы включаться, тем слабее эти ценности. Так же и с искусством.
