Что: (Не)подвижность. Русская классическая скульптура от Шубина до Матвеева
Где: Центральный выставочный зал «Манеж», Санкт-Петербург, 24 марта — 16 мая 2021

Если живопись и инсталляции обычно находятся в центре внимания кураторов и зрителей, то скульптура, как правило, остаётся на периферии их сознания, из года в год попадая в залы музеев и галерей в качестве досадной помехи или вялого дополнения к общей концепции. Тем более замечательной показалась мне идея питерского «Манежа» сделать выставку, целиком посвящённую одной только скульптуре, причём не «детскую» или мемориальную, а концептуальную. К сожалению, в итоге именно к концепции (кураторы Елизавета Павлычева, Елена Карпова, Наталья Логдачёва, Эвелина Тарасова; архитектор Александр Кривенцов, режиссёр Василий Бархатов, автор концепции Павел Пригара) у меня и возникли самые большие вопросы.

Идея авторов масштабного и, не будем скрывать, амбициозного проекта в «Манеже», объединившего ресурсы тридцати двух музеев, Мариинского театра, Академии художеств, Эрмитажа, Третьяковки и прочих культурных институций, заключалась, по их словам, не просто в том, чтобы представить широкой публике «притесняемый» обычно жанр, но провести серьёзное исследование разных коллекций и познакомить зрителей с его результатами в яркой, но при этом доступной форме. В результате при входе на экспозицию нас встречало что‑то вроде театрального фойе с эффектно свисающими с высоченного потолка искусно подсвеченными верёвками, на фоне которых так пикантно и увлекательно делать селфи. Правда, сами первые русские классические скульптуры терялись среди всего этого великолепия, но оставалась надежда, что это лишь входная зона, призванная привлечь к выставке интерес и внимание молодых и проактивных, а дальше всё будет работать исключительно на общую идею знакомства с обычно невидимыми миру скульптурами, а не против неё.

Однако надеждам моим не суждено было сбыться. На первом этаже было много причудливой игры света и тени, оригинальных пространственных решений (когда скульптуры одного автора взирают сверху на другие скульптуры того же автора, Горький свысока смотрит на Пушкина и так далее), причудливых конструкций и не менее причудливых контрастов. Но сами произведения почему‑то оказывались в плену у куратора, архитектора и режиссёра, которые будто бы нарочно сделали всё, чтобы «засветить» и заслонить скульптуры, выведя на передний план нетрадиционную застройку выставки и ещё более нетрадиционное решение с отдельной оперой в каждом зале. Не имею ничего против самой по себе музыки (более того, являюсь давней поклонницей многих из транслировавшихся в записи произведений), но почему русская классическая скульптура нуждается в такого рода дополнении, я, признаться, так и не поняла, несмотря на многочисленные пояснения.

Кстати, скучно, бездушно и однообразно написанные (даром, что разными авторами — как я поняла, сотрудниками самых разных музеев страны) экспликации — ещё одно не самое сильное место этой выставки, которая в конце концов просто запутывается сама в себе. Возникшее на втором этаже «закулисье» уже без таких очевидных выходов на сцену и в зрительный зал, зон тишины и оваций, но зато с ящиками для транспортировки искусства — неважно, скульптур или декораций, — не проясняет общий замысел, а окончательно сводит его к банальному нарративу и нечёткой иллюстрации. И в итоге с выставки уходишь с ощущением, что тебе сильно недодали: формально в «Манеже» собраны, причём в немалых количествах, лучшие скульптуры своего времени (всего около 150 произведений 65 авторов), но фактически остаётся глубокое неудовлетворение и недоумение.

Да, конечно, на этой выставке, как ни на одной другой, можно сделать массу удачных кадров, потанцевать в фойе, послушать музыку и даже полистать оперные либретто, но с другой стороны, в чём смысл всего этого действа? Зачем тут вся эта театральность, ни на секунду не напоминающая евреиновскую театрализацию действительности, а скорее, навевающая воспоминания о каком‑нибудь бессмысленном музее в буфете провинциального театра? Почему в своих объяснениях на сайте и в буклете авторы убедительны и красноречивы, а на деле превращают интересный, казалось бы, замысел в какой‑то вялый аттракцион для абстрактного массового зрителя, никогда никакой скульптуры, кроме «Рабочего и колхозницы» (да и то на кинозаставке), не видевшего? Как так вышло, что отличная и чрезвычайно актуальная мысль о том, чтобы дать голос обычно безмолвным произведениям, в силу обстоятельств оказавшимся как будто и не «искусством» вовсе, превратилась в свою противоположность и лишила скульптуры не только голоса, но и телесности? Почему из объекта исследования они так и не превратились в субъект, хотя к работе над выставкой были привлечены лучшие музейные умы страны? Откуда вообще взялись вся эта «пыль» и «нафталин»?

Ответов на эти вопросы у меня нет, но не задать их вслух я тоже не могу. Хочется верить, что так или иначе они всё‑таки возникнут в следующих проектах «Манежа», активно осваивающего концептуальную стезю в питерском арт-пространстве, но пока, с моей точки зрения, ещё не очень в этом преуспевшего.