Субодх Гупта: «Ничего подобного!»
Субодх Гупта — наверное, самый успешный современный индийский художник. Он создаёт огромные инсталляции из посуды из нержавеющей стали, которая, по его утверждению, объединяет богатых и бедных, присутствуя на каждой индийской кухне, а своей круглой формой транслирует нам образ глобального мира
Не понимаю, откуда возник этот вопрос. Художники из Индии давно и успешно выставляются на Венецианской биеннале, на Документе в Касселе. Каждый из них представляет свою страну, но при чём тут индивидуальность национального искусства? Это определение не работает по меньшей мере последние три столетия. Марсель Дюшан ровно сто лет назад выставил писсуар в музее. Он, конечно, не мог бы этого сделать, будучи индийским художником, просто потому что никаких писсуаров не было, равно как и туалетов в частных индийских домах или в общественных пространствах. В этом заключается его национальная специфика — во взаимодействии с конкретным объектом конкретной культуры. Однако язык, на котором он говорил при помощи специализированного объекта, абсолютно универсален. Не существует двух разных языков искусства, скажем, в Китае и в Бразилии.
Я очень уважаю индийское искусство прошлого, все эти бронзы и терракоты, созданные много тысячелетий назад, они фантастически прекрасны, но никакой связи между моим искусством и этими скульптурами нет. Моё искусство исходит из каких‑то простых вещей, которые меня окружают, преимущественно вечных и универсальных: природа, жизнь, небо, деревья, луна — то, что одинаково видят люди в разных местах планеты. Луна всего одна, её одинаково наблюдают жители всего мира, не нужно путешествовать, чтобы созерцать американскую луну — она абсолютно такая же. Меня интересуют только такие вещи. Те, что станут рисовать дети, пришедшие в младшую школу, где бы эта школа ни находилась.
Так важно не то, какой видит луну японский художник, или немецкий художник, или я сам, а то, что мы все на неё смотрим. Но сказать по правде, я совершенно не думаю, что японцы видят луну иначе, чем я.
Я очень уважаю индийское искусство прошлого, все эти бронзы и терракоты, созданные много тысячелетий назад, но никакой связи между моим искусством и этими скульптурами нет
Ничего подобного. Еда давно уже не обладает географической привязкой: в ста метрах от моего дома есть японский, китайский и европейский рестораны. Еда начала путешествовать ещё раньше, чем люди. Очень немногие из миллионов моих соотечественников, которые сейчас тоннами поглощают китайскую еду, когда‑либо бывали в Китае. Еда — это тоже одна из тех вещей, которые не требуют перемещений в пространстве, она гораздо более глобальна, чем мы сами. Вы только подумайте, мои дети едят пиццу! Я обожаю еду, и кухня — это, конечно, моя тема: утварь, позволяющая готовить пищу, пища, которая создаётся при помощи этой утвари. Но самое главное, что круглая сковородка, на которой вы жарите блины, — это и есть проекция глобуса, образ круглой Вселенной. Это просто частицы, образовавшиеся в результате того, что вы называете Большим взрывом, что привело к формированию нашего мира. А наша Вселенная — это огромный глубокий океан, где, будучи художником, можно бесцельно плавать, не зная ни его границ, ни своих пределов. И если бы я сам не знал своих пределов, то не смог бы выразить в своих работах то, что чувствую. Поэтому я принял решение ограничить себя, двигаться ближе к себе и говорить только о том, что мне близко. Я имею в виду — непосредственно близко, как эта тарелка супа.
Знаете, когда я был молод, у меня не было учителя, который говорил бы мне, что нужно делать, тем не менее мне повезло найти собственный язык и возможность развиваться в качестве художника. Поэтому вот эта культура, о которой вы столько говорите, — это просто словарь, я его использую для создания работ. По-моему, в мире не так много художников, которые работают с контекстом своей страны вместо того, чтобы воплощать собственные идеи. Да, кто‑то создаёт пейзажи, эти пейзажи имеют определённую географическую привязку, но пейзаж — это вообще не о природе, это об искусстве, о самом художнике. Мы все художники глобального мира, потому что посредством сети мы связаны со всеми и со всем, мы знаем всё. Может быть, ваша бабушка или мама готовит не пасту, а какую‑то национальную еду, и вам, может быть, даже эта еда нравится, но как только вы начинаете писать какой‑то текст — это уже никак не связано с вашей национальностью, этот текст принадлежит глобальному миру. И если мой почерк, мои буквы, мой словарь состоит из индийских слов и букв, — это совершенно не означает, что предмет, о котором я пишу, тоже индийский. Мы пересекаем именно границы, чтобы пережить что‑то, что до сих пор нам было недоступно. Поэтому стоит поднапрячься, чтобы понять художников, чей опыт тоже был нам до сих пор недоступен. Мышление в категориях национальных художественных языков — невероятно устаревшее. Всё это давно уже история. Никогда даже не думайте говорить, что есть какой‑то ваш язык и какой‑то мой язык, есть наш язык. Это единственный язык, который понимает искусство.
Знаете, каждый сам решает, куда ему пойти и где смотреть кастрюльки. Не буду же я говорить взрослым людям, зачем им нужен музей, равно как и не буду объяснять, зачем нужно учиться и читать книги
Разумеется.
Ну, знаете, каждый сам решает, куда ему пойти и где смотреть кастрюльки. Не буду же я говорить взрослым людям, зачем им нужен музей, равно как и не буду объяснять, зачем нужно учиться и читать книги. Если вы имеете в виду, что на Западе люди больше ходят в музеи, — да, это так, у нас просто нет этих музеев. Есть небольшое арт-сообщество, люди, которые учились за границей, прекрасно понимающие язык, которым я пользуюсь. Их мало, да. Но это не моя проблема. Моя проблема — создавать произведения искусства, и всё.
В течение многих лет я ходил по рынку в поисках объектов, говорил: «Дайте мне эту кастрюльку и вот ту сковородку, я сделаю из них скульптуру». Те времена прошли. Сейчас литейные мастерские по всему свету, даже в Нью-Йорке, работают по моим заказам. Что‑то я делаю в своей студии, но для многого у нас просто нет технологических возможностей. Все эти инсталляции только выглядят просто, зачастую для их создания требуются специальные возможности. Поэтому я обычно описываю то, что мне хотелось бы видеть, и ищу мастеров, которые способны это воплотить.
В моих работах нет таких категорий: это чистое, а это грязное, это бедное, а это богатое. Да, вы, конечно, правы, эта посуда сияет, я сознательно делаю этот образ стерильным, гламурным, это мой авторский почерк, моя икона. Однако за всем этим сиянием огромнейшая драма. Ещё десять-пятнадцать лет назад восемьдесят процентов жителей Индии не могли есть то, чего им бы хотелось.