Ваэль Шавки: «Я никогда не участвую в выставках ближневосточного искусства»
«Кабаре „Крестовые походы“» Ваэля Шавки стали одним из главных хитов прошлогодней «Документы», а затем ярким событием питерской «Манифесты». За это время египетский художник превратился в звезду международной арт-сцены, которую представляет лондонская галерея Serpentine. Полнометражные кукольные фильмы о сражениях за Святую землю художник снимает, представляя арабское видение событий и настаивая на многомерности истории. С Ваэлем оказалось весьма непросто договориться об интервью, поскольку как раз сейчас он спешно монтирует «Секреты Карбалы», третью часть своего эпоса, которую в декабре представит в нью-йоркском MоMA
Совсем нет. Я вообще никогда не думаю об аудитории. Конечно, фильм основан на интерпретации событий арабскими авторами. Но все дальнейшие определения представляются мне избыточными.
Я родился в Александрии, вырос в Мекке, учился в США, затем, работая над своими проектами, путешествовал по всему миру, встречался и сотрудничал с людьми самых разных культур. В итоге мне бы не хотелось причислять себя ни к одной из категорий художников. Я всегда отказываюсь, когда мне предлагают поучаствовать в выставке египетского, ближневосточного, исламского или, например, североафриканского искусства. То есть в самом начале карьеры мне приходилось это делать, поскольку иного шанса показать свои работы публике могло больше и не представиться, но сейчас я могу себе позволить категорическое «нет». Я художник, который работает с опытом всего человечества. И если я говорю о крестовых походах глазами арабов, то это потому, что эту точку зрения я действительно знаю. Однако многие истории этого цикла попросту не известны мусульманскому миру, они не прочитаны и не пережиты, поэтому мне кажется особенно важным их рассказать. Если представить одновременно несколько точек зрения, мир станет от этого богаче, вот и всё. А я как человек, знающий эти разные взгляды, просто обязан их транслировать. В своей интерпретации крестовых походов я использую множество отсылок к классическим европейским произведениям и сюжетам — например, к «Песне о Роланде», рассказывающей о том, как войска Карла Великого сражались с сарацинами в Ронсевальском ущелье. Или к «Песне о Ричарде Львиное Сердце», которая повествует об участии в ближневосточном конфликте английского монарха. Важно не ограничиваться одной версией истории.
Даже марионетка папы Урбана II произносит свою знаменитую проповедь на классическом арабском — языке Корана
Марионеткам, которые я снимал, исполнилось 200 лет, и нашей главной задачей было поменять их кукольные амплуа. Фигурки предназначались для разыгрывания классических сюжетов европейского кукольного театра, а мы переодели их в другие костюмы, сделали им макияж, полностью поменяли характеры — и они стали рассказывать историю Крестовых походов, причём на классическом арабском языке, языке Корана. Это очень важно, что куклы говорят не на своём языке. Даже марионетка папы Урбана II произносит свою знаменитую проповедь на классическом арабском. Моя задача не исчерпывалась тем, чтобы просто транслировать мусульманский взгляд на события XI века, мне хотелось переменить все роли в этой истории. Может, это даже слегка цинично, но сама реальность диктует такой циничный подход, он возникает от нашей безоглядной веры в историю.
Я верю, что история — это то, что пишется людьми и сильно зависит от автора. Поэтому мне и показалось столь важным включить в постановку речь папы Урбана II. Вы знаете, именно с его проповеди в Клермон-Ферране в 1095 году, когда он призвал христиан отправиться в Святую землю, началась история Крестовых походов. Но вот что поразительно — его речь не была записана. Ходило множество слухов и кривотолков, но что действительно было сказано лидером христиан, не знает никто. Самый важный монолог двухсотлетней войны остался не задокументированным. Письменный вариант был создан гораздо позже и существует в четырёх разных версиях. Вот это и есть история, то есть то, что описывается людьми так, как им это хочется видеть. Дело здесь совсем не в политических интригах, а скорее, в ограниченности человеческого восприятия. И я всеми способами подчёркиваю эту ограниченность. Если в цитату арабского автора закрадываются исторические ошибки, я привожу цитату со всеми неточностями. Или, например, при переводе английского текста на арабский язык меняется его смысл, и мне важны эти изменения, поскольку они позволяют сделать процесс написания истории максимально наглядным. Поэтому я использую не оригинальный текст «Песни о Роланде» или «Песни о Ричарде», а их арабские переводы со всеми погрешностями.
Так это как раз самое интересное — как бы просканировать различные «правды» и совершить осознанный выбор своей собственной. Совершая выбор, ты как будто конструируешь новый формат истории. Например, первый фильм моего цикла охватывает события Первого похода — четыре года с 1095‑го по 1099‑й. Христианские войска движутся сквозь множество городов — Эдессу, Маарет-Номан, Антиохию, затем идут на Иерусалим. Так вот, показав только эти города, я совершаю свой выбор. А ведь значительная часть похода совершалась по европейской территории, и там крестоносцы столкнулись со множеством особых трудностей, но у меня этого нет и в помине.
Я верю в жанр инсталляции и считаю, что зрителям нужно давать свободу выбора: продолжать смотреть или перейти к другим экспонатам. Кино — это всё‑таки принудительное обездвиживание публики. Структура моего проекта подсказывает человеку, что можно начинать смотреть с любого места и всё будет в порядке — никто ничего не упустил
Вы знаете, хотя французские кабаре более известны, существовал также немецкий вариант kabarett — в Веймарской республике так называли политические салоны. Я раскопал эту информацию во время работы над проектом, поскольку меня всегда интересовали различные исторические форматы развлечений. Тогда и появилась идея представить историю в качестве шоу, большой гулянки. И к тому же, кабаре это форма, которая позволяет разбить большое повествование на отдельные эпизоды — номера. Мое представление о том, как пишется история, реализуется через такие главки — Алеппо, Дамаск, Каир, Багдад. Эта дробность создаёт максимально развлекательную форму представления сложного потока событий.
Что же касается марионеток — они, конечно, общепринятый символ манипуляции. Однако когда концепция манипулирования людьми реализуется в такой развлекательной форме, она предстаёт в другом свете. Так, в средневековой Италии при помощи кукол разыгрывали «моралите» — назидательные драматические представления, где героями являются отвлечённые понятия. Это простая, легко усваиваемая и целиком дидактическая форма, и с её помощью можно хорошо показать сам механизм, как вырабатывается доверие к истории. Глядя на марионеточный театр, не скажешь: «Я верю в такую эпизодическую историю». Здесь видишь, как она, история, реализуется в новой художественной форме.
На кинофестивалях в Марселе, Торонто и Марракеше я показывал «Кабаре» именно таким способом. Но мне некомфортно в киноформате. Я верю в жанр инсталляции и считаю, что зрителям нужно давать свободу выбора: продолжать смотреть или перейти к другим экспонатам. Кино — это всё‑таки принудительное обездвиживание публики. Да и сама структура моего проекта подсказывает человеку, что можно начинать смотреть с любого места и всё будет в порядке — никто ничего не упустил. Это не повествование, у которого есть начало и конец, это непрерывный поток. Его можно смотреть как фильм, где есть развивающийся сюжет, но одновременно это и что‑то большее.
Когда проект только начинался, я ни о чём таком не думал. А сейчас, конечно, он стал аллюзией, где все параллели прекрасно считываются. Стародавние отношения между мусульманскими лидерами и европейцами, а также между самими мусульманами, как будто бы оказываются воскрешены текущими политическими событиями в регионе.
Да, над этой частью «Кабаре „Крестовые походы“» я сейчас как раз работаю. Сам конфликт между суннитами и шиитами до сих пор не разрешён, и потому он воспринимается куда более болезненно, чем все прочие противостояния тысячелетней давности.
Эта тема отсылает нас к событиям, произошедшим спустя полвека после смерти Пророка, и я использую флешбеки, чтобы рассказать историю, которая случилась задолго до Крестовых походов. Карбала — это город, где зародился конфликт между суннитами и шиитами. Но основная сюжетная канва — это всё‑таки не истоки противостояния, а отношения между двумя исламскими сектами в период Крестовых походов. Впрочем, эти отношения тоже становятся своего рода метафорой — потому что фильм рассказывает и о расколе внутри христианской церкви, когда разошлись пути католиков и православных. Отыскать все эти переклички очень важно. И если в предыдущей части основной упор делался на вневременную семейную драму — мать убивает сына, чтобы править, или брат казнит братьев ради власти над городом, — то третий фильм повествует о религиозных противоречиях на самых разных уровнях. Так что я просто выбрал, как мне кажется, хорошую метафору в качестве названия.
Да, Египет управлялся династией Фатимидов — шиитами, а Салах ад-Дин, вступивший на нашу территорию, был суннитом. Его вторжение стало поворотным моментом в истории страны, после которого шиитское государство стало суннитским. Причём завоевание Египта было важно не только само по себе, но и как начало кампании против христиан, когда Салах ад-Дин попытался защитить мусульман и вернуть им Иерусалим. Для меня это всё иллюстрация того, как части мозаики складываются во что‑то большее, чем отдельные события.
Третья часть будет более сложной и разнородной. Музыка записывалась частично в Египте, частично в Германии, куклы были изготовлены в Венеции из муранского стекла. Попытка работать со стеклянными куклами была крайне рискованным предприятием. Мастера выдували их больше шести месяцев. Отдельно вручную шили кружевные костюмы — частично они были сделаны специально для проекта, частично мы использовали исторические платья. Сценография обогатилась дополнительными техническими устройствами, позволяющими двигать кукол и объекты в разных направлениях с контролируемой скоростью. Я ориентировался на средневековую картину мира, где Земля предстаёт в качестве центра Вселенной, и у меня тоже всё символически движется вокруг центра. Это, пожалуй, главные изменения.
Да, конечно, они связаны, поскольку фильм передаёт события Четвёртого крестового похода. Главные военные силы Европы были представлены французскими сухопутными войсками и венецианским флотом, но они не сражались с мусульманскими государствами Ближнего Востока, а шли на православный Константинополь. То есть конфликт этой части разворачивается между двумя конфессиями христианства. И это именно та перекличка с противостоянием суннитов и шиитов, о которой мы говорили.
Кроме того, идея стеклянной куклы пришла из романа португальского писателя Жозе Сарамаго «Евангелие от Иисуса». Он создал образ Христа, вопрошающего Бога, почему мы такие хрупкие, почему нас так легко разрушить, зачем наши души столь высоки, а наши тела столь недолговечны? Я был заворожен этой идеей человеческой хрупкости и долго думал, как её можно передать в фильме. По-моему, это очень религиозная идея — работать с человеческими пределами и нашими слабостями, а стеклянные куклы показались мне неплохим способом выразить эти эмоции.
Все кукольные лица были основаны на традиционных африканских масках — хотя они удивительно преображаются, будучи выполненными в венецианском стекле
На самом деле не было каких‑то особенных эскизов — я сейчас говорю только о третьей части. Все кукольные лица были основаны на традиционных африканских масках — хотя они удивительно преображаются, будучи выполненными в венецианском стекле. Мне кажется, они становятся гораздо более живыми — вы сами увидите. Так что я только подбирал фотографии и рисунки африканских поделок и просил венецианцев воплотить их образы в другом материале.
Частично саундтрек состоит из немецкой электронной музыки, а остальное — обрядовое пение суфиев. Оно тут, конечно, преобразовано в сегодняшнем ключе, но в целом это ближе всего к традиции каввали, когда суфийская поэзия исполняется под музыку. Очень простые мелодии на струнных и ударных.
В декабре должна быть готова режиссёрская версия, а финальный релиз, который появится на выставке в МoМА, — в январе 2015 года. Вся работа над этой частью — от первоначальной задумки до конечного воплощения — заняла у меня полтора года.
