Владимир Чернышёв: «Иногда я мысленно отправлял стрит-арт в чёрный список»
В галерее Artwin открылась выставка «В тени ландшафта», которую курирует наш автор Дарья Кравчук. Поговорив с художниками Устиной Яковлевой и Владимиром Чернышёвым, она обнаружила, что они оба могли бы стать героями и нашего основного раздела в номере «Побег», поскольку однозначно предпочитают деревню мегаполису, а уединение — бурной социальной жизни.

Изначально, как и многие художники из Нижнего Новгорода, я начинал работать на улице. В 2010‑х годах это было граффити, годами позже всё переросло в историю, связанную со стрит-артом, со множеством особенностей, присущих именно нижегородскому уличному искусству. В 2019 году Артём Филатов с Алисой Савицкой при поддержке музея «Гараж» написали книгу — «Краткая история нижегородского уличного искусства», в которой подробно рассказывается об этих самых особенностях и объясняется, почему феномен уличного искусства в Нижнем Новгороде не вполне подпадает под привычное определение стрит-арта. Для меня это была в первую очередь работа с открытым пространством, с материалом внутри коллектива близких мне художников. Дело в том, что у нас центр города, как и окрестности, местами деревянный. Это архитектурное деревянное наследие. Дерево — материал, с которым художники, в том числе и я, сталкивались и сталкиваемся до сих пор. Это важный медиум, с которым сложно работать, потому что он несёт в себе следы памяти, следы прошлого, следы истории. В то время я впервые начал задаваться не только вопросом, что я делаю, но и как я хочу это делать. Следующий условный этап — это время, когда стрит-арт стал стремительно популяризироваться, им начали интересоваться, на улице стали появляться целые серии работ разных художников. В интернете, в социальной среде начал расти тренд на стрит-арт, на уличное искусство, на большие фрески, так называемые муралы. В общем контексте мне казалось, что стрит-арт очень близок к рекламе. Быстрая спекуляция разными темами — политика, социальная повестка. Всё это превращало стрит-арт в разменную информационную монету, которую ты можешь в нужный момент подбросить и поймать какой‑то эффект. Он как хлопок — очень быстрый и очень похожий на эффект рекламы. К нему подходит слово «спекуляция», которое можно воспринимать и с положительной точки зрения, и с отрицательной.
Мне хотелось делать более отстранённое искусство, и, честно говоря, иногда я мысленно отправлял стрит-арт и всё, что с ним связано, в чёрный список. В этот момент появилась потребность найти более спокойное место, открытое пространство, где можно экспериментировать и что‑то производить. Так в 2013 году я выбрал заброшенные сады в пригороде Нижнего Новгорода, в которых до сих пор работаю. Это место, как сказал Сергей Хачатуров, «которого нет». Такое ничто, на самом деле. Вся локальная архитектура — это какие‑то невзрачные полусараи, полудачи, полуохотничьи домики, тропы и смешанный природный ландшафт. До конца непонятно, какая история за всем этим стоит. Это такое забытое пространство без определённой исторической нагрузки: какая‑то тень истории, тень культуры, очень неопределённая вещь. Здесь я стал применять навыки, приобретённые во время работы на улице: начали появляться рисунки, изображения, которые потом сложились в систему символов и знаков — тень, арка, бабочка, радуга и звёзды, которые я постоянно изображал. Очень наивные, простые рисунки. В тот момент появился один из основных принципов, которым я до сих пор руководствуюсь, принцип работы через ошибки — когда ты не просто планируешь и приходишь к результату, а работаешь с материалом и идеей, которые сопротивляются и искажаются. С деревом я работаю с тех самых пор. Это очень важный для меня материал.

Кроме того, мне всегда была интересна традиционная культура, деревенская культура, что привело к возникновению проекта под названием «Заброшенная деревня», в рамках которого я предпринял несколько экспедиций по заброшенных деревням средней полосы России. Это были и северные регионы, такие как Архангельская область и Карелия, и юг страны. В то время меня сильно увлекали руины деревенских построек, трудночитаемый культурный ландшафт, следы наивного народного творчества. Я много документировал и продолжал рисовать свои картинки на сараях. Чуть позже контекст заброшенной деревни снова привёл меня к тому, что нужно мыслить очень мультидисциплинарно и превращать проект в серьёзное исследование, где есть представители смежных дисциплин, точки синхронизации и результат. Сама тема заброшенной деревни очень самодостаточна. Тогда я вернулся к локации, в которой работаю до сих пор, — заброшенный садовый массив в пригороде Нижнего Новгорода. В 2018 году «Заброшенная деревня» трансформировалась в «Загородные практики». Это сильно упростило мне жизнь. Стало необязательным готовить итоговую выставку, публиковать итоговую книжку, итоговый видеофильм

Эти символы архетипичны и мультикультурны. Их можно встретить в экслибрисах в старых книжных изданиях или гравюрах, алхимических трактатах. Какие‑то средневековые или ранние наивные изображения, которые сопровождали тексты, они как будто на что‑то намекают, но не подразумевают чётких трактовок. Поиск этих смыслов граничит с наивной семиологией, чего я стараюсь избегать. Для меня это прежде всего вторичные знаки, тени смыслов, трудночитаемые истории. Это также отсылка к традиционной культуре в широком смысле, когда человек наделял окружающие явления смыслами, которые позже стали утрачиваться.
Сложно сказать, это точно не про научное знание, а про инструментарий, существующий в такой системе координат, когда человек, скорее, домысливает. Понятно, что это вымысел, фикция, может быть, совершенно не научное мышление, но в нём есть своя логика, свои законы, которые никто не подтверждал, но и не отменял.
«Лодка» — это работа, которая в изначальном виде была показана на выставке в «Арсенале» в 2017 году, выставка называлась «Свежий слой», курировала её Анна Нистратова, исследователь уличного искусства. Эта выставка отражала связь фольклора, нижегородского наследия и современного искусства. На тот момент меня интересовала тема речного ландшафта и рыбного промысла. В широком смысле я задавался вопросом, как изменилось понятие природы в условиях, когда влияние человека на окружающую среду стало необратимым. Лодка была сделана из гудронового основания — «тёмной материи», в которой она тонула. Канифоль, хвойная смола, была растоплена до такого состояния, что часть лодки просто растворилась в гудроне, и остался лишь силуэт тонущей лодки. Канифоль, в противовес гудрону, материал естественный. Гудрон — производное переработанной нефти, материал, родственный пластику. «Лодка» — это работа про сопротивление материалов, которые несут разные смыслы, разные отношения к сложному понятию природы.
Это продолжение серии работ о невозможных природных явлениях. Здесь я хотел изобразить сюжет пойманной или связанной радуги, где радуга в своём основании опутывается корнями. Это в каком‑то смысле двоякая комбинации супервременного и суперзакостенелого. Мне нравится сочетание и контраст, который должен быть в этой работе. Надо понимать, что сюжет часто для меня вторичен, мне нравится выбирать наивный нарратив. В первую очередь я работаю с формой и методом создания изображения. «Связанная радуга» состоит примерно из 6 слоев различных изображений, которые местами полностью стёрты, местами просвечивают друг через друга.

Новая серия офортов «Камень» связана с попыткой изобразить странную звуковую систему. Есть такая категория звуков, которые всегда существуют на фоне — они есть, но ты их не замечаешь. В офортах изображён источник звука — это камень в виде арки с отверстием посередине. Тоже невозможная история. И сам звуковой ландшафт в виде случайных линий, точек, силуэтов. В итоговых версиях присутствуют наслоения разных изображений, потому что офорт я печатал с пяти медных пластин, на каждой из которых по‑своему изображена звуковая схема. Где‑то в этом ландшафте появляются птицы, где‑то появляются растения, где‑то шум и грязь. В итоге получилось, что почти каждый экземпляр в серии имеет одну версию, потому что эта история наслоения пластин — она очень сложно повторяема, это сложный технический процесс печати. Эта серия про метод, технический эксперимент с печатью, бумагой, медью, кислотой.
Да, это будет такая арка с камышом. Это работа про арку саму по себе. Арка как символ-трансцендент, проще говоря, граница между тем, что ты понимаешь и не сможешь понять. Арка часто встречается в храмовой архитектуре как символ границы между мирами, переход. Конечно, это в каком- то смысле сакральная форма. Новая арка с камышом передаёт ощущение, связанное со страхом и тайной, когда ты идёшь через камыш и не видишь, что будет дальше. Ты пытаешься раздвинуть его руками, он издаёт шорох, странный, мрачный, немного призрачный. Камыш застынет в канифоли, как в вакууме, в безвременности.
«В тени ландшафта»
Artwin Gallery
13 марта — 9 мая 2021