Коммуналка

Он поёт по утрам в клозете. Можете представить себе, какой это жизнерадостный, здоровый человек. Желание петь возникает в нём рефлекторно. Эти песни его, в которых нет ни мелодии, ни слов, а есть только одно «та-ра-ра», выкрикиваемое им на разные лады, можно толковать так:

«Как мне приятно жить… та-ра! та-ра!..»

Ю. К. Олеша «Зависть»

Между тем жильцы большой коммунальной квартиры номер три, в которой обитал Лоханкин, считались людьми своенравными и известны были всему дому частыми скандалами. Квартиру номер три прозвали даже «Вороньей слободкой». Продолжительная совместная жизнь закалила этих людей, и они не знали страха. Квартирное равновесие поддерживалось блоками между отдельными жильцами. Иногда обитатели «Вороньей слободки» объединялись все вместе против какого-либо одного квартиранта, и плохо приходилось такому квартиранту. Центростремительная сила сутяжничества подхватывала его, втягивала в канцелярии юрисконсультов, вихрем проносила через прокуренные судебные коридоры и в камеры товарищеских и народных судов.

И долго ещё скитался непокорный квартирант в поисках правды, добираясь до самого всесоюзного старосты, товарища Калинина.

Илья Ильф, Евгений Петров ­"Золотой телёнок"

— Никак, батюшка, стакан тюкнули?

Я говорю:

— Пустяки, Марья Васильевна Блохина. Ещё
продержится…

А Марья Васильевна осматривает стакан и всё больше расстраивается.

— Это, — говорит, — чистое разорение в хозяйстве — стаканы бить. Это немыслимое дело — бить. Это, говорит, один — стакан тюкнет, другой — крантик у самовара начисто оторвёт, третий салфетку в карман сунет. Это что ж и будет такое?

М. М. Зощенко «Стакан»

Мухи

…Карл Иваныч разбудил меня, ударив над самой моей головой хлопушкой — из сахарной бумаги на палке — по мухе. Он сделал это так неловко, что задел образок моего ангела, висевший на дубовой спинке кровати, и что убитая муха упала мне прямо на голову.

Л. Н. Толстой «Детство»

Кто он? Кто этот вышедший из‑под земли человек? Где был он и что видел? Он видел всё, это несомненно.

Где ж он тогда стоял и откуда смотрел? Почему он только теперь выходит из‑под полу? И как мог он видеть — разве это возможно?.. Гм… — продолжал Раскольников, холодея и вздрагивая, — а футляр, который нашёл Николай за дверью: разве это тоже возможно? Улики? Стотысячную чёрточку просмотришь — вот и улика в пирамиду египетскую! Муха летала, она видела! Разве этак возможно?

Ф. М. Достоевский «Преступление и наказание»

Пространство

Супрематический холст изображает белое пространство, но не синее. Причина ясна — синее не даёт реального представления бесконечного. Лучи зрения ударяются как бы в купол и проникнуть не могут в бесконечное. Супрематическое бесконечное белое даёт лучу зрения идти, не встречая себе предела.

К. С. Малевич «Супрематизм. 34 рисунка»

Я любил и по сегодняшний день люблю место высокое или щель, в которую видны извилистые поля, горы по горизонту. В юношестве я входил на высокие места как бы для того, чтобы услышать всё, что творится в отдалении; я видел, как раскрашенная поверхность земли лентами цветными бежала во все стороны.

Я весь обмотался ими с ног до головы, это была моя одежда, в ней я вошёл в великий город; я его чуял, как зверь нюхом познаёт «запах» железа, запах трав, камня, кожи. И я, как зверь, пришёл в своих одеждах в города-катакомбы, где исчезло небо, реки, солнце, пески, горы, леса, в нём я развесил свои цветные платья, это были холсты полей.

Когда сейчас вернулся обратно, я убедился в том, что они раздеты, и что новые платья скоро оденут города.

Вихрь города, размотавший одежды цветные, достигает и далёких мест; железо, бетон, чёрное, серое, белое — отличия форм.

К. С. Малевич. Из письма М. Гершензону

Мусорный человек

Тут же стоял прислонённый боком к стене шкап с старинным серебром, графинчиками и китайским фарфором. На бюре, выложенном перламутною мозаикой, которая местами уже выпала и оставила после себя одни жёлтенькие желобки, наполненные клеем, лежало множество всякой всячины: куча исписанных мелко бумажек, накрытых мраморным позеленевшим прессом с яичком наверху, какая‑то старинная книга в кожаном переплёте с красным обрезом, лимон, весь высохший, ростом не более лесного ореха, отломленная ручка кресел, рюмка с какою‑то жидкостью и тремя мухами, накрытая письмом, кусочек сургучика, кусочек где‑то поднятой тряпки, два пера, запачканные чернилами, высохшие как в чахотке, зубочистка, совершенно пожелтевшая, которою хозяин, может быть, ковырял в зубах своих ещё до нашествия на Москву французов.

Н. В. Гоголь «Мёртвые души»

Полёт

Земля брошена, как дом, изъеденный шашлями. И на самом деле, в человеке, в его сознании лежит устремление к пространству, тяготение «отрыва от шара земли».

Меня переносит в бездонную пустыню, где ощущаешь творческие пункты вселенной кругом себя.

К. С. Малевич. Из писем к Матюшину. 1916

…И кузнец обомлел от страха, чувствуя себя подымающимся на воздух. И пролетел, как муха, под самым месяцем…

Н. В. Гоголь «Ночь перед Рождеством»

Маргарита летела по‑прежнему медленно в пустынной и неизвестной местности, над холмами, усеянными редкими валунами, лежащими меж отдельных громадных сосен. Маргарита летела и думала о том, что она, вероятно, где‑то очень далеко от Москвы.

М. В. Булгаков «Мастер и Маргарита»

Вагон

И мы проезжали мимо красных вагонов. Они без окон. Только два маленьких окошечка.

Б. С. Житков «Что я видел»

Вагон, вероятно, перевёз много красноармейцев, тосковавших в дальних дорогах и от одиночества исписавших стены и лавки химическими карандашами, какими всегда пишутся с фронта письма на родину.

Иногда Дванову казалось, что паровоз уже сорвался с рельсов, а вагоны ещё не поспели, и он гибнет в тихом прахе мягкой почвы.

Андрей Платонов «Чевенгур»

Человечки

Я всё смотрел на пароходик. Влезал на стул, чтоб лучше видеть. И всё больше и больше он мне казался настоящим. И непременно должна дверца в будочке отворяться. И наверно, в нём живут человечки. Маленькие, как раз по росту пароходика. Выходило, что они должны быть чуть ниже спички. Я стал ждать, не поглядит ли кто из них в окошечко. Наверно, подглядывают. А когда дома никого нет, выходят на палубу. Лазят, наверно, по лестничкам на мачты.

А чуть шум — как мыши: юрк в каюту. Вниз — и притаятся. Я долго глядел, когда был в комнате один. Никто не выглянул. Я спрятался за дверь и глядел в щёлку. А они хитрые, человечки проклятые, знают, что я подглядываю. Ага! Они ночью работают, когда никто их спугнуть не может. Хитрые. <…>

И вот — я решил непременно взять пароходик и посмотреть и поймать человечков. Хоть одного.

Б. С. Житков «Как я ловил человечков»

Они спустились вниз по лестнице, как будто в погреб, и долго-долго шли по разным переходам и коридорам, которых прежде Алёша никогда не видывал. <…>

Между тем как он с любопытством всё рассматривал, отворилась боковая дверь, прежде им не замеченная, и вошло множество маленьких людей, ростом не более как с пол-аршина, в нарядных разноцветных платьях.

Антоний Погорельский «Чёрная курица, или Подземные жители»

Шкатулка, каморка, шкаф

Чичиков вышел тоже в гостиную, где провёл ночь, с тем, чтобы вынуть нужные бумаги из своей шкатулки. В гостиной давно уже было всё прибрано, роскошные перины вынесены вон, перед диваном стоял накрытый стол. Поставив на него шкатулку, он несколько отдохнул, ибо чувствовал, что был весь в поту, как в реке: всё, что ни было на нём, начиная от рубашки до чулок, всё было мокро. «Эк уморила как, проклятая старуха!» — сказал он, немного отдохнувши, и отпер шкатулку. Автор уверен, что есть читатели такие любопытные, которые пожелают даже узнать план и внутреннее расположение шкатулки. Пожалуй, почему же не удовлетворить! Вот оно, внутреннее расположение: в самой средине мыльница, за мыльницею шесть-семь узеньких перегородок для бритв; потом квадратные закоулки для песочницы и чернильницы с выдолбленною между ними лодочкою для перьев, сургучей и всего, что подлиннее; потом всякие перегородки с крышечками и без крышечек, для того, что покороче, наполненные билетами визитными, похоронными, театральными и другими, которые складывались на память. Весь верхний ящик со всеми перегородками вынимался, и под ним находилось пространство, занятое кипами бумаг в лист, потом следовал маленький потаённый ящик для денег, выдвигавшийся незаметно сбоку шкатулки.

Н. В. Гоголь «Мёртвые души»

Коробка с красным померанцем —

Моя каморка.

Б. Л. Пастернак «Из суеверья»

Каморка его приходилась под самою кровлей высокого пятиэтажного дома и походила более на шкаф, чем на квартиру.

Ф. М. Достоевский «Преступление и наказание»

— Пожалуйте в 49 нумер, — был ответ.

— А где вход?

— Со двора‑с.

49 нумер, и вход со двора! Этих ужасных слов не может понять человек, который не провёл по крайней мере половины жизни в отыскивании разных чиновников, 49 нумер есть число мрачное и таинственное, подобное числу 666 в Апокалипсисе. Вы пробираетесь сначала через узкий и угловатый двор, по глубокому снегу, или по жидкой грязи; высокие пирамиды дров грозят ежеминутно подавить вас своим падением, тяжелый запах, едкий, отвратительный, отравляет ваше дыхание, собаки ворчат при вашем появлении, бледные лица, хранящие на себе ужасные следы нищеты или распутства, выглядывают сквозь узкие окна нижнего этажа. Наконец, после многих расспросов, вы находите желанную дверь, тёмную и узкую как дверь в чистилище; поскользнувшись на пороге, вы летите две ступени вниз и попадаете ногами в лужу, образовавшуюся на каменном помосте, потом неверною рукой ощупываете лестницу и начинаете взбираться наверх. Взойдя на первый этаж и остановившись на четвероугольной площадке, вы увидите несколько дверей кругом себя, но увы, ни на одной нет нумера…

М. Ю. Лермонтов «Княгиня Лиговская»

Выход

Вышиб дно и вышел вон.

А. С. Пушкин «Сказка о царе Салтане»

Вдруг какая то сила толкнула его в грудь, в бок, еще сильнее сдавила ему дыхание, он провалился в дыру, и там, в конце дыры, засветилось что-то. С ним сделалось то, что бывало с ним в вагоне железной дороги, когда думаешь, что едешь вперед, а едешь назад, и вдруг узнаёшь настоящее направление…

«А смерть? Где она?»

Вместо смерти был свет.

Л. Н. Толстой «Смерть Ивана Ильича»

Человек с тонкой шеей забрался в сундук, закрыл за собой крышку и начал задыхаться.

— Вот, — говорил, задыхаясь, человек с тонкой шеей, — я задыхаюсь в сундуке, потому что у меня тонкая шея. Крышка сундука закрыта и не пускает ко мне воздуха. Я буду задыхаться, но крышку сундука всё равно не открою. Постепенно я буду умирать. Я увижу борьбу жизни и смерти. Бой произойдёт неестественный, при равных шансах, потому что естественно побеждает смерть, а жизнь, обречённая на смерть, только тщетно борется с врагом, до последней минуты не теряя напрасной надежды. В этой же борьбе, которая произойдёт сейчас, жизнь будет знать способ своей победы: для этого жизни надо заставить мои руки открыть крышку сундука. Посмотрим: кто кого? Только вот ужасно пахнет нафталином. Если победит жизнь, я буду вещи в сундуке пересыпать махоркой… Вот началось: я больше не могу дышать. Я погиб, это ясно! Мне уже нет спасения! И ничего возвышенного нет в моей голове. Я задыхаюсь!.. <…>

А это ещё что такое? Почему я пою? Кажется, у меня болит шея… Но где же сундук? Почему я вижу всё, что находится у меня в комнате? Да никак я лежу на полу! А где же сундук?

Человек с тонкой шеей поднялся с пола и посмотрел кругом. Сундука нигде не было. На стульях и кровати лежали вещи, вынутые из сундука, а сундука нигде не было.

Человек с тонкой шеей сказал:

— Значит, жизнь победила смерть неизвестным для меня способом.

(В черновике приписка: жизнь победила смерть, где именительный падеж, а где винительный).

Даниил Хармс «Сундук». 30 января 1937 года