Вообще-то я закончил психологию, однако после выпуска заинтересовался шелкографией и почти случайно устроился в местную дизайн-студию помощником печатника. То есть я просто зашел туда пораспрашивать про химию, про расходники, и где их найти. И когда я болтал с девочкой на рецепшене, нас случайно услышал директор фирмы и сказал: «Интересуешься шелкографией? Ну, так выходи с завтрашнего дня на работу». Так всё и понеслось. А когда в моей дизайн-студии стали уже совсем плохо платить, я ушел и вместе с бывшей женой организовал собственную печатную мастерскую «Отец» — и я думаю, нас до сих пор помнят в творческих кругах: мы много печатали для Владивостока, и подход у нас был хороший. А «Заря» стала одним из моих первых заказчиков.

Вообще когда появилась «Заря», многие мои друзья, с которыми мы вместе пили и с которыми играли в разных музыкальных группах, пошли туда работать один за другим. Я тоже когда услышал, что открывается центр современного искусства, — сразу захотел в этом участвовать. Я пришёл на «Зарю» и попросил дать мне помещение. Ребята сказали, что помещения пока нет, мы еще даже не открылись. Но я увидел, как в том же корпусе что-то пустует, и мы это помещение засквотили, начали там работать. Про это никто не знал, а охрана, видимо, считала нас арендаторами. И мы быстро стали вроде как свои. А нам просто жгуче хотелось работать. И у нас появилось помещение, откуда не гнали.

Один из моих друзей Игорь Карклин стал продакт-менеджером на «Заре», и в какой-то момент подкинул мне заказ — напечатать три флага. Я тогда не знал как это делается, провозился всю ночь, потом я уже конечно понял, что можно было это сделать дёшево, быстро и просто, но тогда даже материал не отбил. Зато после этого заказа я начал делать для них тексты — экспликации, этикетки. Над первым текстом провозились три дня, я вымерял всё по верёвочке с привязанным рулончиком скотча — высоты, длины, уровни. Но вот так я пришёл на «Зарю».

Потом меня стали привлекать вообще ко всем выставкам, я работал в монтажной команде практически над всеми экспозициями — начиная с самой первой. Так что «Заря» — это для меня очень важно, и, может быть, я даже чуть-чуть важен для неё.

Надо сказать, что когда они открывались, «Заре» нужно было много людей на производстве выставок, грубо говоря, технический персонал. И люди туда пошли, мне кажется, не просто, чтобы получить работу. То есть по крайней мере для меня это была не просто работа. Люди шли туда целенаправленно, потому что «Заря» заняла свою нишу во Владивостоке, и людям это было нужно. И те, кому это было нужно, стали её тусовкой. Я и сам часто бываю на местных мероприятиях, у меня там в прошлом году и свадьба там была: открывался мой резидентский проект, и мы решили в этот день еще и свадьбу бахнуть. Не стоило так делать, я потом понял, но опыт был интересный.

И так получилось, что я стал первым резидентом в прошлом году, когда решили резиденцию перезапустить. Дело в том, что когда мне стукнуло тридцать я подумал, что уже так много сделал для других, помогал на выставках, в художественном производстве, ну, а где же здесь я сам? Как будто меня вообще нет в этом мире. Началась пандемия, заказов было мало, и я стал рисовать. Странно, конечно, в таком взрослом возрасте все эти циклы проходить — уйти от того, с чего ты начинал и заняться чем-то совершенно другим.

При этом я вовсе не порвал с печатью. Я занимаюсь ей уже восемь лет, и сначала ты думаешь: я ничего не умею, но очень хочу печатать, поэтому сейчас сделаю на коленке какую-то примитивную шелкографию. И её реально можно сделать на коленке, если у тебя есть какая-то базовая химия и пара сеток. Постепенно ты учишься, доводишь всё до идеала, закупаешь оборудование — и вот у тебя цех с полной линией. Однако на пике наших возможностей я начал осознавать, что тот результат, который получался у меня на коленке, устраивает меня гораздо больше, чем те идеальные вещи, которые я могу сделать сейчас. Всё чистенько, замечательно, но не нравится. И я начал сознательно всё упрощать. Как будто прошёл полный круг.

Сейчас я интересуюсь другими видами печати, в частности, офортом, но я его организовал именно на том уровне, который меня устраивает, я не хочу ничего улучшать, развивать, совершенствовать. Не потому что не хочу тратить на это силы. Но потому что я хочу тратить силы на арт.

Пока я занимался печатью текстов для «Зари», то ни одного не прочитал. Ни одного. Сначала не хотелось. А потом уже намеренно. Стало понятно, что через меня прошли километры текста, и я получал удовольствие от их эстетики, блоков, композиции, я обожаю вёрстку. Конечно, это сильно повлияло, на то каким я стал художником. Так что я сейчас часто использую непонятные символы, петроглифы, но для меня это не кодировка какого-то послания, сама их композиция и есть смысл.

Про друга-тигра

Тигр появился, когда я только решил стать художником. Точнее, я увидел, что уже занимаюсь искусством, и решил отныне идентифицировать себя как художника, раз уж это получилось само собой. Для меня это было тяжелое время — 2019—2020 годы, у меня начались проблемы с женой, всё шло к разводу. А поскольку мы вместе занимались мастерской, то, значит, разрушалась и мастерская. Я выгорел. Не мог себя заставить встать с кровати, поднять трубку телефона, и однажды разбил его об стенку. И однажды на работе я получил травму руки, то есть почти отрезал себя руку, это и поставило точку в существовании мастерской — я больше физически не мог работать. Наверное, тело само мне говорило: бросай заниматься тем, чем больше не хочешь.

Однако еще до травмы руки я начал рисовать, это было что-то вроде арт-терапии: я стал делать комиксы о том, как провёл день, как себя чувствую. Например, как будто нахожусь в большой мясорубке. А она не крутится, потому что забита огромным числом коробок. И вот я разгребаю эти коробки, но как только закончу, мясорубка заработает и перемелет меня в кашу.

И однажды пришёл Тигр. Он появился откуда-то из подсознания, он там живёт в тропических джунглях. И на самом деле сам я тоже живу в этих джунглях. Делаю там какие-то бессмысленные человеческие дела. Например, думаю, как бы тут обустроить свою жизнь в лесу, надо же дом, например, построить. И вот начинаю копать яму. А тигр приходит и смотрит на меня с недоумением — дескать, зачем ты такой ерундой занимаешься. Это же джунгли, тут же и так хорошо, можно в них просто быть. И тигр стал моим помощником и другом.

Все мои сюжеты очень простые. Например, мы с тигром идём по лесу и вдруг встречаем змею. Но одновременно это и змея, и дом. Мы стучимся, и из двери выхожу я сам. Только лучше — как будто более прокачанная версия.

Сейчас Тигр мне уже не нужен, потому что у меня все хорошо. И я рад, что он мне не нужен. Сейчас я занимаюсь другими делами. Про друга-Тигра я помню и люблю его, но, надеюсь, что больше мне его помощь не понадобится.

Вообще, тигра очень любят в Приморье — шикарный ведь зверь, сильный, древний, крутой, хозяин леса и жизни, есть в нём что-то магическое. Однажды мы собирались с другими владивостокскими художниками, что-то обсуждали, и в конце сошлись на том, что все в какие-то моменты своей жизни рисовали тигра.

Про приморскую идентичность

По моим ощущениям, художников из Приморья всегда легко отличить от других. Листаешь соцсети, видишь картинку и понимаешь, что чувак точно с Дальнего Востока. Не знаю по каким признакам, просто это чувствуется.

Мне кажется, здесь самое главное — ветер. Он здесь дует откуда угодно и как бы одновременно отовсюду. От этого люди здесь очень быстрые. Я вообще люблю ветер. Он из тебя выдувает всё — любую шелуху, любые тяжелые и глупые мысли, как будто очищает. Как минимум он очищает воздух Владивостока. Здесь очень много машин, и, кажется, воздух мог бы быть гораздо хуже. А ветер сдувает весь этот смог в Китай. Вот такой классный ветер.

Мне кажется, что люди, которые живут на определённой территории, строят себя — своё тело, свои мысли — из того, что находят вокруг, как из песка. И здесь люди похожи, потому что все они живут в этом ветре.

Про друга-Единорога

Вообще-то Единорог появился еще до Тигра. Единорог — это символ магии, энергии разрушения, хаоса. Ни в положительном, ни в отрицательном смысле, он просто есть. В какой-то момент он начал появляться в моих комиксах. Например, вот на моём рисунке баскетбольная площадка. На первом и втором кадрах меняется только рисунок облаков. На трибуне сидит наблюдатель. И на третьем кадре в небе проносится единорог. А на четвертом — опять никого не видно.

Единорог принёс очень тяжёлые перемены в мою жизнь. Но, я думаю, иногда всё должно меняться. Сейчас я понимаю, что крах был необходим, для того, чтобы прийти к чему-то гораздо лучшему, к тому, что у меня есть сейчас. Но тогда Единорог просто выступал символом хаоса, который пришёл в мою жизнь. И немного позже появился Тигр, который помог мне справиться.

Про друга-Зайчика

Зайчик появлялся в те моменты, когда я чего-то сильно пугался. Например, однажды я встретил на улице очень странного человека. И этот человек заговорил со мной, как иногда говорят сумасшедшие. Но этот говорил со мной так, как будто давно и хорошо и меня знает. И вроде бы даже всё правильно про меня рассказывал, всё сходилось. А у меня плохая память на лица, я подумал, вдруг и правда мы знакомы, и продолжал с ним стоять. И начиналось всё как будто нормально, а закончилось какими-то страшными угрозами. И под большим впечатлением я пришёл домой и нарисовал первого Зайчика, который говорил, что это нормально — бояться. Но когда страшное закончилось — надо скорее приходить в норму.

На другом комиксе Зайчик сидит за столом и предлагает тебе не забыть выпить свои успокоительные. И всё.

Я люблю Зайчика, красивый он и хороший. Надо бы детскую книжку выпустить про Зайчика. Только, наверное, она не детская получится. Еще один раз я его рисовал, когда кто-то мне сказал про взрослую жизнь. И мне стало страшно этой взрослой жизни. А потом я подумал, вот было мне семь, девять, четырнадцать, двадцать семь, и всё я да я. Есть и есть. Тот же самый я, только много разных вещей со мной произошло, а больше ничего не поменялось. И жизнь у меня та же, что и в девять лет. Да и в девять лет была взрослая жизнь. В общем, комикс был про то, что Зайчик бежит по дорожке мимо таблички «Взрослая жизнь». Но поскольку таблички он не замечает, то просто бежит дальше, где те же облака, и цветы, и горы, которые он видел раньше. Ничего не меняется, просто живёшь-живёшь, а потом умираешь.

А про смерть я пока ничего не рисовал. Потому что хочется пожить еще чуть-чуть. Или даже не чуть-чуть, а еще долго-долго.

Потому что если умру я, то не станет всего мира. Не будет Тигра. Все исчезнет. Поэтому я как носитель этого мира очень хочу жить. Я всех обычно спрашиваю, согласились ли бы они стать вампирами. Я бы согласился — вампиром или оборотнем, по крайней мере опыт бы был интересный. Иногда бы в собаку превращался, договорился бы с друзьями, чтобы они обо мне заботились. А я бы им поставлял контент для тиктока. Все бы думали, что это кукла или компьютерная графика, а я бы был настоящий.

Про то, как всё устроено

Когда мне было девятнадцать, я однажды сидел и грустил: девчонка меня не любила, денег не было, друзья кинули. Я чуть-чуть выпил, а потом разбил себе лицо. Все потом решили, что это какая-то болезнь, а я просто подумал: вот как сейчас я классно ударюсь о стену. И ударился. Но всё оказалось чуть-чуть не так прикольно. А потом как будто бы кто-то, хотя я знаю, что это я сам, говорит: «Ну что, дружок, что ты расстроился? Вот чего ты хочешь?». И я начал взахлёб перечислять чего хочу. И потом, когда мне исполнилось двадцать семь, я проснулся и понял, что вот я получил всё — весь список того, что тогда перечислил. И сразу после этого наступил тот хаос, о котором я рассказывал. И кризис этот закончился тем, что я стал художником.