Москва

,

Выставки

Удел человеческий. Сессия V: Биография, судьба, надежда, вера. Выставка «Биография. Модель для сборки»

Где: Московский музей современного искусства, Гоголевский бульвар, 10
Когда: 13 ноября 2019 — 2 февраля 2020 года

Самый долгоиграющий выставочный проект в истории современного искусства в России — «Удел человеческий», призванный исследовать место человека в XXI веке, — дожил до пятой сессии. Многие, возможно, не заметили, но из нынешнего века, который Виктор Мизиано успешно исследует с 2015 года, уже прошла пятая часть, так что выборку можно считать вполне репрезентативной. Четыре предыдущие части проекта, проходившие последовательно в ГЦСИ, в здании ММОМА в Ермолаевском переулке, в фонде «Екатерина» и в Еврейском музее, успели затронуть разные аспекты существования человека — от границ человеческого до человеческих отношений, от травмы и памяти до дома и бездомности.

Петер Фридль. Драматург (Анна, Коба, слепой мальчик), 2016
Смешанная техника

Таким образом мы и докатились до телеологии (от греческого «телеос» — результат), которую академический словарь объясняет как философское учение, считающее, что всё в природе устроено целесообразно, что во всяком развитии осуществляется заранее поставленная цель. Другими словами, телеология ставит перед нами вопрос «Зачем, с какой целью мы всё это делаем?». Но признаем, что «Почему?» и есть главный вопрос жизни. Так, только по‑немецки — «Warum?» — назвал свою известную фортепианную пьесу Роберт Шуман. И так же, но по‑английски — «Why?» — называется новый спектакль о сути театра и судьбе Мейерхольда, поставленный великим Питером Бруком и только что привезённый парижским театром «Буфф дю Нор» на московский фестиваль NET.

К театру, кстати, имеют отношение сразу две представленные в одном зале работы Петера Фридля, живущего в Берлине австрийского художника. Одна из них, под названием «Драматург», отсылает к биографии автора, в прошлом — театрального критика. Подзаголовок этого сравнительно нового, 2016 года, произведения — «Анна, Коба, слепой мальчик». Это три персонажа кукольного театра, которых вроде бы дёргают за ниточки. Но именно вроде бы, потому что персонажи реальные. Анна — это Энн Бонни, женщина-пират ХVIII века, чьи подвиги описал во «Всеобщей̆ истории пиратов» спрятавшийся под псевдонимом Даниель Дефо. Коба — это Коба, то есть Иосиф Сталин, и какая уж тут метафора. А мальчик родом из «Драмы для дураков», написанной для кукольного театра Эдвардом Гордоном Крэгом, одним из самых прославленных режиссёров и теоретиков британского театра XX века. И как тут снова не вспомнить спектакль «Why?», который то и дело цитирует Крэга. В пьесе же мальчик воплощает образ «художника в детстве». И тут пора посмотреть на другую работу Фридля — у неё нет названия и она представляет собой его посмертную маску (как бы посмертную, ведь художник жив). Так и складывается биография — от мальчика до мужа, лежащего в гробу.

Из-за плотности показанного здесь искусства выставка кажется огромной — и невольно выступает антиподом открывшейся недавно так называемой 8‑й Московской биеннале, где 30 с небольшим произведений настолько свободно рассредоточены по гигантскому пространству Западного крыла Новой Третьяковки, что попадаются совсем необитаемые уголки. А тут каждый сантиметр — пола ли, стен, воздуха — встроен в плотную экспозицию, увлекательную, как бестселлер, прочитанный залпом в ночи. Неслучайно и названа выставка по знаменитому произведению Хулио Кортасара: «Биография. Модель для сборки».

Кортасар давал читателю романа «62. Модель для сборки» возможность перетасовать главы таким образом, чтобы выстроить новую логику развития сюжета. Так и тут: нет жёсткого сценария, обязательного маршрута выставки. В отличие от такой, казалось бы, устойчивой конструкции, как биография, где всё привязано, прикручено ко времени — сначала родился и только потом учился, женился и преставился, — тут всё не так очевидно.

Ольга Чернышева. Музей Чехова, 2017
Вид инсталляции

«Биография была призвана к жизни эпохой̆ современности, — комментирует выставку текст кураторов, Виктора Мизиано и Анны Журба. — Она возникла с закатом традиционного общества и появлением автономной̆ личности, которая отныне сама взялась управлять своей̆ судьбой̆. Биография, следовательно, предполагает вариативность: каждый̆ её этап и каждый̆ её поворот есть результат индивидуального решения и выбора из возможных альтернатив».

Многословное пояснение кажется лишь немного усложнённой формулой из сказки: «Налево пойдёшь — коня потеряешь, направо — голову сложишь». Биографию кураторы определяют как «живой̆ процесс творческого проживания жизни, и каждый̆ её новый̆ поворот может её полностью изменить». Биография заканчивается смертью — иногда реальной, иногда номинальной. Расхожая фраза «испортил себе биографию» равноценна другой — «испортил себе некролог».

Авторы выставки любезно подводят нас к мысли, что не просто же так биографии чаще всего пишут посмертно. Но здесь, опять же, другой случай. Это в основном прижизненные биографии тех, кто не успели (и, дай бог, не успеют) испортить себе некролог.

Типичную биографию великих выстраивает Ольга Чернышева в работе «Музей Чехова» (2017), которая представляет собой комнату, занятую закрученной в спираль вереницей рисунков и видео. Это модель условного мемориального музея-квартиры, с регламентированным распорядком жизни героя и соответствующим расположением залов. Воплощённый здесь канон советской мемориальной музеологии до сих пор, увы, не стал историей. Он реализуется снова и снова, строя и достраивая псевдобиографии, манипулируя с их помощью прошлым и задним числом прогнозируя настоящее, которого нет.

Марко Мяэтамм. Голубые истории, 2010
Бумага, акварель

Биографию своего вымышленного, фиктивного двойника — альтер-эго из прошлого — во всех деталях конструирует известный израильский художник Роее Розен в «Ретроспективе Жюстин Франк». Жюстин Франк, любовница Жоржа Батая, сочинившая в 1931‑м порнографический роман «Сладкий пот», была прежде всего художницей, и Розен устраивает ей полноценную ретроспективу, в которой отражено всё, что её волновало, от еврейского самосознания и христианского антисемитизма до феминистических устремлений и любви. Как часто случается с мистификациями, эта сочинённая ретроспектива стала, возможно, самым тщательно выстроенным и потому увлекательным фрагментом выставки.

Но вообще тут нет провальных вещей. Поднявшись по ступеням особняка на Гоголевском бульваре, вы можете пойти не направо — к Жюстин Франк, Ольге Чернышевой или Максиму Шеру с его фотокнигой «Отдалённый̆, звучащий̆ чуть слышно вечерний̆ вальс» (2013—2019), а налево, где мрачная графика болгарского художника Недко Солакова отражает то, что переживала Болгария в 1980‑х, параллельно нашей перестройке. Где в комнате, занятой тремя вроде бы самостоятельными, но связанными в единый сюжет инсталляциями знаменитого поляка Павла Альтхамера вы обнаружите трогательный объект, в котором материализовались его детские воспоминания, и наверняка попытаетесь разобрать буквы на обрывках газет в надежде, что они дополнят биографию автора-героя той важной деталью, без которой никак нельзя обойтись.