Мария Михайленко: Фестиваль — это, в большей степени, разговор о сообществе. Мы делаем фестиваль командой художников и для художников. Наверное, поэтому мы довольно долго расслабленно относились к пиару мероприятия и концентрировались только на том, чтобы сделать классное событие для местного арт-сообщества и приглашенных участников.

Юрий Шачнев: Для жителей, конечно, тоже, просто наша парадигма такова, что если художникам хорошо, то и всем остальным тоже.

Мария Михайленко: Когда ты приглашаешь какого-то хорошего автора, и он делает какой-то классный эскиз, велик шанс, что работа будет соотноситься и с городским пространством, и с местной историей. В целом, фестиваль не про приведение города в порядок, но начинали мы в самом заброшенном районе и, скажем так, с учетом его благоустройства. Мы думали, что Роста — это тихий спальный и достаточно запущенный район, там нет достопримечательностей, которые бы привлекали туристов, даже многие мурманчане там никогда не бывали, и мы надеялись, что посредством фестиваля сможем придумать району новое лицо. У нас был большой блок мероприятий, предполагающих привлечение жителей. Вместе с командой архитекторов они придумывали парковые павильоны и расписывали скамейки. А мы параллельно создавали муралы и разрабатывали первый экскурсионный маршрут по району.

Честно говоря, у нас были очень идеалистические представления о том, как Роста будет развиваться дальше. Мы представляли, что скоро откроются спешалти-кофейни, приедут туристы, что власти обратят на район внимание, дома отремонтируют, территорию благоустроят. Ничего подобного не произошло. Вроде бы город, действительно, провел чуть больше ремонтных работ, чем изначально планировалось, обновил больше фасадов, чем было прописано в планах капремонта, то есть изменения есть, но далеко не такие масштабные, как мы бы хотели. Самые заметные — это появившаяся благодаря фестивалю подсветка домов. Для многих дворов этот свет и правда важен, он не только делает муралы заметными, но и само пространство — более безопасным.

Мария Михайленко: Не то что бы непременно туристы начали ездить, но, например, я считаю Росту классным пространством. Среди всех районов Мурманска у неё есть собственное лицо. Роста — это аббревиатура «Район особого строительства», у него интересный баланс застройки, удачные планировочные решения, он — как будто Мурманск в миниатюре, где есть сталинская часть и есть панельные дома, всё это собрано на очень небольшой территории. Роста — район с невысокой этажностью, там много зелёных зон, то есть потенциально территория замечательная, но её потенциал не так легко разглядеть, поскольку сейчас она почти что в заброшенном состоянии. Кроме того, в девяностые у Росты была криминальная репутация, хотя сейчас это, скорее, просто тихий спальник. И во время фестиваля мы как раз и надеялись увидеть потенциал его развития.

Юрий Шачнев: Мы надеялись, что после фестиваля жителям станет интереснее в этом районе жить. Пока мы работали, к нам подходили местные бабушки, говорили, что следят за нашими успехами, мол, у нас тут симпозиум: «Одна из подруг ругается, что ерунду какую-то делают, а я ей говорю, что ты просто не понимаешь, надо почаще подходить — смотреть и думать».

Мария Михайленко: Идеалистическая идея и правда была «художники для художников». Первый фестиваль проходил во время карантина. В это время вся культурная активность в Мурманске сошла на нет, все массовые мероприятия были запрещены, выставки открывались онлайн, и это выглядело очень печально. Любой вернисаж выглядел, как если бы ты просто выложил новый альбом в соцсетях.

Мария Михайленко: Их было немного, но не осталось вообще. Конечно, в Москве всегда можно найти подходящий для себя досуг, но мы живём на окраине мира, у нас мало что происходит. Тем не менее, до ковида было много разных форм международного сотрудничества, работало несколько кураторских команд, но большинство поразъехались в 2022-м. Многие профессионалы продолжают свою практику в северной Норвегии и Финляндии — и это огромная потеря. Никто из нас, оставшихся, не куратор по образованию, мы набираем необходимую базу знаний в процессе и проводим события, потому что хотим жить в подвижной среде, и эту среду нам приходится создавать для себя, поскольку других вариантов в Мурманске не предусмотрено.

По сути дела трое организаторов фестиваля «Рост» — Юрий Шачнев, Полина Малышкина и я — это люди, которые не стремятся уехать из Мурманска. Полина никогда не стремилась. Юра — только в студенчестве. Я порывалась несколько раз, но так и не уехала, пришла к выводу, что просто нужно путешествовать, получать много разного опыта. Конечно, до пандемии преимуществом Мурманска было его географическое положение — мы находимся очень близко к границе. По сути дела, раньше мы в Норвегию за кофе гоняли. Было много обменных программ. Мы привозили норвежских художников и сами ездили в резиденции. Нам удалось посетить много интересных мест, например, островов, куда мы как туристы попросту никогда бы не смогли поехать, потому что это астрономически дорого, а в рамках резидентских программ — было возможно. Сейчас я стараюсь узнавать, что происходит в других российских регионах. И происходит много всего интересного, у меня грандиозные планы, но пока я далеко не везде успела побывать.

Юрий Шачнев: Над нами часто смеются, что мы что-то делаем, потому что кроме нас никто ничего не делает. Но нам всё же хочется какой-то движухи.

Мария Михайленко: Фестиваль — это тоже своего рода внутренняя миграция, он нас спасает, потому что мы уходим в свой собственный мир и в свои ценности. И, конечно, хочется поддержать и всколыхнуть местное сообщество, чтобы сложились какие-то новые коллаборации между художниками.

Мария Михайленко: С одно стороны, это довольно широкий круг художников. С другой — это из серии «делай добро и бросай его в воду», потому что ждать какого-то мгновенного результата бессмысленно. Конечно, мы в большей степени ориентируемся на молодых авторов, придумываем различные обучающие лаборатории, приглашаем их попробовать поработать в каких-то новых техниках, например, заняться печатной графикой или цифровыми практиками. Из десяти участников лаборатории она по-настоящему полезна, может быть, двоим. Так же и с фестивалем — быстрого результата не будет, но за пять лет мы можем сказать, что в Мурманске появилось шесть новых художников, которые занимаются паблик-артом, в том числе представляют регион на общероссийском уровне. Изначально это станковые авторы, но у них появилась возможность попробовать себя в общественных пространствах, и они стали развивать это направление. Мне кажется, это тоже форма развития сообщества. Кроме того, мы привозим художников из других регионов, они общаются с местными, проводят лекции и мастер-классы, участвуют в дискуссиях, а потом уже мурманские приходят со своими идеями.

Думаю, это просто стечение обстоятельств. Я вступила в Союз художников в 2017 году, а в 2019-м уже стала главой местного отделения. Дело в том, что у нас обнаружился большой дефицит людей, которые бы могли и хотели общаться с разными официальными инстанциями, решать организационные вопросы. Прошлый председатель был уже очень пожилым человеком, и, к сожалению, ковид унёс его, в тот год мы понесли большие потери среди художественного сообщества. Ну, и я начала заниматься всей этой административной работой. Начиналось всё очень невинно, дескать, эта работа не отнимет много времени, никакой серьёзной нагрузки. Всё это оказалось неправдой. Но уже как будто взялся — надо нести. И мне кажется, у Союза художников есть большой потенциал, в него входят люди, которые активно работают, развивают практику, ищут разнообразия. Долгое время Союз был объединением, где художники просто сидят по своим мастерским и раз в год собираются на областную выставку. Сейчас у нас есть системные выезды на пленэр, мы проводим образовательные акции, запустили курс печатной графики, собираем всех вместе рисовать какие-то наброски — мне хочется хотя бы активное ядро сдвинуть в сторону более близкого общения. В общем, так получилось, что кроме меня это никому особенно не нужно. Общественная нагрузка большая, зарплаты нет и быстрого результата тоже не предвидится.

Нет, молодых авторов у нас мало, самый молодой — это Юра, ему сейчас 34. Тех, кому меньше сорока, порядка десяти человек. А всего в местном отделении состоят 38 художников. Надо сказать, что представители старшего поколения не все рады фестивалю, но большинству просто всё равно. Однако есть ещё те, кого я называю кандидатами в Союз: номинально они подходят под его формат, но, может быть, никогда не вступят. Им это может быть не нужно и не интересно. Но, в итоге, получается, что у нас есть примерно 50 человек, для которых мы фестиваль делаем. В какой-то момент мы переживали, что рассчитываем на какую-то совсем небольшую аудиторию. На первые дискуссии, которые мы проводили, собиралось всего 10−15 человек, но сейчас мы уже смирились, что работаем с узким кругом авторов: раз именно им интересны наши темы, то это и есть те люди, которым не хватает творческой повестки в городе, которой не хватает и нам.

Нет, как раз муралы рассчитаны на большую аудиторию, но мы понимаем, что это люди, с которыми можно условно котиков порисовать, предложить какой-то совсем простой формат, и люди будут чувствовать свою сопричастность к проекту. Кто-то из них придёт послушать лекцию художника, который работал по соседству, кто-то отреагирует в соцсетях. У нас даже знакомые-знакомых-знакомых водят по фестивальным маршрутам своих друзей. То есть это работает на гораздо более широкую аудиторию, но целимся-то мы по сути в пятьдесят человек.

Есть муралы, которые оценят все жители района — как правило, они яркие, сделанные в реалистичной манере. Есть черно-белая живопись, работа с нейросетями, которые дают глитч — и это произведения, нацеленные на узкий круг понимающих зрителей. Но даже в тех случаях, где мы ожидали негатива и требований закрасить этот ужас скорее, работы были приняты достаточно спокойно и провоцируют разве что диалог.

У нас есть несколько локальных мемов, таких как «Нарисуйте нам большую золотую треску». Мурманчане любят треску и постоянно просят её изобразить на муралах. Золотую рыбу мы пока им не нарисовали, но треска так или иначе в разных видах встречается. Например, в этом году в фестивале участвовал Миша Мак из Новокузнецка, он очень любит общаться с жителями и дорабатывает свой эскиз, уже находясь на месте в зависимости от пожеланий зрителей. И у него должна была быть канва из орнамента — и он туда вплёл очень много деталей по рассказам жителей: поморские суда, кольского кита с человеческим лицом, треску, морского ежа. Жители в итоге очень полюбили этот мурал. В какой-то момент изображение повредили вандалы, и мне показывали домовой чат — он кипел от негодования. Миша успел исправить работу, и, думаю, она так понравилась горожанам именно потому, что он учёл и их потребности. Но тут всё зависит от художника — далеко не каждый готов общаться с людьми. Некоторые говорят: «Я на вышку полез красить, лишь бы меня не трогали».

К счастью, не лично мы, а управляющие организации и волонтёры. Потому что в первые годы мы, действительно, обходили всех сами, и это было ужасно. Сейчас процесс уже более-менее отлажен. Но мы, действительно, должны утвердить эскизы на уровне владельцев фасадов — если это жилой дом, то больше половины жильцов должны подтвердить своё согласие. Зато сейчас есть жители, которые сами к нам приходят и говорят, что хотят стать частью фестиваля и готовы нам помочь утвердить эскиз у других домовладельцев. В одном из таких случаев мы попросили художника и педагога Дмитрия Новицкого придумать проект, и он вместе с детьми рисовал арктических животных, а потом перенес их рисунки в арку дома. Вместе с жителями мы и сирень сажали, и скамеечки красили, потому что они сами пришли и захотели участвовать — для нас это большая ценность.

Также муралы должны быть утверждены градостроительным комитетом. И вот на этом уровне часто возникают проблемы. Если мы задумали хоть что-то, чего они не понимают, они стандартно рекомендуют нам обратиться к «золотым страницам русской истории», — это прямая цитата. Обычно мы отвечаем, что у нас есть прекрасный художник, посмотрите его портфолио, оцените места, где он уже работал, и для нас он сделал эскиз, идеально подходящий для определённой поверхности и контекста. Иногда этого не хватает, но, к счастью, у нас есть поддержка со стороны Министерства градостроительства, которое стоит выше, чем местная администрация, иногда мы просим их защитить наши проекты. С жителями даже бывает проще, потому что мы работаем уже не первый год, горожане уже поняли, что такое мурал. А вот поначалу было непросто, нас спрашивали, зачем вы это рисуете, лучше ремонт у меня в подъезде сделайте. К счастью, сейчас есть сайт, куда можно написать обращение с просьбой о ремонте, мы направляем туда людей и объясняем, что занимаемся именно фестивалем и это не равно ремонт подъезда.

На самом деле мы не слишком страдаем от вандализма, а с жителями, в основном, очень дружим. В начале на нас, действительно, сильно ругались, но мы очень много общались с людьми, объясняли, что к нам приедут художники, что мы надеемся, что это даст импульс развитию района. Ну, и правда у нас каждый год реализуется проект, где жители рисуют или строят вместе с художниками. Например, в той же Росте горожане построили амфитеатр в одном из дворов — и он до сих пор живой, и потом ещё песочницы расписывали.

Юрий Шачнев: В прошлом году у нас был смешной случай с работой, которую делал местный художник Паша Савчук. У него был сказочный сюжет — уход полярной ночи. И одним из персонажей был месяц с кольцом в носу, и его, как корову, на верёвочке уводят из кадра. А с другой стороны девушки косами подснежники срезают. И к нему привязалась местная жительница, кажется, бывшая военная. Она начала люто хейтить Пашу, дескать, такое вообще нельзя рисовать, там же дети-инвалиды в школе напротив учатся.

Мария Михайленко: В той школе, действительно, учатся дети с инвалидностью, но не с ментальной, а физической. То есть по сути это совершенно нормальные подростки.

Юрий Шачнев: Она говорила, что всё это символы смерти и цвета очень мрачные. Мы очень долго сопротивлялись, не хотели эскиз менять, но женщина не сдавалась.

Мария Михайленко: В итоге, косы пришлось сменить на грабли. Конечно, она вынесла мозг всем участникам фестиваля, но Паша оказался в центре главного скандала. Причём с совершенно невинным сказочным сюжетом.

Мария Михайленко: Не получалось на неё забить, потому что она писала сразу во все инстанции, и нам сразу же начали сваливаться официальные запросы от всех — как вы размещаете такое возле школы и в том же духе. Администрация города и депутаты обязаны реагировать на все запросы от жителей, какими бы абсурдными они ни были. И, конечно, им проще потребовать убрать мурал, чем вникать и разбираться.

Юрий Шачнев: Что интересно, потом эта тётка подружилась с Мишей Маком. Пашу мы заменили, она успокоилась, а потом я приехал и увидел, что кто-то рисунок затегал, а она пришла и валиком подкрашивает испорченные участки — подобрала краску нужного цвета, то есть она начала следить за сохранностью рисунка.

Мария Михайленко: Она живёт на этой территории, следит за ней. Хорошо, что она сжилась с рисунком и приняла его как своё.

Дело в том, что я сейчас работаю в сфере городского благоустройства — в Центре городского развития Мурманской области. Такие центры сейчас много есть во многих российских городах. По сути дела мы работаем в непосредственной связке с Министерством градостроительства и благоустройства. И, сотрудничая с ними уже пятый год, я могу попросить помощи для фестиваля, если это нам необходимо. То есть фестиваль реализует отдельная команда, но я оказываюсь связующим звеном между ним и Правительством области. Фестиваль поддержан Губернатором. А вот с городом у нас более сложные отношения, область и город не очень дружат друг с другом. Сотрудники городской администрации уже в возрасте, а область — более молодая, им проще пойти на эксперименты и вести диалог о более сложных вещах.

Честно говоря, мы пока даже не пытаемся начинать разговор о трудных темах. Наоборот, мы хотели придумать маршрут по Мурманску, который бы стал альтернативой прогулке по военным мемориалам. Мурманск — молодой город, ему чуть больше ста лет, и мемориальный пласт на самом деле хорошо им проработан: памятников много, по ним продуманы маршруты, работают гиды. И начиная фестиваль, мы проводили опросы сами и пользовались результатами опросов, сделанных для городской администрации. Эти опросы касались отношения граждан к символам. Мы выяснили, что у молодой аудитории огромный запрос на новую идентичность и новые символы. Мемориальную историю они уважают, но она уже набила оскомину, им хочется чего-то ещё. И есть старшее поколение, которое ценит историческую часть и считает, что её нужно всячески подсвечивать. Мы не ставим своей задачей убедить молодое население не уезжать из Мурманска, но всё же хотим поработать над какими-то локальными символами и смыслами, с которыми эта аудитория могла бы себя ассоциировать. То есть мы не бьёмся с мемориальной проблематикой, у фестиваля по сути нет пересечения с ней.

Для меня ностальгия — это чувство, которое всегда относится к идеальному прошлому, которого никогда не было. Например, у нас вызывают это чувство фильмы о восьмидесятых, но мы не жили в это время и не помним, как тогда было, мы просто создаём симулякр и ностальгируем по нему.