За пределы тела
Сейчас все ищут способы, как человечеству выжить в нынешние суровые времена. Пока цифровые художники предлагают нам уход в виртуальную реальность, а сайнс-авторы — поменять своё тело, свою биологию или хотя бы свою оптику, музей «Гараж» открывает выставку Spirit Labor, посвящённую тому, как художники противостоят времени. По сути дела, речь идёт о другой, достаточно долгой традиции в искусстве, в рамках которой художники, осознавая человеческую конечность, предлагают нам сделать что‑то не со своим телом, не с окружающей средой и не с технологиями, но со своим духом. Куратор проекта Андрей Мизиано согласился поразмышлять для «Искусства» над вопросом: «Верно ли, что борьба художников со временем совершается ради единственной цели и выставка на самом деле — о способах достичь бессмертия?»
В вашем вопросе заложена очень верная и красивая траектория размышления, разве что я бы не стал говорить, что бессмертие — это стержневая тема выставки. Она несомненно важная, однако не единственная. Проект этот, конечно, многосложный, и смыслы активно множатся благодаря соприкосновениям между работами. Но если уж мы начали с бессмертия, то это категория, которая неразрывно соотнесена с понятием времени, и поэтому она особенно рельефна на выставке.
Одна из ключевых работ выставки — «Попытка полёта». Её автор Джино де Доминичис повторяет на видео: «Вероятно, я никогда не научусь летать, но, если я попрошу моего сына, а он — своих сыновей, вероятно, один из моих потомков поймёт, как летать». Тут определённо затрагивается тема бессмертия. Осознавая невозможность преодолеть законы физики своим телом, здесь и сейчас, художник передаёт эту эстафету следующему поколению, чтобы те передали её дальше. Таким образом, художник растягивает перформанс до неопределённых пределов будущего, где он будет жить в своих детях. Чем не бессмертие?
Вообще выставка концентрируется вокруг достаточно узкого сегмента современного искусства, который тематизирует и исследует категорию времени — саму вязкость, текучесть, неоднозначность и неумолимость этой субстанции. В принципе, мы не соотносим выставку с научными концепциями, мы не говорим о физике и теории относительности, а скорее привлекаем различные мировые философские и религиозные традиции с их пониманием течения времени. Отправной точкой проекта стали наши разговоры с моим сокуратором Снежаной Кръстевой, которые разворачивались вокруг буддизма, стоицизма и самых неожиданных способов сопротивления времени и смерти, к которым прибегают современные художники.
Возможно, первой работой, от которой мы оттолкнулись, стал «Четырнадцатилетний план» легендарного Тейчина Сье, который в 1986 году заявил, что 14 лет будет делать искусство, но не станет кому‑либо его показывать. А по завершении заявил: «Я выжил, я преодолел 31 декабря 1999 года». Здесь мы, с одной стороны, сталкиваемся с концептуалистской традицией, где идея важнее формы, а с другой — с чисто буддистской, которую можно сформулировать как отсутствие желания сиюминутного результата. Четырнадцать лет он что‑то делал, а потом сообщил, что всё — он всё осуществил. И далее оставляет искусство. Чистое, на мой взгляд, абсолютно незамутнённое значение.
В какой‑то момент Дюшан оставляет искусство и начинает активно развивать себя как шахматиста, не оставив объяснения почему. Вероятно, не было идей. По‑моему, это блестяще сыгранная позиция — не иметь идей, с учётом множества реализованных позади
Здесь можно вспомнить Марселя Дюшана, который придумал в искусстве ХХ века практически всё. В каких только жанрах и техниках он не поработал, но в какой‑то момент Дюшан более чем на десять лет оставляет искусство и начинает активно развивать себя как шахматиста, не оставив объяснения почему. Вероятно, не было идей. И, по‑моему, это блестяще сыгранная позиция — не иметь идей, с учётом множества ярко реализованных позади. Выводов может быть миллион, но для выставки важен скорее тот, что творение, открытие, явление чего‑либо неразрывно соотнесено с большой психоэмоциональной затратой, требующей заметного массива времени, которое может быть потрачено как на реализацию, так и на подготовку. И если мы возьмём почти любую работу на выставке, например «Табельные часы» того же Тейчина Сье, который взял на себя обязательство целый год, день в день, каждый час отмечаться карточкой на табельных часах и делать свою фотографию, или «Тень несуществующего дома» Вячеслава-Юры Усейнова, который одиннадцать лет по памяти воспроизводил вид двора и дома, которых уже нет, или работы Романа Опалка, который всю жизнь выводил на холсте возрастающую последовательность цифр от нуля до бесконечности, — все эти вещи в той или иной мере выходят из одной традиции, отцом-основателем которой был Марсель Дюшан, незримый герой проекта.
Один из самых разносторонних и многомерных итальянских художников второй половины ХХ века Джино Де Доминичис оставил масштабное художественное наследие, заметная часть которого в той или иной степени обращается к теме вечности, тщетности и бессмертия. Иконический пример «Без названия (Попытка полёта)» — видео, на котором человек тщетно пытается взлететь. Как никто другой, Де Доминичис понимал, что основная тема его художественных поисков — бессмертие — органично приводит к столкновению с самой природой, устроенной в соответствии с нерушимыми законами физики, о которые разбивается любая попытка человека выйти за пределы своих возможностей. Знаменитое видео «Квадраты круги» представляет собой очень простую сцену: сидящий спиной к камере на берегу реки мужчина медленно и непринуждённо кидает камни в воду. Однако за таким незамысловатым набором действий скрыта попытка обойти законы природы. Как следует из названия работы, Де Доминичис ждёт момента, когда упавший в воду камень оставит после себя след квадратной формы, что, по очевидным причинам, невозможно. Однако само отчаяние и заведомая невозможность нужного результата и создаёт поэтический образ, устремлённый в вечность, которую в конечном счёте и вызывает на бой художник.
Из каталога выставки «Spirit Labor. Служба времени. О природе длительности, преодоления и аффекта»
Вообще целый ряд работ на выставке построен на монотонных повторяющихся действиях, которые вроде бы не ведут ни к какому результату, поэтому может показаться, что мы затрагиваем тему тщетности. Но зачем? Разговор о тщетности сущего в широком смысле или тех или иных действий в частности — это разговор о поиске смысла, чем современное искусство особенно изощрённым образом и занимается. Например, Эугениюс Цукерманас из Вильнюса в 1978 году расчертил холст на 180 ячеек, закрасив чёрным три из них, и раз в некоторое время он «передвигает» дальше по холсту эти три ячейки. Его «Летучий голландец» (так называется работа) уже больше сорока лет бороздит поверхность картины и не собирается останавливаться.
Автор каждый день писал в своём ЖЖ: я проснулся, позавтракал яичницей с докторской колбасой, пошёл на работу, поперебирал бумаги, пообедал пюре с сосисками, пришёл домой, поужинал. И в конце он писал: «Такой день»
Примеров маниакально повторяющихся действий много не только в искусстве, но также например, в интернет-блогах, где люди делают одно и то же очень много лет. Из этого время от времени СМИ делают новость, наводя фокус общественного внимания, и это становится в определённой мере феноменом. Как по мне, если человек уже десять лет пишет в своём блоге о том, как у него растут цветы на подоконнике, — это по‑своему действительно феноменально. Или когда‑то я видел в «Живом журнале» страницу, что меня поразила своей незамутнённой исповедальной интонацией. Автор каждый день писал: я проснулся, позавтракал яичницей с докторской колбасой, потом пошёл на работу (у него была какая‑то монотонная работа вроде инвентаризации на каком‑то производстве), поперебирал бумаги, пообедал пюре с сосисками, пришёл домой, поужинал. И в конце он писал: «Такой день». И вот этот пустопорожний, бессобытийный, вязкий и зачищенный от всяких субъективных оценок блог в какой‑то момент стал в ЖЖ событием. Не исключаю, что этот персонаж, имя которого уже позабылось, отражённым светом привёл меня к разработке настоящего проекта. Закончу эту мысль неким клише, без которого нет возможности обойтись. Сегодня мы живём в условиях тотального перепроизводства информации. Однако продуктивный способ борьбы с этой беспощадной перегрузкой я усматриваю не столько в замедлении, сколько в, так сказать, «выдержанности», что требует в своей основе не медленности, а длительности.
Живая легенда перформанса Тейчин Сье провёл 12 месяцев на улице, не заходя в здания и не укрываясь где‑либо (в машинах, поездах, лодках, палатках
Всего Тейчин Сье осуществил пять «перформансов длиною в год». Первый, «Клетка» (1978—1979), был основан на обязательстве художника не покидать в течение года созданную им самим у себя дома камеру заключения. За исполнением условий следил юрист, который фиксировал, что Сье не выходит на улицу, а также не читает, не разговаривает и не смотрит телевизор. В день своего 36‑летия, 31 декабря 1986 года, Сье объявил о начале «Четырнадцатилетнего плана», заявив: «Я буду делать искусство в течение этого времени. Не буду показывать его публике». 1 января 2000 года художник обнародовал отчёт о проекте, который выглядел так: «Я выжил. Я преодолел 31 декабря 1999‑го». После этого Сье «вышел на пенсию» и больше не занимался искусством.
Из каталога выставки «Spirit Labor. Служба времени. О природе длительности, преодоления и аффекта»
Самый большой проект, представленный на выставке, — проект Вячеслава Ахунова, узбекистанского художника, который получил образование в советской Москве. Его продолжающийся более сорока лет проект состоит в том, что художник берёт различные поверхности, на которые убористым шрифтом наносит выхолощенные и пустые уже на момент создания, а тем более на сегодняшний день советские лозунги: «Вперёд, к победе коммунизма», «Искусство принадлежит народу»
Если мы начнем сравнивать восточную и западную традицию перформанса, то выясним, что азиатский перформанс визуально сдержаннее европейского. Он несколько тише и документируется тише: категория тишины как остановки — ещё один протагонист выставки. Если взять представленные европейские и азиатские работы, они по‑разному, иносказательно выражаясь, «обрамлены» и имеют под собой разную основу. Однако я не считаю нашу выставку плацдармом для сравнения двух традиций, не стояло такой задачи, да и материала явно недостаточно для широких обобщений. Однако, конечно, китайские работы во многом политически более радикальны, что объясняется положением дел в полутоталитарной стране. Если мы возьмём работу «Один метр демократии» Хэ Юнчана, который прорезает этот метр ножом на своей коже, — это, конечно же, перформанс, построенный на идее, что для жителя коммунистического Китая тело остаётся единственным пространством свободы. А напротив Хэ выставлено видео болгарского художника Красимира Крыстева, который в рамках европейской системы ценностей обладает большей свободой манёвра и прибегает к многочисленным модификациям своего тела с совершенно других позиций. Вообще вопросы свободы и несвободы в отношении тела имеют множество сходств и различий в христианской и буддийской традициях, я уверен, что этот сюжет на территории искусства ещё ждёт своего исследователя.
Непрекращающаяся работа по изменению собственного тела художника Красимира Крыстева отсылает к обрядам жертвоприношения и инициации, традиционно маркирующим психологический (и социальный) переход в новый статус. Намекая на свойственную болгарскому обществу мультикультурность, RASSIM, похоже, критикует зачастую недолговечные и легкообратимые компромиссные жесты, якобы направленные на достижение понимания и мирного сосуществования с Другим, — вместо этого он сам становится Другим, навсегда перетекая в новое тело и расплачиваясь за него кровью.
Из каталога выставки «Spirit Labor. Служба времени. О природе длительности, преодоления и аффекта»
Если мы, опять же, возьмём Тейчина Сье, в той мере, в которой я понимаю его перформанс, то он, с одной стороны, очень укоренён в традиции европейского концептуализма, а с другой — его отрешённость, его логика отсутствия желания результата, эта стоическая составляющая, она очень китайская, очень буддистская, если хотите. Поэтому, анализируя этот перформанс, мы, как мне кажется, говорим о некотором сплаве культур.
Азиатский перформанс визуально сдержаннее европейского. Он тише и документируется тише: категория тишины как остановки — ещё один протагонист выставки
А если мы говорим о перформансе Мелати Сурьодармо, где она упирается солнечным сплетением в деревянный шест и в этот момент ощущает себя вышедшей за пределы тела, мы имеем дело с традицией медитации и медитативного познания себя, выхода за пределы тела. Подобные практики есть и в буддизме, и в индуизме, и в иной форме в православии: отрешаясь от тела, человек приходит к некоторым прозрениям. В христианстве, и в частности в православии, существует, например, столпничество, существует широкая система обетов воздержания. Закаливание духа в принципе встречается во всех культурах, это способ блюсти некоего рода чистоту. У Мелати, по её собственному признанию, это сплав европейского перформанса, который он изучала в Институте Абрамович, и духовных практик острова Ява.
Мелати Сурьодармо стоит на высоком пьедестале, она облокотилась на длинный шест, который упирается ей в солнечное сплетение. В оригинальном перформансе художница стояла в подобной позе на протяжении трёх часов, пытаясь «достичь своего рода абсолютной пустоты меж физическим и психическим». Солнечное сплетение — крайне уязвимая точка человеческого тела: этот факт хорошо известен не только медикам, но и мастерам боевых искусств и шаманам. Надавливая на солнечное сплетение, Сурьодармо в итоге смогла добиться чувства пустоты.
Из каталога выставки «Spirit Labor. Служба времени. О природе длительности, преодоления и аффекта»
Здесь вообще интересная история. Перформанс Мелати Сурьодармо — это, конечно, перформанс школы Марины Абрамович, у которой Мелати училась. В 2010 году я организовывал серию перформансов Абрамович в музее «Гараж» и хорошо представляю себе, как она работает: подготавливая людей к перформансу, она использует практики йоги и различные восточные медитативные традиции. Ещё одна часть общего калейдоскопа совпадений-несовпадений на выставке — это то, что Марина не раз называла Тейчина Сье своим учителем. Смотрите, как интересно получается: Абрамович заложила основы радикального восточноевропейского перформанса, но при этом она вдохновляется выдающимся тайваньским перформансистом Тейчином Сье, ведёт йогу и медитации для своих учеников. Здесь же вспоминается её рассказ о том, как она два месяца жила в Китае в пещере, в полностью депривационных условиях, то есть при полном отсутствии света и звука, чтобы, покинув пещеру, заново научиться видеть и слышать. И всё это было передано Мелати. Таким образом и прослеживается взаимосвязь между азиатскими и европейскими традициями, между конкретными художниками внутри выставки.
Однако если мы возьмём, например, Никиту Алексеева, который на своём квадриптихе изобразил стаю скворцов над Римом, ставя галочку за галочкой на листе бумаги, — это тоже не холодный концептуализм, а очень живая практика. Иногда люди берут тетрадь и начинают что‑то черкать, думая о своём или просто мотая время. Так и Алексеев говорит, что пока он рисует эти чёрточки-галочки, он думает об искусстве, о жизни, о себе, да просто думает. Так же и Александр Юликов (его работа называется «Дневник»), проставляя на импровизированном календаре крестики за каждый день своей жизни, думает и оценивает, хороший это был день, плохой или нейтральный, и выбирает соответствующий цвет. Это тоже не сухая и холодная архивация времени. Процесс построен на размышлении о себе и своей жизни, на чём‑то в конечном итоге очень эмоциональном, человечном.
