Дружба в переплёте
Дружеские альбомы XVI века — лишь коллекции заумных ребусов кочующих студентов. В свою очередь поэты позапрошлого столетия тренировались изысканно ставить кляксы на их страницах. Дореволюционные гимназистки любовно собирали в них «дары Аполлона» и «литературные воспоминания». Одно лишь раздражение вызывал у серьёзных людей маргинальный окололитературный жанр, через призму которого культуролог Виктория Мусвик ухитрилась рассмотреть чуть ли не всю историю европейской художественной традиции
Два сердца, факел и цветки
Книги автографов, альбомы восторженных институток, рукописные собрания стихов — мы привыкли связывать их с пушкинским временем и с женским миром. На самом же деле первые такие альбомы появились ещё в XVI веке и были символом мужской дружбы, студенческого братства, республики учёных.
Родоначальником всех книг автографов был дружеский альбом XVI века (лат. album amicorum, нем. Stammbuch). Первые его образцы появились на свет в Германии около 1540 года, а оформились в единый жанр ещё лет через двадцать. Это были книжечки небольшого формата — их владельцы, ученики немецких школ и студенты университетов, в честь окончания учебного курса собирали там автографы однокашников. А поскольку студенчество того времени было странствующим, то к росчеркам сокурсников добавлялись и подписи всех встреченных в пути знаменитостей. Сначала друзья и преподаватели просто подписывали личный экземпляр Библии школяра, но вскоре всё стало намного интереснее.
Хотя первые альбомы принадлежат немецкоязычному миру, сохранились и итальянские, французские, шотландские alba amicorum. Среди ранних образцов есть совсем простые, а есть — затейливо украшенные, с изумительными картинками и автографами знаменитых современников. Эти маленькие сокровища раскиданы по библиотекам и запасникам мировых музеев. Например, в библиотеке Кембриджского университета хранится книжечка знаменитого географа и картографа, создателя атласа «Зрелище шара земного» (Theatrum Orbis Terrarum, 1570) Абрахама Ортелия и его учёного круга. В Королевской национальной библиотеке Нидерландов представлен самый прославленный голландский альбом директора грамматической школы Амстердама Якоба Хейблока с рисунком Рембрандта и автографами других знаменитостей того времени. Очень красочны альбомы Михаэля ван Меера из библиотеки Эдинбургского университета или Пола ван Дале, хранящийся в Оксфорде, — с множеством «костюмных» зарисовок жителей Европы в их повседневных делах и пышных празднествах.
Самые интересные из alba amicorum — те, что выполнены внутри печатных книг. Речь идёт не о специальных «болванках», вроде модных сейчас молескинов. Первоначально для записей использовались религиозные трактаты или книги эмблем: друзья владельца вписывали свои имена в любые свободные от текста промежутки — чуть ли не между строк. Можно сказать, что в это время сложилась культура полупечатных-полурукописных изданий.
Дело в том, что дружеский альбом расцвёл на самом излёте эпохи рукописей, спустя всего век после массового распространения книгопечатания, и одновременно с ним — огромное множество самых диковинных книжных жанров: книг эмблем и костюмов, портретных альбомов и альбомов-атласов, справочников иероглифики и мифологических сюжетов для художников. Почти во всех из них собраны схематичные рисунки, позволявшие быстро фиксировать и минимальными средствами передавать сложное содержание. Исследователь Уолтер Онг считал, что все эти невиданные формы отразили особое состояние книгопечатания в момент, когда дорогие и красочные рисунки рукописных фолиантов уже ушли в прошлое, а передавать цвета на печати ещё не научились i . И именно эти гибридные жанры стали чаще всего превращаться в дружеские альбомы, становясь частью их странной вселенной.
Первый известный нам альбом датирован 1548 годом, это труд известного немецкого теолога и реформатора, «учителя Германии» Филиппа Меланхтона — «Основные истины теологии». Он служил школярам учебным пособием и потому был измаран ими при выпуске. Среди других примеров — сборники портретов «великих мужей» (viri illustres) и так называемые книги общих мест (loci communes — цитатники из античных авторов и Библии). А самой популярной книгой для дружеских альбомов была «Эмблематика» итальянского эрудита и юриста Андреа Альциата (Альчати): минимум 75 её экземпляров, напечатанных в разных странах Европы между 1531 и 1570 годами, были превращены в alba amicorum.
Живопись как поэзия
Типографии рассылали свежеизданные книги своим заказчикам в виде стопки отдельных листов, часть страниц печатники иногда специально оставляли пустыми. Владелец отправлял или передавал чистые листы своим знакомым, которые ставили автографы, и уже после того, как все страницы были заполнены, переплётчики сшивали всю пачку. Рукописные вставки выглядели весьма причудливо: помимо имени, места и времени записи, на листах возникали изображения гербов, достопримечательностей или жителей тех мест, что проезжал студент. Чаще всего такие рисунки делались не самим буршем, а по его заказу — профессиональными иллюстраторами и художниками. Рисунки дополнялись подходящими по смыслу цитатами из известных произведений. Школяры переписывали их, вероятнее всего, из особой тетрадки, сопровождавшей путника в его странствиях: во время учёбы каждый студент заносил в неё выписки из Цицерона, Вергилия и Августина в соответствии с тематическими рубриками. Фрагменты чужой мудрости затем можно было тасовать как угодно — например, при подготовке собственного публичного выступления.
национальной библиотеки Нидерландов
Изображения в дружеском альбоме не были простыми иллюстрациями к тексту, отношения между словом и картинкой развивались самыми причудливыми способами — гораздо сложнее, чем мы привыкли. Тем более, что на излёте Возрождения, в период маньеризма, люди чрезвычайно интересовались идеей наглядности слова и словесности зрительного образа. Эта тема породила целые жанры (те же эмблемы) и многочисленные трактаты со сложными теоретическими построениями, развивающими идеи «в живописи как в поэзии» или «говорящих картин».
Понять, как работала эта система, можно на примере album amicorum, хранящегося сейчас в Музее книги Российской государственной библиотеки. Он сделан как раз внутри «Эмблематики» Альциата, принадлежавшей некоему Георгу Дитриху фон Брандту, когда тот учился в Страсбурге в 1568 году. Этот экземпляр был напечатан Зигмундом Фейерабендтом в 1567 году во Франкфурте-на-Майне. Издатель этот примечателен тем, что первым стал выпускать готовые шаблоны для альбомов, поскольку был ярым ненавистником студентов, портящих книги.
Сама «Эмблематика», чрезвычайно популярная у молодёжи, была собранием универсальных идей с морализаторским подтекстом, сгруппированных по темам — «дружба», «добродетель», «благоразумие»
Среди сорока восьми дружеских записей на страницах книги фон Брандта обнаруживаются удивительные вещи. На одном из разворотов справа — эмблема «Литературными занятиями обретается бессмертие» (Ex literarum studiis immoralitatem aquiri). На картинке изображён трубящий в рог муж, его оплетает змей, кусающий себя за хвост. Стихи любезно поясняют нам, что Тритон, трубач Нептуна, означает славу, а змей Уроборос — символ вечности. На левой странице расположен герб автора записи, вступающий с эмблематическим рисунком в визуальный диалог. Под гербом размещено пожелание, чтобы владелец альбома «избежал забвения». Но самая интересная литературная аллюзия делается в записи над гербом. Это латинская цитата из речи Цицерона в защиту Суллы: «Письменность для того и изобретена, чтобы она служила нашим потомкам и могла быть средством против забвения» (пер.
В странных пересечениях и повторах — самая суть этой культуры, считавшей, что между смыслом и образом, идеей и предметом, внутренним и внешним существует непосредственная, даже мистическая связь. В «пространстве толкования» (по выражению Мишеля Фуко) всё связано со всем: обрывки цитат из латинских и греческих авторов, из Библии и даже Корана сочетаются с античными зрительными символами. Сама их нераздельность — отсвет старого, ещё домифологического времени, когда логическое и чувственное мышление были слитны. Смыслы черпались в единой, хотя и фрагментированной сокровищнице смыслов, эдаком старинном интернете. Обращаясь к нему, человек ощущал себя частью великой цепи бытия, мог прикоснуться к чужому опыту не логически, но эмоционально, соединить хорошо известные тексты игрой собственного ума. Дружеский альбом тем и интересен, что в его мире всё подвижно и летуче, принципиально далеко от завершения и стройной композиции.
Теория пяти рукопожатий
Самое удивительное, что удаётся дружескому альбому, — зафиксировать на бумаге такую неочевидную и переменчивую вещь, как чувство близости между людьми. Конкретная книга с её текстами и иллюстрациями оказывается своего рода перформансом на бумаге — всего лишь фиксацией подлинного действа, которое разыгрывалось в реальном мире.
По известной теории, каждого человека с любым другим соединяет пять рукопожатий. В экземплярах «Эмблематики», хранящихся в Эдинбургском университете, можно внезапно наткнуться на автографы нескольких авторов «московского» альбома фон Брандта. Захватывающие поиски таких совпадений заставляют погрузиться в глубокие размышления о том, кем же были те, от кого осталось лишь несколько строк в рукописном альбоме. Ровно так же европейский album amicorum работал и четыре века назад — объединяя в одно эмоционально спаянное сообщество людей разных чинов и званий из самых разных стран.
национальной библиотеки Нидерландов
национальной библиотеки Нидерландов
национальной библиотеки Нидерландов
национальной библиотеки Нидерландов
В 1910 году учёный коллекционер Макс Розенхайм, собравший обширную коллекцию дружеских альбомов XVI века, писал о том, что среди первых их владельцев были «принцы и дворяне, высокие должностные и духовные лица, солдаты, врачи, юристы и учителя, художники, купцы и ремесленники» i . А современная исследовательница Бранвен Уилсон утверждает i : дружеский альбом — это пример материального объекта, который заново творит социальную среду, и памятник демократизации человеческого общества. Первые альбомы ещё полны указаний на благородное происхождение владельцев, но очень быстро акцент смещается на чувство дружеского братства, на политические и личные свободы. Из состязания в статусе они постепенно превращаются в площадку для свободной дискуссии и обмена мнениями. Дружеские альбомы прекрасно иллюстрируют тот факт, что раньше человек сознавал себя как личность в терминах подчинения монарху или другому высокопоставленному лицу, но постепенно стал тем, кто самостоятельно устанавливает связи и контакты, чьи качества определяют его индивидуальность.
В рамках популярной сейчас дисциплины истории эмоций учёные изучают конкретные эмоциональные механизмы, которые запускались дружескими альбомами. Например, в школе XVI века много времени отводилось риторике: упражняясь в ораторском искусстве, важно было научиться вставать на место слушателя и «рисовать словами», создавая у аудитории полноценную картину описываемого. Так люди обучались эмпатии, сопереживанию и психологическому манипулированию — навыки, которые затем в шутливой форме выплёскивались на страницы дружеского альбома. С другой стороны, совершенствовался контроль за собственными чувствами: агрессивное право сильного, которое изначально подтверждали гербы, постепенно превращалось в куртуазную игру. Побеждал в ней наиболее остроумный и обзаведшийся наибольшим количеством связей в пространстве книги. Так дружеский альбом на протяжении ста лет, с середины XVI до середины XVII века, выполнял важную цивилизаторскую миссию.
Разрозненные томы
Примерно к концу XVII века alba amicorum потеряли в Европе популярность. Оно и неудивительно: эпоха Просвещения видела в человеке воплощённый рассудок, оставляя всё странное, хаотичное и непонятное в тени или вытесняя его в женский мир. Однако альбомы взяли своё, вновь возродившись в студенческой среде в эпоху романтизма — когда новая мода захватила и Россию. Первые рукописные альбомы были привезены к нам из Германии во второй половине XVIII века; говорят, что такой альбом вела и Екатерина II. Неудивительно, что они стали особенно популярными в эпоху австрийского и немецкого бидермайера, с её сентиментальной идеализацией чувств, дружбы и верности.
Именно в этот момент альбомами заинтересовались женщины, которые, получив право на образование, составили значительную часть читающей публики. Исследователь Юрий Епатко очень трогательно описывает i , как альбомы «в кожаных и сафьяновых переплётах, с бронзовыми и золотыми застёжками, украшенные монограммами владелиц и дворянскими гербами» заполнялись пожеланиями к именинам, любительскими шаржами и портретами, а также стихами «домашних» поэтов. После замужества такой альбом прятали от ревнивых мужей в нижнем ящике комода или на дне шкатулки, передавая по наследству дочке и внучке.
Исследователи различают несколько типов альбомов той эпохи: они, к примеру, бывают домашние, интимные и модные, предназначенные для демонстрации. Есть и «картинные книги». Пик их популярности пришёлся на 1820—1830‑е годы. В отличие от образцов XVI века, тут ценились не искусно подобранные к случаю цитаты, а прямо при тебе сотворённые импровизации. Умение быстро набросать экспромт, нарисовать эффектную закорючку небрежным росчерком пера, а то и поставить красивую кляксу вошло в число необходимых навыков светского человека. В 1828 году друг Пушкина, Дельвига и Баратынского беллетрист и журналист Павел Лукьянович Яковлев в «Записках москвича» прозорливо утверждал: «Что был альбом 20 лет назад? Книжка в алом сафьяне в 32‑ю долю листа. Что находили в таких книжках? Песни Хованского, Николева, конфектные билетцы и любовные объяснения. Теперь, о! Теперь не то! Переплётчики истощили всё своё искусство на украшение этих книжек. (…) Теперь редко найдёте в них выписки из печатного или дурные рисунки цветков и домиков. В нынешних альбомах хотят иметь рисунки лучших артистов, почерк известных литераторов. Есть альбомы, которые через 50 лет будут дороже целой русской библиотеки» i .
Но вы, разрозненные томы
Из библиотеки чертей,
Великолепные альбомы,
Мученье модных рифмачей,
Вы, украшенные проворно
Толстого кистью чудотворной
Иль Баратынского пером,
Пускай сожжёт вас божий гром!
Когда блистательная дама
Мне свой in-quarto подаёт,
И дрожь и злость меня берёт,
И шевелится эпиграмма
Во глубине моей души,
А мадригалы им пиши!
— пожалуй, все свои знания о русской альбомной традиции отечественная аудитория почерпнула из «Евгения Онегина». Пушкинские строки насмешливо подчёркивают легкомыслие и поверхностность подобных книжечек: стихи в них вписываются «назло правописанью», «без меры», «по преданью». Хотя на самом деле эти черты альбомов — следствия более ранней и устойчивой традиции.
У великих альбомы автографов вроде бы вызывали одно раздражение: английский поэт Саути вообще собирался на пару с Вордсвортом создать общество борьбы со «стихами в альбом». Однако поэты, кажется, лукавили — существование альбомов объяснялось в том числе и экономическими причинами: авторское право не давало возможности печатать антологии стихов и прозы, зато спрос на них был огромным.
Особенно интересны альбомы, которые вели образованные создательницы дружеских литературных кружков. Пушкиновед Вадим Вацуро описывает один из них: «Немногим менее столетия назад историк театра
К середине XIX века мужчины — студенты университетов практически перестали вести подобные альбомы — практика стала девичьей: альбомами заинтересовались гимназистки. Тогда же издатели стали в промышленных масштабах печатать для них «болванки». В Англии, например, появилась масса готовых шаблонов с говорящими названиями: «Литературное воспоминание», «Альбомный венок», «Аметист», «Дар Аполлона» или «Книга драгоценностей». Внутри присутствовали и чистые страницы, и готовые рисунки с виршами. Они продавались десятками тысяч экземпляров, особенно накануне Рождества i . Серьёзные авторы с презрением, но весьма охотно брали деньги за публикацию своих стихов в таких книжечках.
Постепенно «элитарные» альбомы стали приметой скорее городского фольклора, чем высокой литературы. Несмотря на их упоминания в записках и Марины Цветаевой, и Валерия Брюсова, стихи и изображения по большей части сильно деградировали. Многие исследователи считают, что дружеский альбом со временем был вытеснен фотографическим, однако многие из нас помнят свои детские тетрадки со стихами или «анкеты друзей» в школе, а также родительские рукописные самиздатовские сборники запрещённых текстов. Тут, конечно, не обойтись и без ассоциаций с фейсбуком. В интернете можно найти даже инструкции по воспроизведению «альбома барышни» — например, ретропроект студии Артемия Лебедева по сочинению Бориса Акунина «Table-talk 1882 года» i . Недавно в издательстве «Барбарис» вышли легендарные школьные тетрадки, в которых гости художника Михаила Гробмана и издателя журнала «Зеркало» Ирины Врубель-Голубкиной, ведущие фигуры московского андерграунда вроде Ильи Кабакова и Михаила Рогинского, оставляли свои «несколько строчек на память».
Когда‑то именно дружеские альбомы освободили человека от удушающих социальных иерархий, провозгласив теплоту дружеских связей высшей основой организации человеческого общества. Альбомы оказались побочными детьми гуманистической реформы образования, идей Эразма Роттердамского и ренессансного культа нового образованного человека, который может одновременно думать и чувствовать, не разделяя в себе разум и эмоции. Так история дружеского альбома показывает, как за наивными жанрами иногда стоят великие просветительские и социальные идеи.
