Английская школа
В британском искусстве есть свои актуальные и традиционные художники. Разница между двумя лагерями состоит в том,
что «академисты» пытаются следовать неким традиционным ценностям, а «молодые британцы» куражатся над всем. Но при этом они мирно сосуществуют и в равной степени официальны: Дэвид Хокни продается также дорого, как Дэмиен Херст. Установившееся равновесие, впрочем, не снимает вопрос, какую стратегию и какое искусство выберет в качестве примера для подражания новое поколение британских (а поскольку в Лондоне обучаются студенты со всего мира — и интернациональных) художников? Свои прогнозы мы решили сделать после посещения выпускных выставок в известных лондонских арт-институтах.
Идеология радикализма
«Бритарт» не терпит прежде всего спокойного искусства. Создается впечатление, что рекламный магнат Чарльз Саатчи, крестный отец «молодых британцев», отобрал для своей «команды» самых радикальных выпускников английских и шотландских художественных школ. Причем критерием отбора служило не столько мастерство, сколько способность эпатировать публику, создавая произведения на грани фола, играющие с разного рода запретными темами.
Если говорить о тенденциях, то необходимо отметить, что относительно спокойная, качественная живопись Марка Уоллинджера, Мерлин Джеймс, Майкла Рэдекера и более агрессивные работы Ричарда Рейнольдс не пользуются таким успехом на аукционах, как болезненные картины Дэмиена Херста, уродцы Дженни Сэвил и Мартина Малони.
«Таблеточные» полотна Херста и туши с трупными пятнами Сэвил уходят за сотни тысяч долларов. На порядок дешевле оцениваются совсем не вызывающие «абстракции» Гэри Хьюма и Фионы Рэй. В сфере фотографии лидирует Пол Смит с неприятными молодыми людьми в общественных туалетах и Карина Вейдл с куриными окорочками, принимающими разные позы, в области видео — Лайен Лэнг с анимационным фильмом о мастурбации.
Эбигейл Лэйн с успехом тиражирует отпечаток попки, Сара Лукас — эротические коллажи. «Замороженная голова» Марка Куинна, расчлененная свинья и акула в формалине Херста, резиновые «скульптуры» братьев Чэпменов — вещи просто неприятные, и вызывает сомнение сам факт их принадлежности к искусству. Но здесь важно помнить, что именно такова задача Саатчи: адаптировать в традиционную систему артефакты, ей изначально противоречащие. Поскольку ему это вполне удалось, не удивительно, что Крис Офили представляет Великобританию на Венецианской биеннале картинами со слоновьим навозом, а премию Тернера получает Трэйси Эмин, известная инсталляцией с грязным бельем.
Иными словами, феноменальных успех «бритарта» у коллекционеров и критиков — лучшая реклама этой идеологии для начинающих художников. Однако возможность выбора отнюдь не исчерпывается радикальными стратегиями.
Бесконфликтное искусство
Квинтэссенция британского салона — ежегодная выставка-продажа в залах Королевской Академии искусств. Характер экспозиции во многом определяется методом отбора вещей: академики из экспертного совета сидят, мимо них проносят картины. Стоимость участия — 18 фунтов (около 900 рублей) за одну работу. Желающих много, времени у академиков мало, поэтому скорость движения работ в просмотровой комнате велика, разглядеть произведения как следует едва ли возможно, то есть выбирают по большей части знакомое и понятное. Участники — чисто визуально — год от года одни и те же, ничего принципиально нового, выделяющегося из основной массы, нет. В итоге — полторы тысячи произведений в пятнадцати залах. Крупные вещи висят свободно, в музейном варианте, мелочь — от пола до потолка, иногда практически без зазоров.
В залах Академии практически нет экспериментальных вещей, все это напоминает экспозицию Арт-Манежа, с той только разницей, что в Лондоне традиционно показывают (но не продают) больше нефигуративного искусства. Салон, в принципе, одинаков во всем мире: кошечки, зайчики, ню. Графика небольшого формата. Традиционно много реализма, качественно-академического, несколько однообразного, но от этого не менее интерьерного и хорошо покупаемого. Модернистская традиция представлена огромными мрачными холстами, эдакой смесью экспрессионизма и абстракции: их почти не покупают, но почти всегда отмечают премиями. Постмодернизм проскальзывает крайне редко. В этом году к данной категории можно было отнести всего одну вещь — исполинскую (явно для музея) инсталляцию из обгорелых деревяшек. Кстати, именно это произведение получило один из главных призов. Логику награждения понять невозможно: премии получают вещи, для академического шоу явно не предназначенные и из традиции совершенно выпадающие.
В общем, академическое искусство в Британии неагрессивное, иногда пошловатое. Иногда непонятное. Иногда не совсем искусство, а, скорее, ремесло, что особенно бросается в глаза, когда на соседней стене, вдруг, замечаешь академика Дэвида Хокни (стоит страшно дорого и уже куплен) или почетного академика Георга Базелица (не продается).
Если «бритарт» еще несколько лет назад был рискованным вложением средств, то в Академии действует главный принцип британского (да и мирового) арт-рынка: покупка произведения искусства — инвестиция, обеспечивающая не только сохранение, но и приумножение (на 3−5% в год) вложенных средств. Такая стабильность, в принципе, не может не быть привлекательной для начинающего художника.
Новое поколение
В Лондоне около десятка известных на весь мир учебных заведений, где готовят современных художников. Сотни студентов из Европы, Америки и особенно из Азии ежегодно приступают к учебе и почти сразу начинают реализовывать проекты, которые каждое лето выставляются для публичного просмотра в аудиториях, мастерских и даже коридорах Сент-Мартинса, Слэйда, Лондонского колледжа печати и других не менее модных институтов. Именно эти annual exhibitions во многом способствуют формированию весьма специфической среды молодого актуального искусства, где происходит взаимное обогащение идеями, намечаются будущие конкуренты и соратники. В конце концов, эти выставки позволяют судить о предпочтениях и вкусах нового поколения и размышлять о его перспективах.
Общее впечатление от творчества начинающих художников укладывается в понятие «массовый продукт»: студенты и выпускники делают вещи, которые напоминают произведения, составляющие фон на крупных международных ярмарках. Они в меру занятные, практически не эпатирующие (даже в меньшей степени, чем это принято теперь на биеннале во всем мире). Очень часто это имитация — что простительно в случае с учащимся, — но имитация с намеком на возможность дальнейшего развития идеи. Искусство получается немного детское, простое и наивное, как того требует время. Молодые художники бегут от всякого насилия, которое воспринимается как сугубо социальный элемент в творчестве. Им ближе и интереснее всевозможные концепции, но не содержательные, а визуальные, кунштюки, позитивные и легко воспринимающиеся; они стараются делать искусство без трудно решаемых загадок.
Естественно, что на этапе обучения и активного поиска собственного языка студенты адаптируют все стили и направления, причем примерно в той пропорции, насколько первоисточники востребованы рынком. Модерн и постмодерн стабильно растут в цене, поэтому произведения с такой основой наиболее распространены, увлечение концептуализмом тоже вполне объяснимо, а имитаторов трансавангарда, который не пользуется спросом, отыскать едва ли удастся.
Но главное в студенческом искусстве — полная противоположность «бритарту». Само по себе это очень странно, поскольку успех «молодых британцев» очевиден и неоспорим с точки зрения рынка. Возможно, причина такого положения дел — дальновидность учителей, которые понимают, что агрессивное искусство рано или поздно наскучит, а позитивные и декоративные вещи будут востребованы всегда, если не музеями, то хотя бы покупателями. Единая установка, судя по всему, — изобретать оригинальные мелочи, работать над интересными нюансами, следовать основным трендам и не выбиваться из главного русла, избегая эпатажа и неполиткорректности.
Живопись и графика составляют примерно треть студенческих работ на ежегодных шоу. Представлен весь спектр — от реализма и экспрессионизма до минимализма и концептуализма. Абстракции и фигуратива примерно поровну, но, в общем, работы не слишком интересные, они именно средние, часто напоминают искусство «академистов». Возникает ощущение, что студенты сдерживают себя, и «бритарт» на этом фоне выигрывает за счет жесткости.
Изготавливаемые во множестве сухие технологичные объекты и композиции подразумеваются, возможно, для публичных пространств. На Западе «крупная пластика» — специфическая отрасль арт-производства: такие украшения площадей и двориков заказывают муниципалитеты. Псевдоконцептуальных, «умных» объектов-загадок практически нет, как мало их и на выставках. Хотя такие вещи востребованы музеями, так как способны «держать» большие залы. Возможно, эта тема еще станет популярной.
Наиболее продвинутое видео неуклонно движется в сторону «фестивального» кино, остальное в большей степени однообразно: представители разных социальных категорий и сексуальных ориентаций позируют перед камерой и пытаются что-то объяснить то ли автору проекта, то ли зрителю. Но почти всегда — малоубедительно и скучно. Отсутствует зрелищность, работы не способны задержать внимание. Видео «с прицелом на кино» — завораживает, как, например, в японском «фильме» о том, как у всех предметов в квартире, вдруг, вырастают ноги, и они начинают хаотически перемещаться в пространстве… В «документальном жанре» все зависит от качества самого перформанса и характера монтажа. «Аттракционы» смотрятся на одном дыхании, независимо от привлекательности действа. Чистый отчет выглядит удачно только в том случае, если видео — неотъемлемая часть проекта. Например, десятиминутный фильм, повествующий о складывании бумажных самолетиков, интересен только потому, что огромный лабиринт из этих самых самолетиков разложен возле экрана.
На семи этажах Сент-Мартинса только три-четыре интересных инсталляции. Огромная «комната художника», заполненная всякой ярко раскрашенной всячиной, кучи одинаковых трусиков и бюстгальтеров (правда, неношеных, так что оммаж Трэйси Эмин не совсем получился), трогательные зайчики и лягушки из раскрашенной фанеры… Удивительно, но самые приятные вещи напоминают работы учеников Юрия Соболева: четко вписанные в пространство пронзительно ассоциативные инсталляции с использованием звука, теней и массы мелких предметов. Все эти работы, тщательные или небрежные, призваны не эпатировать, а заинтриговать, рассмешить или заставить задуматься.
В общем, молодые художники выбирают нечто среднее между «бритартом» и «академизмом». Пока их не привлекает жесткость и явное хулиганство, но в равной степени отталкивает работа на оформление обывательских интерьеров. Судя по всему, новое английское поколение ориентируется, прежде всего, на политкорректное, техничное и умное искусство, которое будет хорошо адаптироваться в больших проектах и фестивалях современного искусства.