Сверхдолгая выдержка
Поверхностность — частая проблема и художников, и репортёров, которые отправляются в творческие поездки с намерением за короткий срок сочинить проект на местные темы, не успевая ни вникнуть в контекст, ни завязать сколько‑нибудь тесных отношений со своими героями. Виктория Мусвик рассказывает совсем другие истории: о фотографах, которые думали сделать короткий репортаж или пару снимков между делом, а закончив съемку, обнаружили, что она заняла всю их жизнь. Как выясняется, впрочем, эти частные случаи изменили характер современной фотожурналистики
Ситуация нераскрывшегося парашюта
В 1978 году редакция журнала Time дала молодому американскому фотожурналисту задание — слетать на три дня в Юго-Восточную Азию и снять там историю про детей американских солдат, появившихся на свет во время Вьетнамской войны.
28‑летний Рик Смолан обладал добрым сердцем и горячим желанием изменить мир, а во Вьетнаме он столкнулся с настоящей трагедией. Отцы полностью вычеркнули из своей жизни десятки тысяч «детей войны». Многих бросили и матери — у дверей приютов, а то и просто на помойках. Но даже те, кто жил в семьях, слышали в свой адрес «американские выродки» или «дети пыли». В 1975 году американское правительство обратило внимание на проблему и кого‑то даже эвакуировало из страны, однако участь большинства осталась самой незавидной.
«Помню, как сидел в бангкокском баре со старшими товарищами, скулил и жаловался на чёртовых редакторов. И вдруг понял, что в конце концов стану как они: ожесточившимся и циничным»
Смолан вернулся домой потрясённым. Ещё хуже ему стало, когда редакция Time решила убрать из публикации часть эмоционально тяжёлого материала. В этот момент фотограф решил взять полугодовой отпуск за свой счёт, вернуться во Вьетнам и подробно проследить жизнь шестерых детей. Однако получившийся проект никто не захотел печатать, за исключением Geo, который тоже отверг самые сильные, по мнению автора, кадры. Это был последний репортаж, который Смолан сделал для журналов. На какое‑то время он впал в депрессию и перестал работать: «Помню, как сидел в бангкокском баре со старшими товарищами, скулил и жаловался на чёртовых редакторов. И вдруг понял, что в конце концов стану как они: ожесточившимся и циничным» i . Тогда он решил уйти из журналистики и снимать только те истории, которые сможет контролировать от начала и до конца.
Поездка Смолана во Вьетнам была отнюдь не первым его путешествием, выросшим в нечто большее, чем задание редакции. По его словам, он неоднократно оказывался в «ситуации нераскрывшегося парашюта», но потом случалось чудесное избавление. Впрочем, удача почти всегда была делом его собственных рук. Сначала отец был категорически против выбранной сыном профессии и заставил Рика поступить в колледж, где не изучалась фотография. Однако студент убедил администрацию позволить ему специализироваться именно в этой области. Несколько лет спустя Смолан узнал, что его отец на самом деле был фоторепортёром во время Второй мировой. После учёбы Рик попал в Time, правда, только благодаря редактору, искавшему «голодного молодого фотографа», чтобы давать ему задания, от которых отказались остальные. Например, Смолану поручили портретировать «первую леди оперы», режиссёра и дирижёра Сару Колдуэлл, которая ненавидела фотографов. Рику повезло: он случайно услышал, как той отказали в службе лимузинов, и тут же взял машину напрокат, предложив капризной звезде побыть её личным шофером и слугой. Тот портрет Колдуэлл попал на обложку номера Time от 10 октября 1975 года. В другой раз Смолану досталось не особенно перспективное задание — первый беспосадочный перелёт авиакомпании Pan American в Японию, — которое обернулось приглашением в гости к премьер-министру Австралии и неделей в его обществе. Пока Рик снимал для Time австралийских аборигенов, он также совершено случайно попал в девятимесячный поход по стране, организованный National Geographic: итоговая съёмка вышла не только в журнале, но и в виде двух книг. Кстати, к одной из них он впервые в издательской практике приложил интерактивный компакт-диск — он вообще многое делал первым.
Однако именно поездка во Вьетнам в 1978 году оказалась для Смолана переломной: он понял, что фотограф не должен оставаться безучастным, и решил изменить жизнь хотя бы одного ребёнка. Во время первого путешествия Рик встретил одиннадцатилетнюю девочку по имени Хун Сук Ли. Она жила в небольшой деревне вместе с бабушкой. Рик провёл там неделю, ночуя в сарае, а днём работая над материалом; в конце его командировки бабушка сказала, что скоро умрёт, — и попросила забрать девочку. Смолан оказался не готов удочерить её сам — сейчас он думает, что был инфантильным, «задержавшимся в эмоциональном пубертате» парнем. Тем не менее он нашёл ребёнку приёмных родителей среди своих друзей и вернулся с ними во Вьетнам. Им пришлось пережить множество испытаний: разыскивать девочку, долго и трудно договариваться с её дальними родственниками, даже спасаться из горящей гостиницы. Однако всё закончилось хорошо: Хун Сук Ли, выбравшая себе в Америке имя Наташа, окончила колледж в США, нашла работу, вышла замуж и родила собственных детей. «История Наташи» стала фотопроектом, а затем и фотокнигой; впрочем, опубликована она была только в 2000‑х i .
Репортёрские поездки превратились в путешествия, растягивающиеся на годы. Контакты с героями съёмок не рвутся, об одних и тех же людях издаются уже не одна, а несколько книг; на первый план выходят эмоции и дружеское тепло
Однако и это ещё не всё. Покинув медиабизнес, Смолан стал «фотографическим предпринимателем» и основал собственную компанию для неравнодушных фотографов Against All Odds («Несмотря на все трудности»). Благодаря его энтузиазму фирма быстро добилась успеха: в 1995‑м журнал Fortune включил её в список «25 самых классных американских компаний» i . При этом начиналось всё очень непросто. Для самого первого проекта Against All Odds Смолан уговорил сотню лучших мировых фотографов из 30 стран на протяжении одних суток провести съёмку во всех уголках Австралии. Однако выпускать итоговую книгу издательства отказались — слишком велики были затраты и малы шансы на прибыль. Тот самый австралийский премьер-министр Малколм Фрейзер взялся помочь и написал четыреста рекомендательных писем в крупные компании с просьбой поддержать издание деньгами. Ответов пришло всего шесть. Смолан искал финансирование два года, скитаясь по друзьям, ночуя в спальном мешке, усваивая «науку быть отвергнутым» i . «Один день из жизни Австралии» всё же вышел и разошёлся тиражом в 200 тысяч экземпляров. Рик не обещал денег никому из участников проекта, но в итоге каждый получил чек на тысячу долларов.
Никакого продолжения Смолан не планировал, однако спустя два месяца после выхода книги губернатор Гавайев, путешествуя по Австралии, нашёл экземпляр на прикроватной тумбочке в отеле и захотел такую же — о своём штате. В 1987 году вышел «Один день из жизни Советского Союза», сделанный в партнёрстве с агентством печати «Новости»: 50 западных и 50 советских фотографов снимали 15 мая в 15 республиках СССР — в год 70‑летия Октябрьской революции, в стране, где уже начинались перемены. 540‑тысячный тираж немало сделал для разрушения «образа врага» в западном мире. «Один день из жизни Америки» с тиражом в 1,4 миллиона экземпляров стал самой продаваемой фотокнигой в мире. Серия продолжилась в Японии и Италии, Испании и Канаде.
Хотя бы имена!
История Рика Смолана стала первой ласточкой перемен, начавшихся в фотографии в 70‑е годы. Уже став знаменитым, он неоднократно рассказывал в интервью о странном устройстве СМИ и диктатуре редакторов, которая существует совершенно не в интересах читателей. Его правота подтвердилась в эпоху соцсетей. Когда контакт изданий с аудиторией стал непосредственным, выяснилось, что краткие журнальные и газетные репортажи публику не устраивают: ей хочется по‑настоящему длинных путешествий и сложных историй, чувства сопричастности и большего контакта с героями. Хотя бы просто знать их имена! Параллельно менялась и эстетика съёмок. Снимки всё меньше походили на «остановившиеся мгновения»: резкость и формализм чёрно-белых кадров сменились живостью цвета, многие проекты стали включать намного больше ракурсов. Реальность теперь не получается нарезать на куски: она как будто поплыла, стала протяжнее и хаотичнее, превратившись в путешествие длиною в жизнь, в первую очередь, для самого фотографа.
Тем временем всё больше старых документальных проектов стало получать развитие. Например, публике удалось узнать имя женщины со знаменитого снимка 1936 года Доротеи Ланж «Мать переселенцев», ставшей лицом Великой депрессии. Это был один из лучших кадров знаменитой миссии Farm Security Administration, направленной на помощь терпящим бедствие. Флоренс Оуэнс Томпсон осталась в 32 года вдовой и с семью детьми на руках, семья жила в лагере сборщиков овощей и голодала. Публикация кадра в газете San Francisco News заставила правительство страны начать оказывать помощь переселенцам, однако сама Томпсон исчезла из поля зрения читателей. Её нашли несколько десятилетий спустя. Публика вздохнула с облегчением: все узнали, что женщина удачно вышла замуж во второй раз, вырастила детей и прожила 79 лет. Похожая история произошла с двенадцатилетней «Афганской девочкой» Стива МакКарри, потерявшей родителей при бомбардировке советской стороной и жившей в лагере для беженцев в Пакистане. Снимок появился на обложке National Geographic в 1985 году и стал самым узнаваемым кадром за всю историю журнала. МакКарри возвращался в Афганистан в девяностые не менее десяти раз и всё время пытался найти свою героиню. Узнать имя девочки с пронзительными зелёными глазами удалось только в 2002 году во время специального путешествия, организованного тем же журналом. Как оказалось, Шарбат Гула ни разу не видела своего снимка, а её семья переживала трагедию за трагедией. В 2016 Шарбат арестовали в Пакистане и депортировали в Афганистан, но статус знаменитости, возможно, всё же ей помог — в конце концов власти выделили жильё её семье.
Все эти перемены привели к тому, что более молодые поколения фотографов начали совершенно иначе относиться к понятиям «проект» и «документальность»: репортёрские поездки превратились в путешествия, растягивающиеся на годы, — и делается это вполне осознанно. Контакты с героями съёмок не рвутся, десятки и сотни кадров сливаются в единый исторический поток. Эти истории транслируются фактически в реальном времени в интернете; об одних и тех же людях издаются уже не одна, а несколько книг; на первый план выходят эмоции и дружеское тепло.
Алессандра была уверена, что просто теряет время: фотографируя сестёр, она отвлекалась от тяжёлой серии о насилии над животными. Однако прославила её не эта социальная съёмка, а история жизни «смешных девчонок», которая растянулась на два десятилетия
Алессандра Сангвинетти родилась в Нью-Йорке, но переехала с родителями в Аргентину, когда ей было два года. В детстве она часто проводила каникулы в пампасах и именно там начала снимать свой первый проект «В день шестой», о жизни местных фермеров и об их отношениях с животными. В одном из посёлков Алессандра портретировала пожилую женщину, но рядом всё время крутились две девочки, двоюродные сёстры. Сначала фотограф гоняла детей из кадра, но в очередной приезд вдруг обратила на них внимание. Гильермине и Белинде было в тот момент по 9 лет. На первом снимке смешные девчонки в маминых бусах прихорашиваются перед зеркалом — эта фотография стала «началом длинного путешествия вместе с ними», проекта «Приключения Гилье и Белинды: таинственный смысл их фантазий».
Алессандра была уверена, что просто теряет время: фотографируя сестёр, она отвлекалась от тяжёлой серии о сельской жизни и насилии над животными. Однако прославила её не эта социальная съёмка, а история «смешных девчонок», которая растянулась на два десятилетия. Множество раз она приезжала в гости к сёстрам, фиксируя при этом не только их действительность, но и собственное творческое развитие — от неуверенных первых кадров к сложным композициям и зрелым идеям. Правда, проект не был в строгом смысле документальным: документалистика не подразумевает вмешательство фотографа в реальность. Девочки жили в 20 километрах друг от друга, но частые съёмки требовали, чтобы они проводили вместе всё больше времени. Часть снимков можно действительно назвать репортажем о повседневной жизни: вот бабушка купает Гилье, вот Белинда на деревенском празднике среди не вполне трезвых односельчан, а вот вся семья смотрит мыльную оперу по телевизору. Однако другие кадры были целиком постановочными: Алессандра разыгрывала с кузинами сценки на основе их фантазий.
В этом воображаемом мире были мечты и планы на будущее, которые потом воплотились в жизнь. Белинда всегда хотела детей: на одном из кадров она позирует с надувным шаром под подолом юбки, на другом, несколько лет спустя, мы видим её уже беременной, а на следующем у неё на руках самый настоящий младенец. Однако серия этим не исчерпывается, выплёскиваясь в пространство воображаемого. Белинда превращается в мужчину с нарисованными усами или в исследовательницу в импровизированной лаборатории, а Гилье делает вид, что у неё вместо глаз помидоры. Или дети разыгрывают сценку: одна —Мадонна, вторая — ангел с крыльями из перьев, добытых в птичнике. Рядом кадр, где обе лежат с цветами в реке, — называется «Офелии».
В работах Сангвинетти подкупает сочетание тех предметов и материй, которые мы привыкли противопоставлять. Существует множество фотографических серий о смутном мире взросления, но мало кому из авторов удаётся настолько тонко и деликатно продемонстрировать миру столь сложные темы — рождение сексуальности, разницу в телесном опыте, сочетание юношеского максимализма и неуверенности в себе. Мир девочек уязвим, но вовсе не хрупок. Белинда и Гилье очень разные: одна худая, другая в теле; одна соответствует канонам красоты, вторая, скорее, необычной внешности; одна сдержанна и чётко знает, чего хочет, вторая проводит время в мечтаниях. «Белинда не предаётся фантазиям или, по крайней мере, не показывает чувства… Я даже не знаю, почему она позволяет мне себя фотографировать, ведь она очень бережёт личное пространство и мало разговаривает. Гильермина более романтична и эмоциональна, она не знает, что ей действительно нужно, а когда она чего‑то хочет, то чаще не может получить. В этом она похожа на всех нас» i .
Пожалуй, именно поиск и обретение контакта со столь непохожими людьми, стремительно превращающимися из нескладных подростков во взрослых, и становится итогом пути, который Сангвинетти проходит рядом с ними. Хотя первые два года фотографу, переживавшему с детьми их чудесные фантазии, казалось, что время замерло, история развивалась, и Алессандра решила, что будет продолжать серию, пока девушки ей позволяют. В 2003-м она переехала в Сан-Франциско, пропустила свадьбу Белинды и посчитала, что всё закончилось. Однако нет — Сангвинетти пишет, что недооценила, насколько сильно её творческая жизнь связана теперь с Аргентиной. Проект, который сейчас называется «Наступившая жизнь», продолжается до сих пор: Белинда счастлива замужем, а Гилье в одиночку воспитывает ребёнка.
Амиши и нудисты
Другое путешествие в поисках себя, растянувшееся на многие годы и превратившееся в художественный проект, — «Естественный порядок» Лукаса Фольи. Он вырос на ферме на Лонг-Айленде, неподалёку от Нью-Йорка, куда его родители переехали в 60‑х под влиянием идей дауншифтеров Хелен и Скотта Нирингов, сбежавших в деревню во время Великой депрессии. Разоблачая капиталистический мир эксплуатации, Ниринги призывали граждан от 20 до 50 лет становиться сельскими жителями и жить своим трудом. Мать Лукаса Хизер Форест писала детские книги, изучала фольклор и была потрясающей рассказчицей.
Фолья захотел увидеть, как живут те чудаки, которые, в отличие от его родителей, отказались от цивилизации полностью. Он купил автофургон и начал своё многолетнее путешествие по юго-востоку Америки
К тому моменту как Фолье исполнилось девятнадцать, ферма родителей вместе с окружающим их посёлком единомышленников превратилась в буржуазный пригород Нью-Йорка: вместо леса на пригорке выросли новые дома и супермаркет, в семье появилось три трактора, четыре автомобиля и пять компьютеров. Правда, от идей естественности дауншифтеры не ушли: они продолжали выращивать собственное пропитание, топить дом дровами и жить бартером, меняя выращенные овощи на всё на свете — от обуви до врачебной помощи. Лукас же окончил Йель, где учился у знаменитого фотографа Грегори Крюдсона, и захотел увидеть, как живут те чудаки, которые, в отличие от его родителей, отказались от цивилизации полностью. Он купил автофургон и начал своё многолетнее путешествие по юго-востоку Америки.
В 2006—2010 годах Фолья совершил семь продолжительных поездок, разыскав множество сообществ, которые пытались сбросить оковы цивилизации, пить воду из ручьёв и жить натуральным обменом. Мотивы были у всех свои — от заботы об экологии до религиозных взглядов. Каждый герой фотопроекта, некоторые из которых даже уничтожали свои документы, назван по имени, многие снимки сопровождаются цитатами — люди рассказывают о причинах своего ухода из города и отказа от благ современной жизни. Часто они преследуют прямо противоположные цели, как, например, амиши и нудисты. Однако все отчаянно хотят быть свободными, и всем по‑своему не удалось освободиться от мира технологий. У кого‑то есть компьютеры, у других — солнечные батареи. Попадаются и курьёзные истории: фотограф встречает фермера, который распахивает землю старым плугом, прицепив его к автомобилю, или жуликов, которые поселились рядом с общиной меннонитов, чтобы не платить налоги.
Свой метод Фолья описывает так: «Я знакомлюсь с людьми, налаживаю с ними отношения, а потом снимаю фотографии, которые рождаются из этих отношений» i . Сам он видит себя документалистом, который вступает в сотрудничество с героями для создания снимков, а критики отмечают его внимание к деталям и точность композиций. Надо сказать, что этот проект соответствует вполне формальным критериям успеха — он был представлен на многих выставках, включая фотографический фестиваль в Хьюстоне, а по его итогам вышла книга; правда, из 45 тысяч снимков туда вошли только 45. При этом Лукас считает, что главная удача в его жизни — множество друзей, которых он обрёл в странствиях, и то, как он сам изменился под их влиянием.