Этнография

,

Смерть

,

Страх

,

Фотография

«Урал Мари. Смерти нет» Александра Сорина, Фёдора Телкова и Натальи Конрадовой

Александр Сорин, Фёдор Телков и Наталья Конрадова создали удивительный художественный проект об уральских марийцах, которые посредством снов и ритуалов устанавливают такие прочные контакты с ушедшими близкими, что, кажется, в марийских деревнях миры живых и мёртвых очень тесно соприкасаются. Мотив страха присутствует в этой работе неоднозначно: с одной стороны, она затрагивает тему, которой в нашем обществе боятся так сильно, что её даже нельзя обсуждать, а с другой, рассказывает о людях, которые, похоже, не очень страшатся смерти

№ 4 (615) / 2020

Александр Сорин

Фотограф, продюсер, инициатор проекта «Урал мари. Смерти нет»

Фёдор Телков

Фотограф, член Союза фотохудожников России, первым в России начал снимать уральские деревни марийцев в 2010 году

Наталья Конрадова

Антрополог, журналист, кандидат культурологии

Александр Сорин, Фёдор Телков, Наталья Конрадова. Урал мари. Смерти нет, 2013—2019
Деревня Тебеняки, Пермский край

Фёдор Телков: Я не думаю, что уральские марийцы не боятся смерти, и тем не менее традиционная культура, к которой они во многом по‑прежнему принадлежат, даёт им возможность блокировать этот страх, перенаправлять его в другое русло. Например, смерть близких не считается у них окончательным расставанием, как это происходит у городских жителей. Марийцы продолжают отношения со своими родными и после того, как те ушли. И это не воспринимается ими через призму ужасного, это просто их повседневность.

Наталья Конрадова: Я тоже думаю, что желание при помощи разных ритуалов наладить контакт с умершими или то, что мёртвые приходят к живым во снах, — это, конечно, попытка что‑то противопоставить собственному страху перед смертью. Для философов, кстати, это большой вопрос — всем ли людям свойствен страх перед смертью? Но будем исходить из того, что да, он характерен для всех культур. И если посмотреть, как с ним справляются уральские марийцы, безусловно, их представления о том, как устроен и функционирует загробный мир, помогают им справляться со своим страхом.

Марийцы, которые переехали в город, боятся колдовства несравнимо больше, чем мы. Страх — удивительная вещь: сколько бы блоков ни поставили, он всё равно просочится

Другое дело, что их традиционная культура не была изолирована, герметична. Она не настолько уж сохранилась в своей уникальности, чтобы искать в ней какие‑то устойчивые представления. В этом году ребята снова ездили в марийские деревни, уже без меня, но прислали мне видео с замечательной народной песней, где говорится, что если ты умер, уже никогда не вернёшься. То есть эта система гораздо сложнее. С одной стороны, им трудно вообразить, что человек умирает навсегда, а с другой, страшно, что так оно и есть. И то и другое представление обслуживается и фиксируется всевозможными мелкими ритуалами, практиками, песнями, которые иногда старинные, а иногда почерпнуты из интернета и газет.

Александр Сорин, Фёдор Телков, Наталья Конрадова. Урал мари. Смерти нет, 2013—2019
Деревня Артимейкова, Свердловская область

Александр Сорин: Никаких марийцев, которые бы были оторваны от современной жизни и жили в своей традиции, действительно нет. Поэтому те же страхи, что испытываем мы, свойственны и им. Их молодёжь, которая знает об этой традиции немножко меньше, чем мы, проведшие три года в деревнях, демонстрирует тот же спектр фобий, что и наше обычное окружение.

Что же касается страха вообще, мне кажется, что его в человеке присутствует некое постоянное количество, только он у всех распределяется по‑разному. Кто‑то выстраивает оборону и кажется отважным, но это значит, что в определённых обстоятельствах ему будет страшнее других. Например, мы совершенно точно знаем, что марийцы, которые знают свои традиции и переехали в город, боятся колдовства несравнимо больше, чем мы, москвичи, или екатеринбуржцы. Страх — удивительная вещь: сколько бы блоков ни поставили, он всё равно просочится. Во всяком случае, у меня возникло именно такое впечатление от встреч с моими уральскими собеседниками.

Наталья Конрадова: Смерти они, конечно же, боятся, и мёртвых боятся. Например, какой‑нибудь человек, который не верит в загробный мир, если увидит привидение, может испугаться, а может и нет. А марийцы, которые теоретически готовы к встрече с умершими, боятся их часто больше, чем скучные материалисты. Другое дело, что это не значит, что смерть играет в их жизни большую роль, чем у нас, или что они в большей степени готовы обсуждать эту табуированную у нас тему. Нужно делать поправку на то, что это мы, городские люди, приезжаем и спрашиваем. Нам отвечают подробно, охотно и искренне, потому что воспринимают нас как представителей власти, важных людей. Но если бы мы не спрашивали, они между собой эту тему не факт, что обсуждали бы.

Александр Сорин, Фёдор Телков, Наталья Конрадова. Урал мари. Смерти нет, 2013—2019
Деревня Красный Луг, Пермский край
Александр Сорин, Фёдор Телков, Наталья Конрадова. Урал мари. Смерти нет, 2013—2019
Деревня Красный Луг, Пермский край
Александр Сорин, Фёдор Телков, Наталья Конрадова. Урал мари. Смерти нет, 2013—2019
Деревня Верхний Потам, Свердловская область

Фёдор Телков: Я где‑то слышал теорию, что тема смерти стала табуированной с приходом советской власти: когда человек оторвался от традиционной культуры, где у смерти есть своя роль и свой религиозный смысл, он начинает очень её бояться, и вот советская власть как раз и оборвала эту связь. А поскольку марийцы пока ещё не так сильно оторвались от своей культуры, для них этот страх не так всеобъемлющ. В рождении и умирании они видят свой смысл и логику, как и, например, старообрядцы.

Наталья Конрадова: Дело не обязательно в советской власти, а просто в том, что современные люди утратили религиозные представления, которые определяли, что с ними будет после смерти. А если ничего не будет — это страшно. Возможно даже есть разница между людьми, которые свою веру унаследовали, и современными православными, которые приняли её уже взрослыми, и поэтому в их среде страх смерти может быть выше. Однако важнейшая задача любой религии — отвечать на вопрос, что и как будет дальше. В этом смысле православие ничем не хуже традиционной марийской религии. Оно тоже даёт ответ на вопрос о смерти, просто он не такой, как у марийцев.

У марийцев посмертное существование очень привязано к месту, где проходила жизнь умершего человека. За пределы деревни и кладбища ему хода нет. В прекрасном фильме «Небесные жёны луговых мари» очень точно переданы основы марийской традиционной веры, но там есть сюжет, когда покойник приходит в город, — это очень серьёзное нарушение: мертвец может прийти только в дом, где он умер. Если он приходит в город, то это уже представление о зомби, принадлежащее глобальной массовой культуре.

Если уж деревенский житель выучился на тракториста, то он всю жизнь трактористом и будет, а если выбился в бухгалтеры, то он и после смерти это занятие не бросит

Александр Сорин: Мне кажется, что языческие представления о смерти, предках и контактах с загробным миром лишь формально отличаются в разных культурах, в Латинской Америке, Африке, Австралии, а по сути они очень похожи. Язычество — это не просто местная религия, она более домашняя. В авраамических религиях человек не верит в смерть, а верит в будущую жизнь, то есть в то, что его выдернут из его домашней обстановки и переместят в некое абстрактное пространство, неважно, в рай или в ад, но это совершенно неизвестная территория. А в язычестве ты знаешь, что останешься рядом со свои домом, ты будешь его навещать, встретишься со своими близкими, будешь жить с ними, работать, даже, может быть, какую‑то новую семью заведёшь или продолжишь прежние отношения. Масштаб этих представлений гораздо ближе человеку, он более комфортен, чем вера в то, что тебе воздастся по заслугам в вечном блаженстве или пространстве искупления. Более того, несколько наших собеседников повторяли, что после смерти люди занимаются ровно тем же, что и при жизни.

Александр Сорин: И мне кажется, в сельской среде это очень понятно: если уж деревенский житель выучился на тракториста, то он всю жизнь трактористом и будет, а если выбился в бухгалтеры, то он и после смерти это занятие не бросит.

Наталья Конрадова: Да, это только городского человека может напугать идея, что после смерти он вынужден будет заниматься тем же самым, что и при жизни. Это может беспокоить только людей, которые сами могут выбирать себе жизнь.

Александр Сорин: Как-то раз восьмидесятилетний старик рассказывал нам, как умирала его мама. Он просил её вернуться во сне, рассказать, как там на том свете. И мы спрашиваем: вернулась? Вернулась, — говорит, — но не рассказала.

Александр Сорин, Фёдор Телков, Наталья Конрадова. Урал мари. Смерти нет, 2013—2019
Деревня Сызганка, Пермский край

Наталья Конрадова: Это очень частый сюжет. Все просят родителей вернуться во сне, рассказать, но никто никогда ничего не говорит. Более того, люди, которые умирают, в этот момент меняют свою природу, начинают принадлежать миру мёртвых. Между ними и миром живых лежит граница, которую можно преодолеть, она проницаема, однако уходя на тот свет, ты окончательно теряешь свойства человека. Возвращаясь обратно, ты отнюдь не становишься прежним, и для марийцев это очень важно. Если тебе снится умершая мама, которая чем‑то тебя угощает, есть ни в коем случае нельзя, иначе заболеешь или даже умрёшь. Это уже не твоя мама, и это очень важно. Она мертва, и к тебе приходит совершенно другое существо.

Александр Сорин: И всё же вся эта история, что на том свете люди будут работать, — это всё очень человеческий формат, человеческая точка отсчёта. На том свете они даже могут завести семью.

Наталья Конрадова: Новую семью — вот это очень важно.

Александр Сорин: Этого нет ни в одной авраамической религии. Какая семья? Всё закончилось, остался только чистый дух.

Фёдор Телков: Мне кажется, что все эти представления о том, кто чем будет заниматься после смерти, складываются из деревенских разговоров друг с другом, например, когда они рассказывают соседям свои сны. Так и складывается некая карта потустороннего мира. И Саша правильно сказал, что раз эти представления не записаны, они возникают из сиюминутных впечатлений и воспоминаний.

Александр Сорин, Фёдор Телков, Наталья Конрадова. Урал мари. Смерти нет, 2013—2019
Деревня Сызганка, Пермский край

Наталья Конрадова: Иногда на ходу прямо выдумывают, так ведь?

Александр Сорин: Очень может быть, этого никто не может ни подтвердить, ни опровергнуть. Главное, что женщина, которая нам передаёт, что свекровка ей сказывала, свято убеждена в том, что это правда. На полиграфе можно проверять, и ничего не добьёшься.

Наталья Конрадова: Конечно нет, я не ставлю под сомнение их интенцию. Но ужасно любопытно бывает, когда ты встречаешь человека, который очень подробно рассказывает тебе вещи, которые ты никогда не слышал от других. Конечно, как исследователю мне хочется задать ему вопрос, откуда он всё это взял, но я себя останавливаю. Во-первых, потому что это бессмысленно, во‑вторых, потому что наша задача не в том, чтобы раскопать древние слои марийской традиции и археологически очистить их от всего наносного, а в том, чтобы зафиксировать сегодняшнюю ситуацию, а она далеко не вся подчинена традиции. В марийских деревнях активно читают газеты, эзотерические брошюры и книжки. Там перемешаны китайские денежные деревья, «звенящие кедры» анастасиевцев, какой‑то суеверный нью-эйдж, заговоры, доставшиеся от бабушек и те, что вчера в газетах напечатали.

Александр Сорин: При этом делаются попытки все эти верования причесать и унифицировать. В Марий Эл создана некая комиссия из знающих людей, которые пытаются ритуалы и языческие представления сделать общими для всех, как это должно было бы быть в религии, к которой увиденное нами марийское язычество уже и не относится. И вот уже жрецы, делегированные уральскими марийцами, ездят на какие‑то совещания жрецов в Марий Эл и оттуда привозят брошюры, где напечатано, какие есть боги и как им надо жертвы приносить. Потрясает, что многие из этих божеств, духов и ритуалов — абсолютно новые для уральцев, и они не знают, что с ними делать. Вроде бы и хорошо, что появилась иерархия, духовное начальство, канон, но со стороны очень заметно, где их родное, что они знают с детства, а где спущенное сверху, в попытке создать новую языческую религию.

Ветераны потом снились своим родственникам и просили: «Меня не корми на Семик, меня корми на 9 Мая»

Наталья Конрадова: У марийцев традиционные представления органично наложились на современные. Например, мы обнаружили, и страшно этим гордимся, культ 9 Мая, который вовсе не то же самое, что советский, а представляет собой синтез традиционных обрядов кормления умерших и культа павших воинов, развивавшегося с 60‑х годов. Например, в деревне Верхний Потам празднование Дня Победы совершается как раз в такой синтетической форме, но выглядит это очень естественным. Начинается всё с шествия Бессмертного полка, которое получается очень коротким, поскольку деревня очень маленькая. Многие несут одни и те же портреты, поскольку в деревне много родственников, то есть это их общие погибшие. Дальше происходит торжественная церемония. Её сценарий почерпнут в интернете, и это никого не смущает, она органично входит в их собственный обряд. Затем павших солдат кормят прямо на постаменте у советского памятника водкой и хлебом, потом зажигают свечку. А затем многие идут на кладбище и кормят там ветеранов, то есть не тех, кто погиб на войне, а тех, кто участвовал и умер, может быть, совсем недавно. Нам несколько раз рассказывали истории, как эти ветераны потом снились своим младшим родственникам и просили: «Меня не корми на Семик, меня корми на 9 Мая». Семик — это самый важный праздник, когда ходят на кладбище, чтобы кормить умерших. Подобные сны тоже повторяющийся сюжет. Нам про них рассказывали во многих деревнях, и мы, конечно, были очень впечатлены тем, что увиденное нами вовсе не выглядело как реставрированная традиция, хотя, безусловно, она новая и даже не в 1945 году появилась. Думаю, гораздо позже.

Александр Сорин: При этом у марийцев мы не наблюдали какой‑то особенной помешанности на кладбищах. Есть этот самый Семик, и все знают, что в этот день надо идти кормить мёртвых. А в другие дни на кладбище даже не рекомендуется ходить.

Александр Сорин, Фёдор Телков, Наталья Конрадова. Урал мари. Смерти нет, 2013—2019
Деревня Артимейкова, Свердловская область
Александр Сорин, Фёдор Телков, Наталья Конрадова. Урал мари. Смерти нет, 2013—2019
Деревня Верхний Потам, Свердловская область
Александр Сорин, Фёдор Телков, Наталья Конрадова. Урал мари. Смерти нет, 2013—2019
Деревня Сарсы, Свердловская область

Наталья Конрадова: Если только в деревне нет свежего умершего.

Александр Сорин: Конечно, на три, семь и сорок дней обязательно, но через сорок дней покойник как бы окончательно покидает земные пределы. Старики даже ворчат, что, мол, появилась привычка, на день рождения ходить на кладбище к умершим, а этого делать нельзя, ходить надо только на Семик.

Наталья Конрадова: Нам никто не говорил открытым текстом, но мы обнаружили, что существует определённый период года, когда мир мёртвых особенно близко подходит к миру живых и мёртвые пребывают на земле.

Александр Сорин: Это время между марийской Пасхой и Семиком, примерно семь недель.

Наталья Конрадова: Да, на несколько недель наш мир приоткрывается, и мёртвые приходят домой угощаться на марийскую Пасху, которая примерно совпадает с православной и называется в разных диалектах Куече или Кугече. А на Семик их провожают обратно, поэтому и кормят на кладбище. А как накормили — прощаются, говоря: «Не беспокой­ нас больше, увидимся на следующую Пасху». Таков нормальный ритм, когда в деревне нет свежих покойников: есть всего несколько недель, когда мёртвые ходят по деревне, и с ними могут быть связаны разные неприятности, но не особенно страшные — кадка, например, в бане упадёт, значит, кто‑то с того света помыться пришёл, но не более того. Если же в деревне кто‑то умирает, в этот момент мир мёртвых открывается, и поэтому люди, которые даже не имеют отношения к ушедшему, должны накормить своих мёртвых. То есть когда контакт между мирами мёртвых и живых снова устанавливается, необходимо с этим что‑то делать.

Александр Сорин, Фёдор Телков, Наталья Конрадова. Урал мари. Смерти нет, 2013—2019
Деревня Сызганка, Пермский край

Александр Сорин: Это как раз про тот самый страх, который всё‑таки окутывает тот мир и всех умерших. И от самых пожилых мы знаем, что по возможности с мёртвыми лучше не пересекаться. Да, многие, у кого умерли близкие, рассказывают, что с удовольствием общаются с ними во сне, хотели бы видеть их чаще и переживают, когда те редко заходят. Тем не менее любой контакт с тем миром вызывает беспокойство. Неизвестно, чем он закончится, поскольку приходит не живой родственник и не человек, а нечто неведомое и, возможно, опасное.

Фёдор Телков: Думаю, цель столь тесных отношений в том, чтобы успокоить души мёртвых, чтобы те не причиняли зла живым. Похоронный обряд потому совершают столь тщательно, чтобы покойник больше не возвращался.

Александр Сорин: Да и так со всеми духами, и предков, и природы. Дух реки, к которому ты обращаешься, может помочь, а может доставить неприятности. Так что специально они стараются не общаться, но сон же — неконтролируемая вещь. Существует регламентированная коммуникация на Кугече и Семик. В эти дни хотите не хотите, но вы должны покормить, помыть умерших, поговорить с ними, иначе, во‑первых, последствия могут быть неприятными, а во‑вторых, просто бесчеловечно не уделить внимания бывшим родным. А всё остальное общение происходит спонтанно, когда мёртвые приходят во сне, что‑то просят, о чём‑то говорят. Их сообщения приходится расшифровывать, поскольку они редко говорят что‑то определённое — например, «Носи маску, а то заразишься коронавирусом в магазине».

Александр Сорин, Фёдор Телков, Наталья Конрадова. Урал мари. Смерти нет, 2013—2019
Деревня Артимейкова, Свердловская область

Наталья Конрадова: Вместо этого они, например, говорят: «Скоро вместе жить будем» или «На, поешь пельменей». Вообще, марийцы считают, что не они инициируют контакт, а что именно мёртвым от них что‑то нужно. Как сказала одна женщина: «У них своя жизнь, у нас своя жизнь». Это, на мой взгляд, лучшая формула, которая описывает взаимоотношения этих двух миров: своя жизнь. То есть у мёртвых тоже жизнь, но другая, и если они приходят, значит, что‑то у них там произошло. Наверное, психологи бы сказали, что эти визиты как‑то связаны с переживаниями живых, их чувством вины, желаниями, но мы не можем судить.

Александр Сорин: Буквально в последней нашей поездке мы спрашивали людей, хотели бы они увидеть во сне кого‑то из своих мёртвых? А те отвечали, что да, конечно хотели бы, но вы же понимаете, сны же не заказывают. Что там на том свете происходит, чёрт его знает, но сны по заказу не приходят.

Урал мари. Смерти нет

Художники благодарят фонд поддержки социальных исследований «Хамовники»