Художники-шаманы. Йозеф Бойс: Все немного волхвы
Художник-любитель, рисовавший в фронтовом блокноте портреты медсестёр, превратился в шамана Нижнего мира, резидента внегеографической Евразии, которой нет на политической карте мира
В прошлом году в Московском музее современного искусства на Гоголевском бульваре проходила ретроспектива творчества Бойса «Призыв к альтернативе». Её куратор доктор Ойген Блуме, директор Музея современности «Хамбургер Баннхоф — Национальная галерея» для московской экспозиции собрал работы Бойса от самых ранних фронтовых зарисовок до знаковых инсталляций и документации знаменитых перформансов. Обширно были представлены Бойсовы «мультипли» — тиражные объекты и графика. Несмотря на некоторую экспозиционную неровность выставка давала развёрнутое представление о разнообразии практик Бойса. Был выпущен и каталог. К несчастью, в каталоге оказалось крайне мало графики, зато очень много свидетельств политической активности Бойса; издание представляет художника прежде всего как акциониста и социального прожектёра, революционера-маргинала. Такое понимание творческого пути художника политически ангажировано и однобоко.
Эта статья рассматривает Бойса с другой точки зрения. Возможно, отчасти и она грешит односторонностью, но в целом отечественная традиция, в которой Йозеф Бойс принят за своего, видит в нём в первую очередь художника ритуального жеста и лишь затем, факультативно, политического активиста. И то, скорее, в аспекте традиционного для русской литературы и искусства утопического прожектерства. С точки зрения русской (и советской) культуры утопия Йозефа Бойса располагается в горнем мире i , а не в области практических взаимодействий модерниста с реальностью или постмодерниста с текстом.
Преображение стрелка люфтваффе в шамана от искусства произошло в России. Обычного немецкого паренька, члена гитлерюгенда, художником сделала война. Самолёт Бойса был сбит над Крымом, двадцатидвухлетний лётчик выжил, но катастрофа перевернула его мировоззрение. Архаические материалы и снадобья, которыми лечила Бойса татарская семья (неизвестно, привиделось ему это в бреду или было правдой), стали постоянным мотивом в работе художника.
Йозеф Бойс начал выставляться в 1953 году и до смерти в 1986 году провёл около семидесяти перформансов и акций. Как правило, это были магические действия с предметами, имевшими для Бойса символическое значение. Также в его инсталляциях обыденные предметы — одежда, посуда, детали машин, разнообразные бумажки разворачиваются в «сложный семантический ландшафт, пульсирующий архаическими сакрально-магическими энергиями, витальными потоками, евразийской мифологией, современными цивилизационными ритмами и политическими страстями» i . Этот предметный космос заряжен камланием городского шамана. При поддержке своего постоянного проводника, мёртвого зайца, Йозеф Бойс сделал искусство культовой практикой.
Бойс отверг позитивистское мышление в пользу архаического, магического. Единение с духами природы, с силами земли, которые открылись ему в крымской степи, пронизывает все его объекты и инсталляции. Архаичная энергия, поразившая Бойса в 1943 году, связывает все его работы в великую литургию вдруг ожившему мифу. К опыту материализации мифа относится и политическая активность Бойса. В 70—80‑е годы он сотрудничал с экологическим движением, примкнул к партии зелёных; эта деятельность стоила ему поста в Дюссельдорфской художественной академии, где он преподавал больше десяти лет. Но «свободный демократический социализм» не был для Бойса политической идеей i . Его представления об общественном строе будущего как о совокупном произведении искусства не очень далеки от философии общего дела Николая Федорова. Произведение искусства по Бойсу — синкретический объект, магически связанный со всем мирозданием. И это делает Бойса очень русским художником.
Второй раз в Россию Бойс попал уже после смерти. В 1992 году прошла выставка его работ в ГМИИ. А в 2012 году выставка в ММСИ на Гоголевском бульваре стала ещё одной возможностью для Москвы увидеть с разных сторон творчество человека, так повлиявшего на множество знаковых для русского искусства фигур.
«Побойся Бойса» — эта присказка, которая ходила в среде ленинградских «новых художников», красноречиво свидетельствует о статусе немецкого перформера в энергичной хулиганской культуре питерского андеграунда. Бойс с его нарочитым презрением к перфекционистской сделанности, мастер искусства как потока (в деятельности Fluxus’а москвичи и ленинградцы отчётливо улавливали дзенские колокольца) стал хорошим ориентиром молодой богемной шпане, презиравшей московских безответственных концептуалистов, которые копировали свой подпольный мирок с Политбюро.
Все мы вышли из войлочного костюма Бойса. Акции «Коллективных действий», зачастую очень по‑бойсовски связанные с пространством ожидания, близко пересекаются с его внегеографической системой координат. В ряде акций появляется и фигура зайца, прямо инспирированная мёртвым зайцем Бойса. Нетрудно найти параллели и в сложносочинённой деятельности «Медицинской герменевтики». Психоделическая война с фашизмом парторга Дунаева из «Мифогенной любви каст» начинается также в Крыму, в тех же местах, где болел шаманской болезнью Бойс. Олег Кулик переворачивает знаменитый перформанс Бойса с ног на голову и в акции «Я кусаю Америку, Америка кусает меня» принимает роль Бойсова койота (за неимением в русской мифологии койота — собаки). Однако в то время как Бойс оставался медиумом, говорящим на языке животных, Кулик в национальном стремлении дойти до самой сути, теряя даже язык, сам превращается в животное. В 1994 году Алексей Беляев-Гинтовт и Кирилл Преображенский в галерее «Риджина» строят скульптуру «JU-87», легендарный самолёт Йозефа Бойса, из валенок. Это памятник Йозефу Бойсу и одновременно магическое средство возвращения его в Россию.
Войлок и жир — важнейшие компоненты Бойсовского трипа. Согласно его собственному мифу, упавшего лётчика подобрали татары в крымской степи и выходили, обмазывая его жиром и обёртывая в войлок. Как всякий миф, и этот не выдерживает проверки фактами: упал Бойс около еврейского колхоза, татар в той местности не было уже давно, лечился в госпитале, что подтверждают документы. Но миф всегда сильнее грубой реальности.
Это шаман-интроверт, всю дальнейшую карьеру мучительно раздиравший покровы реальности. Его рисунки и великолепнейшие литографии, которые обычно игнорируют, говоря о Бойсе-перформере, становятся штудиями мистического символизма. Душераздирающий «Снег», поданный на листе всего двумя карандашными штрихами, — символ, знак лёгкого, но неуклонного падения. Давящий — но невесомый, мощный — но невидимый этот снег. Центральным элементом картин Бойса часто бывает бесформенная дыра. Эта дыра лежит вне эстетических категорий. В ней, так же как и в бетонных глыбах инсталляции «
Это тектоническое движение за внешней стороной вещей можно объяснить мёртвому зайцу (в перформансе 1965 года Бойс намазал голову мёдом и золотой пылью и молча, при помощи жестов и гримас пояснял мёртвому зайцу свои картины), но с людьми оказывается сложнее. Йозеф Бойс и его противоположность— Марсель Дюшан сослужили плохую службу современному искусству. Громкое заявление Бойса «Каждый человек — художник» частенько понимается буквально и становится основным критерием произведения.
Но всё же есть разница между лозунгом и откровением. В 60‑х Бойс, работая с движением Fluxus, увлёкся новыми социальными идеями. Его модель «5‑го интернационала», или социального организма как произведения искусства, оформлена в модной тогда революционно-социалистической риторике, что позволиляет до сих пор записывать Йозефа Бойса в борцы с капитализмом. Однако Бойс был противником не мирового капитала, а позитивизма как бедного образа мышления. Его социальная архитектура — интеграционная евразийская идея. Культура связана для Йозефа Бойса с культом, и не механика классовой борьбы, а магия вдыхает душу в ауратичный объект и перформанс.
Вульгарный социологизм в понимании манифестов и акций Бойса, а также усердное навязывание бездны смыслов хулиганским забавам Дюшана привело к поистине изумительному результату. Целая индустрия создана на подтасовке, на формальном копировании и осовременивании приёмов этих идейных оппонентов, уже забронзовевших в недолгой истории современного искусства. Значительное число художников апеллируют в своём творчестве к шаману Бойсу и злому клоуну Дюшану, не владея при этом шаманством и не обладая юмором.
Ну… на Измайловском вернисаже тоже художники, говорят, неплохие. Побойтесь Бойса, кто говорит, что они неискренни? Народу нравится.