Выбор критиков. Дмитрий Смолев: Штефан Балкенхол
Почему Балкенхол? Ну, во-первых, его работы мне попросту нравятся
Вообще‑то в арт-критике не принято оперировать словами «нравится» или «не нравится»: всякий раз надо обосновывать, почему некий автор заслуживает внимания просвещённой аудитории или не заслуживает. Я тоже попробую что‑нибудь обосновать чуть ниже, но начать хотел именно с полузапретного слова — «нравится». Оно, это слово, понятно почему выкинуто из гуманитарного лексикона. Любовь — чувство, эмоция, страсть, а искусствознание — наука, пусть даже «неточная и неестественная». И всё же есть подозрение, что за будто бы объективностью всегда кроется что‑нибудь глубоко личное, почти интимное. Симпатия или антипатия. Ничего дурного в этом не вижу.
Во-вторых, представляется, что фигура Балкенхола важна для современного художественного процесса как пример устойчивости перед «инновационными веяниями». Именно устойчивости, а не пренебрежения. Хватает авторов, которые держатся за традицию просто из упрямства, в силу привычки или нежелания разобраться в себе. Штефан Балкенхол к их числу не относится. Его якобы архаика учитывает уроки ХХ века не в меньшей (а то и в большей) степени, чем всё остальное культурное наследие человечества. На этого художника поп-арт или фотореализм оказали, пожалуй, столь же весомое влияние, как и знакомство с древнеегипетскими росписями или готическими изваяниями. Однако Балкенхола от сонма постмодернистов отличает истовая уверенность в том, что возможности рукодельной пластики не исчерпаны. Что она не только маркирует давние стили и манеры, но способна на «прямое действие», на рождение сегодняшних смыслов.
Конечно же, опыт Балкенхола тут не совсем уникален. Можно вспомнить и некоторых других адептов сопряжения «устаревших технологий» с острой актуальностью — покойного Люсьена Фрейда хотя бы. Тем не менее, Штефан Балкенхол по‑своему, вполне последовательно и убедительно, ведёт линию, подразумевающую реабилитацию пластических категорий в глазах продвинутой публики.
В-третьих, этот художник сумел вернуть интригу и обаяние такому редкому нынче жанру, как «психологический портрет современника». Сия сфера вроде бы давно передана на откуп фотографии, а художники других специальностей больше предпочитают концептуальные метафоры. Закрадывается мысль, что многие из них боятся выглядеть скучными в эпоху ярких аттракционов. Балкенхол не боится — и скучным не выглядит.
Деревянные рельефы и скульптуры Балкенхола образуют не кунсткамеру, а портретную галерею — в почти традиционном понимании этого выражения. Его герои анонимны, но не безжизненны. Эти персонажи — мы сами, только собою не узнанные
Любопытно, кстати, что начинал он свою «визуальную антропологию» с приёмов несколько гротескных, заставлявших усомниться в авторских симпатиях к изображаемым персонажам и к человечеству в целом. Однако дальнейшая эволюция показала, что перед нами всё‑таки глубинный гуманист. Характерные для него деревянные рельефы и скульптуры с выразительной подкраской образуют не кунсткамеру, а портретную галерею — в почти традиционном понимании этого выражения. Его герои анонимны, но не безжизненны. Их задача — не символизировать какие‑то отвлечённые понятия или лозунги, а становиться зеркалом наших потаённых чувств. Эти персонажи — мы сами, только собою не узнанные.
Честно признаюсь: почти никогда не мог себя внутренне отождествить с какими‑либо образами, предлагаемыми современным искусством. Понять их и даже прочувствовать — да, отождествить — нет. Балкенхоловские же герои предельно близки к тому, чтобы ваши душа и сознание хоть на секунду смогли бы переселиться в чужую оболочку.
И в‑четвёртых, Штефан Балкенхол умеет быть очень разным при всей своей сосредоточенности на экзистенции и коллективно-персональной психологии. Он всегда и с удовольствием готов поиграть в site-specific или public art, хотя есть некоторые сомнения, что эта стезя так уж органична для его дара. Однако, взявшись, делает подобные вещи с присущей ему оригинальностью. Вот как окажетесь в австрийском Зальцбурге, непременно обратите внимание (хотя не заметить это произведение попросту невозможно) на гигантский позолоченный шар со скульптурным человечком наверху. Здесь «типичного» Балкенхола — от силы процентов пять, то бишь типичен персонаж, максимально удалённый от зрительских глаз. А сфера — всего лишь сфера, пусть даже позолоченная. Похоже, автор отчасти иронизирует: уберёте моего персонажа, и мало ведь что изменится в композиции. Останетесь с чудесным позолоченным шаром, украшающим городской пейзаж. Да что уж лукавить: без нелепой фигуры наверху будет гораздо лучше. Разве нет?