В XIX веке европейские художники жили в арт-резиденциях годами, переселялись в рыбацкие или крестьянские деревни семьёй или заводили романы с местными девушками, старались подружиться с жителями, процесс взаимного привыкания шёл годами — это было очень медленное искусство, которое сейчас почти никто не может себе позволить. И когда мы смотрим на ту живопись, кажется, что художникам удалось подойти к местным жителям очень близко, вот он — почти вплотную к постели умирающей женщины, среди плачущих и молящихся родственников. Вот только современные исследователи говорят, что все подобные работы целиком постановочные, художники платили крестьянам и те днями позировали, чтобы потом работы отправились на столичные вернисажи рассказывать, как там живут в деревне простые люди.

Здесь есть повод покритиковать современную систему резиденций, куда художник приезжает на пару недель или на месяц, и, конечно, он не просто не успеет стать своим, но не успеет понять вообще ничего. А тут уже и отчетный проект надо показывать. Но критика эта не вполне честна, потому что заявленная проблема не решаема в принципе — ни за две недели XXI века, ни за десять лет XIX-го приезжий художник не перестанет быть чужаком, работа с местным сообществом на равных едва ли вообще возможна. Если так, художник может подобрать иной ключ — сделать предметом своего внимания именно дистанцию между собой и реальностью, в которой оказался. И вот Алиса Йоффе в своем белом брючном костюме с нарисованным на нём черным треугольником оказывается на набережной среди купальщиков в трусах и мокрых прозрачных майках, и те смотрят на неё с осуждением, как на непристойно одетую женщину. Но она не только не притворяется, что слилась с контекстом, но делает серию работ именно о реальности, предназначенной для чужих глаз и воспринимаемой чужими глазами.

В (На?) одной из картин её серии мы видим трассу со стороны заднего сиденья такси на пути в Кучугуры, руль и спину водителя, дорогу в трех видах — через лобовое стекло, схематично на навигаторе и еще раз на экране телефона. Также и вся серия Йоффе состоит из системы линз-экранов, умножающих и рифмующих образы реальности. Мы смотрим на Таманский полуостров глазами археологов — через черепки, сфинксов, браслеты со львиными головами и другие найденные здесь артефакты. Мы видим то же пространство глазами туристов, выкладывающих в сториз, как жены плещутся в надувных кругах, мужья фотографируются на фоне танков и как дочерям плетут афрокосички чернокожие женщины. Неслучайно все работы выполнены в формате экрана телефона — вертикальном и горизонтальном, постоянно подчеркивается, что этот взгляд ненастоящий. Где-то между двумя этими позициями — археолога, превращающего реальность в объект-схему-карту, и туриста, которого реальность не волнует вовсе, — находится взгляд художницы-кочевницы, переезжающей из города в город, из резиденции в резиденцию: остановилась ненадолго в пещере, нацарапала что-то на стенах углём, а потом искусствоведам гадать — то ли магические символы, то ли благопожелание удачной охоты, то ли просто сообщение «Алиса была здесь», чтобы зафиксировать траекторию движения для будущей зимы.

То, что она все рисунки делает на телефоне, — тоже признак кочевой культуры, путнику невозможно таскать на себе свой архив и мастерскую, ему нужно свести груз к минимуму — один костюм, один телефон, все ценное имущество — на облаке. Со своими путевыми привычками Йоффе, конечно, идеально вписалась в контекст полуострова, где своих кочевников и полукочевников — слоёный пирог в шестнадцать метров толщиной: киммерийцы, меоты, скифы, сарматы, «синды и дандарии, агры и аррехи, а также тарпеты, обидиакены, ситтакены, досхи и некоторые другие» (Страбон). Все проходили и пробегали, все воевали, в курганах свалены браслеты и оружие. На самом деле на картинах Алисы даже гигантский парк «Военная горка» в Темрюке с танками Второй мировой и новыми боевыми единицами там, где не хватило старых, — это тоже разрытый курган, и тоже культурный слой. Пока верхний, но это ненадолго, вот он Крымский мост, а за ним Керчь. И на военную технику ХХ века художница тоже смотрит глазами археолога: пришла и нашла, и перенесла на стену вместе с облепившими танк счастливыми детьми: «Мама, давай такой же окоп у нас на даче выроем!». С другой стороны, даже ряды виноградников на одной из картин она представляет как распаханные гусеницами танков дороги.

Если вдуматься, то, на что можно смотреть глазами археолога (да и то, на что можно смотреть глазами туриста), должно быть уже мертвым. На стадии подготовки к проекту Алиса говорила о частых войнах в этих краях как о чем-то настоящем и в настоящем. Но в отобранных для итоговой выставки изображениях война осталась лишь в образе развлечения, отдыха для приезжих, презентации войны, то ли слишком древней, чтобы мы помнили имена воевавших, то ли скрытой от нас туристическим безразличием и сексуальной фетишизацией боевой техники. Да и само состояние отдыха Йоффе, предпочитающей работу праздности, представляется своего рода загробным миром: «жизнь — это постоянная работа на выживание, перестал вертеться — умер», и когда человек выбирается «на покой», он пусть временно, но оказывается изъят из жизни. Он лежит — на пляже, на надувном матрасе, рискуя, что подводная волна утащит его на дно Азовского моря, или застывает — для фотографии. Тут же Алиса вспоминает о встрече с экскурсоводом городища Гермонасса-Тмутаракань, который увлечённо рассказывал, что если проследить по карте путешествие Одиссея, выяснится, что место, где он спускался в преисподнюю, оно вот прямо где-то здесь, и художница смеется, что в августовскую жару на открытом пространстве раскопов она это хорошо прочувствовала.

Если же поискать здесь живое, то им как раз окажутся экскурсоводы-археологи, главные герои серии, даже если судить только по тому, сколько физически они занимают площади холста: один — Евгений Жулай, сотрудник Фанагорийского научного центра и по совместительству депутат Таманской Думы, отвечающий за образование, другой — археолог Сергей Остапенко, частью проекта станет лекция сотрудника Юрия Шелепо, сотрудника Керченского музея и солиста местной рок-группы «Такси на Дубровку», который рассказывает о Митридатовых войнах с рок-концертными интонациями, — они абсолютно живые и названы по именам. Здесь надо бы упомянуть, что раньше в интервью Алиса говорила, что ей неинтересно следовать стандартной схеме: художник приехал в резиденцию, поизучал местный контекст, сделал об этом выставку. Ей интересно поизучать, а потом сделать об этом выставку в другом месте, на следующей остановке, перенести увиденное дальше. Но в этот раз все поменялось, и выясняется, что дело в этих самых людях, у которых горят глаза и которым важно, что их изобразят — с головой античного мальчика на демонстрационном экране или с картой Таманского залива и макетом утонувшего корабля.

И тут опять надо бы вернуться к разговору о системе арт-резиденций и о том, как она работает. Сегодня существует много разных форматов, но самый распространенный все-таки такой: резиденция создается, чтобы взаимодействовать с территорией, стать частью местного сообщества или сформировать его вокруг себя, завязать дружеские отношения с другими культурными организациями региона, особенно если они сами не поддерживают связей друг с другом. Всё это по-настоящему хорошие цели, но именно сейчас, пока пишется этот текст, в российском арт-сообществе разворачивается острая дискуссия, где подобные цели культурных институций подвергаются критике, в первую очередь потому, что художник и его работа в этой системе могут восприниматься не как ценность, а как средство промоушена этих самых институций, как способ завоевать лояльность местного сообщества, да и сами местные — тоже не цель, а средство завоевать и освоить территорию. От этих вопросов никуда не денешься, они сейчас горят, и они обращены ко всем организациям, администрирующим культуру, особенно культуру регионов. Однако вряд ли и эта проблема имеет решение: ты хочешь поддержать соседний археологический музей, потому что люди, которые там работают, энтузиасты, умнички и тебе нравятся? Или ты тем самым заявляешь права на территорию? И кому это всё надо объяснять и доказать?

В такой ситуации, действительно, самым безопасным было бы сделать не сайт-специфик проект, а унести весь накопленный материал в следующую галерею-резиденцию-страну. Тем более что Алиса Йоффе — первый резидент «Голубицкого», и вся ответственность, как ни крути, падает на неё. Её решение на самом деле — то же, что и в разговоре о том, что никакого срока не хватит, чтобы по-настоящему понять пресловутый местный контекст. Если проблема неустранима, нужно именно на ней фокусировать внимание и своей работой поговорить о роли художника в резиденции: «он будет участвовать в политике институции, если даже не осознаёт этого своего участия, а мне хотелось бы это осознавать», «я могу не просто крутиться в этой рулетке, но её подкручивать». В этот момент художник-инструмент превращается в художника-деятеля, который решает, что ему нравятся эти археологи, экскурсоводы, научные сотрудники, эти музеи, раскопы и городища, и проект будет не только про геополитическое положение Таманского полуострова, но и про то, что черно-белые картины на выставке — это способ задать культурные маршруты, контактировать с организациями, с людьми, с местом, проявить, как на негативе, эти связи, сделать видимой свою роль и сделать что-то для этого места.

Выставка открыта до 30 ноября в галерее Фонда искусства «Голубицкое»

Фото в анонсе: Алиса Йоффе. Предоставлено Фондом искусства «Голубицкое»