Павел Пепперштейн. Человек как рамка для ландшафта
Где: Музей современного искусства «Гараж», Москва
Когда: 28 февраля — 2 июня 2019 года
Открывшаяся в «Гараже» выставка Павла Пепперштейна — не только художника, но и писателя, теоретика искусства и музыкального исполнителя, — на первый взгляд более всего напоминает ретроспективу. Но это не она.
На самом деле, как объясняет суть проекта его куратор Екатерина Иноземцева, «это попытка полноценной инспекции самых заметных и влиятельных мифов, созданных Пепперштейном в разное время, с 70‑х и до сегодняшнего дня». Мифов тут много и разных, но всегда жизнеутвержающе-оптимистичных: изобретение новых стран, небывалых культов и несуществующих книг. Проект называется так же, как один из залов выставки, где автор выворачивает наизнанку традицию, согласно которой центром любого пейзажа оказывался человек. У Пепперштейна процесс идёт в другую сторону — перестав быть центром Вселенной, человек растворяется в ландшафте. Это тоже миф.
История изобретательских устремлений Павла Викторовича Пивоварова — назовём для порядка настоящее имя автора — началась в детстве, проведённом в кругу московских концептуалистов. К этому кругу принадлежали и его отец Виктор Пивоваров, и друг отца Илья Кабаков. От отца (и ещё от матери, замечательной детской писательницы Ирины Пивоваровой) Павел унаследовал неугомонный литературно-художественный талант и ещё более редкий дар всё обращать в приятное, смеяться в каждой работе так заразительно, что последний скептик отринет сомнения и засмёется вместе с ним.
Непостижимая арт-группа «Инспекция „Медицинская герменевтика“», одним из учредителей которой, вместе с Сергеем Ануфриевым и Юрием Лейдерманом, стал Пепперштейн, — ещё одно смешное изобретение автора. На выставке, впрочем, его нет: реконструировать выставку «Медгерменевтики», по словам Пепперштейна, — гораздо более ответственная задача, чем устроить его персональную выставку.
Притом что ретроспектива явно полагается Пепперштейну по рангу — лауреат премии Кандинского, участник биеннале в Венеции и Сан-Паулу, Бергенской триеннале, попал в число экспонентов престижнейшей выставки «Коллекция», показанной в 2016‑м в Центре Помпиду, — со вторым привычным критерием, возрастом, дело обстоит сложнее. Дело в том, что родившийся в 1966‑м художник своему формальному возрасту противоречит во всём — и в поведении, и в творчестве, да и в имени, хочется сказать, сценическом, придуманном им в 12 лет после прочтения романа Томаса Манна «Волшебная гора». Вдохновлённый загадочным манновским героем Пеперкорном, он изобрел себе совершенно тинейджерский, по его собственному определению, псевдоним, да так с ним и живёт.
Сам Пепперштейн тоже настаивает на том, что выставка — не ретроспектива: «Она охватывает самые разные периоды жизни, но при этом у неё нет претензии показать осмысленный биографический разворот от детства до юности, от юности до старости, от старости до растворения в биосфере». Но здесь демонстрируется многое из того, чего не видел ещё никто, вплоть до созданных автором в семь лет рисунков — моментально изображённых на книжных страницах, прямо ручкой, гангстеров с пистолетами в руках. Причём только проставленные к выставке даты позволяют вычислить, что было сделано ребёнком, что — подростком, а что — взрослым человеком.
Посмотрим правде в глаза — юношеские, явно вдохновлённые манерой отца альбомы Пепперштейна, сделанные в «психоделическую эпоху» 80—90‑х годов, в нынешней экспозиции и есть главные хиты. Новые же работы, вроде карты мира, поделённой неопознаваемыми государствами с весёленькими, в ситцевый рисунок, флагами («Саммит»), или Ленина в гробу рука об руку с блондинкой (название «Лиственный зал в колхозе „Календарный“» отсылает к отделанному лиственницей залу Мавзолея) оттеняют старые произведения, как гарнир оттеняет на тарелке куски мяса.
Выставка, распределившаяся по специально устроенной анфиладе комнат «Гаража», воспринимается как зеркало реальной жизни невероятного Пепперштейна. В этом зеркале — или зазеркалье? — видно ощущение абсолютной свободы, которое есть необходимое условие для сочинительства мифов. Но Пашиным мифам хочется верить — и верить им легко, потому что в основе каждого из них, будь то детские «Гангстеры» или «Тайные рисунки Джеки О», лежит если не рациональное зерно, то как минимум честная, пусть и абсурдная, мечта.
Джеки О — это, естественно, Жаклин Кеннеди-Онассис, объект платонической «предподростковой» любви автора. История в «Тайных рисунках» рассказана от лица и самой героини, и эксперта — то есть самого Пепперштейна, якобы приглашённого в числе других авторитетных персон для атрибуции неких рисунков и коллажей. По легенде, они были найдены в Минске, в доме, где жила до отъезда в США Марина Освальд, жена будущего убийцы Джона Кеннеди. Вместе с рисунками в папке обнаруживается письмо, написанное Джеки в 1975 году на греческом острове Скорпиос. В нём она признёется, что после смерти второго мужа не могла избавиться от кошмаров с навязчивыми образами, и врачи, рассчитывая таким образом её излечить, рекомендовали эти образы зарисовывать. Потом выясняется, что врачи эти — чистые фантазмы, и что Джеки занималась самолечением. Сюжет этот может показаться слишком бесконечным — но не слишком беспечным для альбомного рассказа. Однако тем Пепперштейн и отличается от поколения концептуалистов-основателей, что поводов сдерживать себя у него нет, что абсолютная отвязность у этого «принца московского концептуализма», как определила художника куратор, в крови.
Зов этой крови проявляется в последнем, 11‑м зале, где в тёмном сферическом помещении болтается подвешенное в центре и мерцающее в темноте золотое дитя. Невольно возникающие ассоциации с алхимией тут оправданны, но в данном случае бессмысленны, потому что инсталляция посвящена родителям художника. Они «…взошли надо мной двумя солнцами, — говорит Пепперштейн, — ярко освещающими безмолвную планету моего детства. При этом я почти не мог обнаружить границу между ними и собой: мне казалось, что я целиком состою из того света, который они излучают». Так и получаются счастливые художники. Пепперштейна часто попрекают тем, что он слишком похож на отца. Но он этому только рад и в одном интервью признавался, что нынешняя выставка его как бы родилась из папиной, прошедшей в Москве зимой. Ему, Павлу Пепперштейну, всегда нравилось влачиться по стопам отца, за что Кабаков прозвал его Хвостом. А теперь Хвост повзрослел.