В Исландии очень живая музыкальная сцена, особенно в том, что касается панк-музыки, и она сильно мешается с арт-средой, причём с каждым годом всё больше. Как правило, именно музыканты движутся в сторону искусства в поисках новых идей. Конечно, если бы речь шла о классической или академической музыке, художникам бы потребовалось профессиональное образование, чтобы взаимопроникновение стало возможным, но панк не требует никакой специальной подготовки, да и поп, и рок тоже. В истории есть масса примеров, когда музыкальные группы возникали в художественных школах — The Beatles, The Rolling Stones. В конце концов, Дэвид Боуи тоже учился на художника.

Музыкальная индустрия в Исландии началась в 1986 году с появлением Bad Taste, звукозаписывающей компании группы Sugarcubes. С этого момента исландскую музыку заметили в мире, и, вероятнее всего, именно она потащила за собой изобразительное искусство. Важную роль при этом сыграла i8 Gallery — это коммерческая институция, и два управляемых художниками пространства — Kling & Bang Gallery и Живой музей, где исландское современное искусство по сути и развивалось, когда перформансу и концептуализму нигде не находилось места. Художникам нужно было место для встреч и общения. Там же собирались и хранились работы, которые тогда никому не были интересны. Коллекция стала огромной, и уже к 1980‑м годам её прекратили пополнять, зато стали показывать. До сих это самые живые места в Рейкьявике, где все обычно встречаются, обмениваются новостями, где показывают новые проекты.

Мне запомнилась работа, которую Эгиль Сайбьёрнссон делал в музее, он стоял и играл на гитаре, а на него были направлены прожекторы — и всё. В пространстве музея концерт, которого там быть не должно, приобретает совсем другое значение

Сейчас искусством и музыкой в Исландии занимаются одни и те же люди. Обычно они где‑то трудятся, чтобы заработать на жизнь, а после работы играют в клубах или делают перформансы, редко разделяя эти занятия. Можно, конечно, подать заявку на государственный грант, чтобы сосредоточиться на искусстве. Средства поступают тебе на счёт ежемесячно, как зарплата, что может длиться полгода, год или два года. Но потом ты возвращаешься к своей работе, которая тебя кормит, а искусство опять переходит в разряд досуга.

Однако смешение музыки и изобразительного искусства не означает, что между ними нет никакой разницы. Точнее, что нет разницы между тем, как со звуком работает музыкант, и как работает художник. Если художник приходит, например, в оперу, он использует её как объект, который включает в контекст своего искусства. Например, когда берлинский театр Фольксбюне пригласил меня сделать постановку оперы «Взрывные звуки божества» Кьяртана Свейнссона, бывшего клавишника исландской пост-рок группы Sigur Rós, я решил обойтись вообще без певцов, а ограничиться оркестром и пышными декорациями. Ты приходишь в нарядный классический театр, торжественно раздвигается занавес, за ним всё тоже прекрасно. Время от времени меняется место действия, заснеженный лес превращается в горные вершины, но на сцене никого нет, ни танцоров, ни исполнителей. В какой‑то момент по сюжету должен был пойти снег, и он идёт. Это совсем не похоже на концерт, это игра с формальными рамками оперы. Или мне запомнилась работа, которую Эгиль Сайбьёрнссон делал в музее, он стоял и играл на гитаре, а на него были направлены прожекторы — и всё. Однако в пространстве музея концерт, которого там быть не должно, приобретает совсем другое значение — и это тоже эксперимент с формой. Или сейчас я работаю над балетом «Завтра не будет» с Icelandic Dance Company. Музыка была написана для танцоров, но я предлагаю дать им всем в руки гитары и пусть играют. Они сейчас учатся технике, но параллельно будут ещё и танцевать. Вся постановка называется «Жертвоприношение». Моя часть первая, вторую, «Союз Севера», сделал Мэтью Барни, бывший муж Бьорк, а третью, «Dias Irae», Габриелла Фридриксдоттир. Всё это частично хореографическая постановка, а частично — видеоинсталляции. Однако и видео самой Бьорк и Sugarcubes выглядят абсолютно как видеоарт. И подтверждение тому — её выставка 2015 года в нью-йоркском Музее современного искусства. С другой стороны, экспозиция была, конечно, отлично сделана, но она не идёт ни в какое сравнение с теми потрясающими живыми выступлениями, которые Бьорк делала здесь, в Рейкьявике.