15 октября 2022 — 8 января 2023
Центральный выставочный зал «Манеж», Санкт-Петербург

Много ли найдётся людей, которые бы вот так, сходу захотели посетить выставку российского провинциального портрета XVIII — XIX веков? Имена создателей этих изображений не просто не на слуху, часто мы просто не знаем их имён, и едва ли у этих художников было какое-либо профессиональное образование. Их персонажи никому не известны. Да и сам портрет — жанр, который непросто смотреть, он часто требует подготовленного зрителя. При этом исследовательская ценность подобного проекта — собрать образцы из разных региональных музеев и посмотреть, не появилось ли у нас какое-то новое о них знание, — очевидна. Так как же осуществить такую выставку в огромном пространстве питерского «Манежа»? Причём чтобы она стала интересна соразмерной пространству аудитории?

Из выставки в выставку «Манеж» вынужден решать ту же проблему: как показать массовому зрителю скульптуру, пейзаж, портрет? И каждый раз музей делает ставку на эффектный дизайн — дизайн-аттракцион, который и сам по себе может привлечь публику. Например, в прошлый раз на выставке русского пейзажа можно было покачаться на качелях под огромными облаками и послушать написанный специально для этого проекта саунд-трек Антона Батагова. Дизайн нынешней выставки обыгрывает название: в холле висят тусклые золотые зеркала — ты видишь собственное отражение, но будто бы на иконном фоне, ведь портреты, которые мы увидим дальше в экспозиции, — одно из промежуточных звеньев между образами святых и полноценной светской живописью. Дальше мы входим в тёмные, низкие пространства, хочется назвать их горницами, на стенах что-то вроде обоев, сверху — островки синей глянцевой фольги, свет выхватывает только фигуры людей на портретах, оставляя все прочее в полумраке, — тоже явно не случайное решение: как и иконы для русских храмов, эти портреты создавались для тёмных помещений, освещаемых жёлтым светом свечей, музейный свет вполне способен превратить эти работы в китч, которым они не являются. Однако тут вступает хор искусствоведов, которые не любят, чтобы развлекательный дизайн затмевал само искусство: понятно ведь, что своим пространственным размахом архитектура выставки способна перетянуть внимание на себя, и если зрители придут делать селфи на фоне эффектных декораций, интимный разговор с живописью не состоится. А у нас именно такая живопись, которая требует личного контакта изображения и зрителя. И всё же искусствоведческие претензии не снимают вопроса, как музею организовать этот диалог, как сделать так, чтобы зрители и изображения из региональных коллекций смогли встретиться.

Поэтому в Манеже зритель имеет дело одновременно с тремя повествовательными линиями. Во-первых, он видит просветительскую и исследовательскую выставку о развитии провинциального портрета в его переходе от иконописи к парсуне и классическому портрету XIX века, — то есть налицо академический сюжет и научный подход, заданный, вероятно, Угличским музеем, который и предоставил важнейшие экспонаты. Вторая история — та, которую рассказывает дизайн, и он тоже на самом деле пытается прокомментировать жанровую специфику, но в другом, развлекательном ключе. Отдельно и самостоятельно звучит музыка Александра Маноцкова. И, вероятно, дело не в том, какой вариант повествования правильный — они все правильные, это вопрос выбора жанра выставки и аудитории. Однако дизайну, саунд-треку и работам отчаянно не хватает диалога друг с другом, причём еще во время работы над выставкой, даже если бы он состоялся на повышенных тонах — у них всё могло бы сложиться.

Однако все эти неразрешимые вопросы выбора правильного тона и жанра экспонирования имеют смысл только в одном случае, если зрителю, действительно, надо помогать искать контакт с этой непростой живописью. И самое удивительное на этой выставке — открытие, что портреты никому не известных людей прекрасно с этой задачей справляются сами, своим обаянием легко вызывая живые эмоции и непосредственный человеческий отклик. В отсутствие громких имен художников и известных сюжетов на первом плане оказываются именно персонажи — носатые чиновники, купеческие жёны, комкающие платочки, господа, пытающиеся прикрыть полой камзола толстый живот, дамы в бантах, надевшие все лучшие украшения разом. Их даже не нужно сравнивать с персонажами Гоголя или Фонвизина, хотя, конечно, трудно удержаться, глядя на выдающиеся носы и местами почти комическую характерность, которую художник никак не подчеркивал, скорее, её невозможно было скрыть. Однако нечто гоголевское у них точно есть: как Чичиков вчитывался в списки крестьян в «Мертвых душах», предполагая, каковы эти люди были, как они гуляли и веселились, чем промышляли, жили ли они в бранях и понуканиях, — и мертвые люди оживали вопреки ревизской сказке, так и здесь между персонажами и зрителям исчезает забор большой истории искусства — и ты видишь перед собой невероятно, обескураживающе живых людей.