2010-е

,

Россия

,

Паблик-арт

Наиля Аллахвердиева: «Паблик-арт — это перепланировка реальности»

Ключевой вопрос в дискуссии о перспективах паблик-арта в России — захочет ли власть стать заказчиком такого искусства. И, как принято в подобных ситуациях, речь будет идти, скорее всего, не о качестве продукта (оно не всегда высокое), «рейтинге» и востребованности (широкая публика слишком явно хочет другого), а лишь о политической воле и экономической целесообразности. Так или иначе, паблик-арт в России вынужден будет стать искусством социального компромисса

№ 3 (582) / 2012

Наиля Аллахвердиева

Руководитель паблик-арт программы музея PERMM, заместитель директора Пермского центра развития дизайна. В течение 10 лет занимается проектированием и реализацией паблик-арт проектов

Борис Матросов. Счастье не за горами, 2009
В какой форме паблик-арт наиболее актуален в России: городская скульптура, граффитти, перформанс?

Паблик-арт — это искусство, представленное в городской среде или общественных пространствах, вышедшее за пределы музейных и галерейных залов навстречу людям. В мире сейчас сформирован тренд на монументализацию искусства, реализуется много инсталляционных проектов, в России же в силу дефицита финансирования и отсутствия муниципальной политики — это в основном граффити, монументальная графика. Это связано с тем, что в городах очень много зон деградации, которые при помощи подобных форм легко апроприировать и тем самым обосновывать такую культурную экспансию. Монументальная скульптура требует других усилий по согласованию и реализации. С перформансом и акционизмом в России совсем плохо. Теоретически какой‑то прогресс здесь возможен на фоне адаптации культуры уличного театра…

В мире сейчас сформирован тренд на монументализацию искусства, однако в России в силу дефицита финансирования и отсутствия муниципальной политики — это в основном граффити и монументальная графика

Но даже в этой невесёлой ситуации паблик-арт уже занял какое‑то место в системе российского современного искусства — экономически, институционально, эстетически?

Я бы рассматривала паблик-арт как институциональную альтернативу. Как когда‑то идея супермаркета победила идею обычного магазина — просто убрав дистанцию между потребителем и продуктом, так идея доступности искусства должна быть для художника очень соблазнительной. И особенно у нас, где существует огромный дефицит выставочных площадок. Во многом это ещё и политическая история, связанная с легитимизацией современного искусства, преодоления его маргинальности и получения общественного статуса и, следовательно, влияния на социальный заказ на оформление городской среды. Нельзя говорить о какой‑то особенной эстетике паблик-арта. Это публичное бытование современного искусства, стратегии и эстетика неизменны с поправкой на специфику места, где искусство представлено. Экономика современного российского искусства стремится к неопределённости, однако многочисленность паблик-арт инициатив должна превратить его в серьёзную отрасль с солидными бюджетами. Пермский опыт показывает высокую эффективность вложений в этой сфере.

Многочисленные фестивали, которые ты организовывала, имели какое‑то воздействие — на восприятие паблик-арта властью, на формирование отношения публики, на «стимулирование процесса» и втягивание в эти истории художников?

Безусловно, имели, но в разных городах разные. В Екатеринбурге отношение было более прагматичное, мы должны были хотя бы формально привязывать проекты к какой‑нибудь актуальной повестке — дни города, саммиты, туристические события. Поскольку всё проходило без скандалов, то отношение власти было благожелательным, нас поддерживали. Позитивное отношение общества — всегда ключевое в подобных историях — иначе спонсоры не давали бы денег…

Алексей Курбатов. Лики XIX века, 2010—2011
Проект «П-остановка»

В Перми паблик-арт программа разворачивалась более масштабно, очень быстро, и сразу стала важным игроком на политическом поле, что обеспечило и проектам и художникам очень высокий медийный рейтинг. Часто интерес этот был скандальный, а отношение к проектам — очень негативное, однако они стимулировали общественную активность и буквально визуализировали новый вектор развития края.

Современное искусство негде показывать, оно пугающее, люди его ненавидят, потому что оценку получают уже готовую через СМИ, государственной культурной политики тоже нет

Можно ли в таком случае назвать паблик-арт стратегией социализации современного искусства, средством пропаганды?

Пожалуй, можно. И в этом смысле моя собственная история переключения на паблик-арт весьма показательна. Наблюдая за ситуацией в современном искусстве Екатеринбурга 1990‑х с его прорывами, скандалами и последующим распадом, — я поняла, что существует сбой не только в инфраструктуре, которая по большей части отсутствует, но и, как ты сказал, в стратегии социализации современного искусства, которое на тот момент эксплуатировало единственный сценарий — скандального ньюсмейкера. Ситуация была патовая: современное искусство негде показывать, оно пугающее, люди его ненавидят, потому что оценку получают уже готовую через СМИ, государственной культурной политики тоже нет… И как‑то мне в руки попался журнал, где рассказывалось об австрийском проекте Museum in progress, это был музей без музея, его деятельность разворачивалась в городе, на самых разных носителях — билбордах, занавесе Венской оперы, стенах домов… Мне показалось это исключительно правильным, даже, скорее, единственно возможным путём продвижения современного искусства. И когда я возглавила екатеринбургский филиал ГЦСИ в 1999 году, институцию без помещения, штата, бюджета и репутации, я поняла, что у меня есть шанс провести собственный эксперимент в этом направлении и показать, как работает паблик-арт в специфических российских условиях. Уже через три года, сделав несколько больших проектов в городской среде i «Дебаты и кредиты» (Российско-голландский проект медиаискусства в публичной сфере), «Длинные истории Екатеринбурга» (фестиваль современного искусства на бетонных заборах города), Фестиваль «OutVideo» (видеоарт на наружных рекламных экранах). , мы получили положительную реакцию жителей и прессы, и, как следствие, поддержку муниципальных властей, спонсоров и продвижение бренда институции. Надо также отметить, что для многих российских художников, которые участвовали в наших проектах, это был первый опыт работы в городской среде и первая возможность монументализации своих произведений. Если говорить об экономике процесса, то можно также сказать, что любой паблик-арт проект гораздо эффективнее любой выставки и, выбирая паблик-арт в качестве направления, мы имеем в виду не только содержательную, но и экономическую стратегию.

Александр Бродский. Ротонда, 2010
Паблик-арт — это доступное искусство или навязанное развлечение? Почему многие протестуют против воздвижения объектов паблик-арта? И не только в России — вспомним хотя бы известную историю с работой Tilted Arch Серра в Нью-Йорке…

Я думаю, навязанное развлечение — это скульптуры Церетели по всей Москве. Я шучу, конечно. В принципе у искусства может быть и такая функция. Но вот именно здесь начинаются проблемы с определением… Паблик-арт — всего лишь понятие, вмещающее очень много всего. Отчасти это понятие может быть адекватно, например, слову «выставка». Сложно говорить вообще об искусстве в городе, я бы говорила о том, что мне интересно, а мне интересно, когда искусство создаёт напряжение в пространстве, работает с контекстом, заставляет думать. Искусство под названием «паблик-арт» — это лекарство, которое не всегда бывает сладким. У паблик-арта нет цели развлекать, он зачастую очень неприятен — вспомни работу Марка Куинна на Трафальгарской площади, когда безногая, безрукая беременная модель оказалась на пьедестале! Это в том числе и социальная терапия, способ изменения представлений о мире и о себе. «Накрененная арка» Серра — сильное произведение, его можно расценивать как провокацию, но это не ошибка художника, это проблема общества. Думаю, сейчас бы этого не случилось. Мне кажется, мышление людей меняется, становится более гибким, интернет делает нас более искушёнными.

У паблик-арта нет цели развлекать, он зачастую очень неприятен. Это в том числе и социальная терапия, способ изменения представлений о мире и о себе

Что ограничивает паблик-арт? Художественная и социальная цензура? Интересы власти или бизнеса? Комьюнити?

Паблик-арт — это искусство в среде: социальной, культурной, городской. У этих сред есть границы, которые иногда выявляют отдельные проекты, они показывают насколько эти границы неприступные или проницаемые, художественный мейнстрим в городской среде действует за ними. Я думаю, что паблик-арт — хороший инструмент тестирования среды. Например, Пермь взорвалась от безобидного проекта группы Pprofessors «Красные человечки», а Лондон принял проект Марка Куинна на Трафальгарской площади, гораздо более шокирующий, с точки зрения массового вкуса, про историю с Серра уже было сказано. На самом деле интересно обсуждать не столько цензуру, поскольку любое общество легко скатывается в консерватизм, а того, кто может выступать в качестве заказчика авангардных проектов. В Перми — едва ли не уникальный случай для современной России — таким заказчиком выступила власть.

Действительно ли паблик-арт подчёркивает продвинутость власти?

Паблик-арт не подчёркивает, а выражает продвинутость власти и общества. Искусство говорит о наших ценностях — каждый раз, когда в городе появляется новый монумент, посвящённый очередному «великому» человеку, мы очень убедительно говорим миру о том, что у нас ничего не изменилось.

Владимир Дубоссарский. Новый год, 2010—2011
Проект «П-остановка»
В США действует программа «Один процент для искусства». Возможно ли, нужно ли такое в России? В больших городах, в провинциальных?

Это очень нужная история, поскольку она системная в отличие от разовых вливаний в рамках той или иной культурно-политической ситуации. Кроме того, строительство идёт везде, в больших и малых городах — американская программа кормится именно от строительства. Другое дело, что в России перед принятием такого закона нужно существенно ограничить коррупцию в строительной сфере, принять законы, стимулирующие социальную ответственность бизнеса, сделать российский строительный рынок по‑настоящему конкурентным. Ждать, что всё это оформится само собой — наивно, это надо как‑то организовывать…

Куда движется паблик-арт? Превращается ли он в узаконенную форму точечного дизайна общественного пространства, искусство на заказ?

Сейчас во многом благодаря «Культурной революции в Перми», активному обсуждению пермской паблик-арт программы, паблик-арт становится новым трендом в России. Характерно, что он начинается не из Москвы. Но это и понятно, она пока не участвует в конкуренции городов, и с инфраструктурой современного искусства в Москве дела обстоят в разы лучше, чем по всей России. За последнее время выросло количество паблик-арт и стрит-арт фестивалей в стране. Всё это, разумеется, привязано к молодёжной аудитории, часто это новая форма визуального сопровождения важных событий — как, например, подготовка к универсиаде в Казани или традиционные дни города. Конечно, муниципалитеты будут настаивать на дизайне общественного пространства и поддержке более декоративных, формальных решений, поскольку это безопасно в плане политических рисков… Но одновременно расширяется стрит-арт движение, которое — пока оно независимо — несёт в себе огромный потенциал интерпретации городской среды и может быть реальным инструментом политической коммуникации.

Что ты думаешь о паблик-арте как протестной стратегии? Нынешний арт-активизм — это похоже на паблик-арт, мимикрия?

Всё же паблик-арт как проектная деятельность, связанная с согласованиями, серьёзным и растянутым во времени производственным процессом вряд ли может быть эффективной протестной стратегией — политическая повестка меняется слишком быстро, а партнёром в создании проектов в большинстве случаев выступает власть. В рамках кратковременных проектов это возможно, но, думаю, это стрельба по воробьям из пушки, паблик-арт меняет качество жизни горожан, то есть фундирует базовые ценности. Стрит-арт гораздо больше подходит для реализации протестных стратегий. Заимствования арт-активистами из всего арсенала, наработанного современным искусством и паблик-артом в частности, не мимикрия, но мобильное продолжение их ценностных векторов.

Николай Ридный. Власть, 2010
Происходит ли сейчас эволюция форм паблик-арта, расширение медиаспектра?

Скорее, следует говорить об эволюции художнических стратегий и трансформации паблик-арта в общем русле развития современного искусства. Паблик-арт — полевые испытания достижений экспериментального галерейно-музейного искусства в публичной сфере, которые всё чаще оказываются перепланировкой реальности.

Произведения в общественном пространстве и в музее — это разные вещи? В плане месседжа, восприятия? Меняет ли паблик-арт формат восприятия?

Одно из главных достоинств паблик-арта — демократичность, это искусство без посредников (видимых, как постаменты, и невидимых, как мифология неприкосновенности), за ним культурно закреплён статус доступного, тактильного. И если в цивилизованных туристических центрах — это норма, то для нашего гражданина паблик-арт — это социальная терапия, направленная на формирование культуры потребления искусства. Это, кстати, очень интересный феномен, ещё толком не осмысленный.

Задумываются ли художник и куратор паблик-арт проектов, являющиеся, как ты говоришь, социальными терапевтами, о том, что на Западе принято называть sustainability — устойчивость в среде, гармоничность?

Единственная гарантия развития паблик-арта — это формирование социального заказа и вовлечение как можно большего количества партнёров в процесс проектирования и реализации. К сожалению, это единственная сфера искусства, в которой нельзя тешить себя иллюзиями, что частный бизнес может спасти ситуацию. Как только мы выходим в город, мы затрагиваем интересы общества, и регламентирующую функцию всегда будут выполнять муниципалитеты, поэтому главное, не формировать конфликтных отношений в этой плоскости, иначе, безусловно, можно надолго перекрыть возможность какой‑либо деятельности подобного рода…

Александр Жунев. Пермский период, 2010
Так что же всё‑таки для паблик-арта важнее — стремление к максимальной вписанности в ландшафт, естественности произведения или — напротив, агрессивная перестройка визуальной среды?

Ни то ни другое не является исключительной целью паблик-арт проектов. Всё зависит от задачи, которую решает проект — где‑то нужна максимальная вписанность, а где‑то — наоборот.

Как выбирается место для произведения паблик-арта? Сложно ли договориться с властями?

Я считаю, что выбор места всегда диктует сам проект. Сценарии бывают разные, иногда проекты делаются под место, иногда место нужно найти под уже готовую историю. Это всегда контекстуальная работа, всегда исследование. Как правило, приходится выбирать несколько вариантов, один ключевой и дополнительные, чтобы в случае чего была возможность маневрировать. Что касается согласования — всё зависит от места и собственника этого места. Например, в Перми место может быть в краевом, муниципальном, федеральном и частном владении. От лояльности собственника зависит и процедура согласования, и её успешность или неуспешность. Сложнее всего договориться с федералами, поэтому я сразу их вычитаю — одна переписка может занять полгода и не дать результата, даже при условии размещения самого безобидного проекта. Ну, а дальше всё очень индивидуально, зависит от проекта, заявителя, срока размещения, культурного климата. В городе сделать что‑то легально всегда сложно. В Перми, где паблик-арт программа очень быстро развивалась, на уровне города была создана специальная комиссия по размещению арт-объектов, иногда приходится ходить по два-три раза, чтобы комиссия приняла положительное решение. Обязательным пунктом получения разрешения является архитектурно-планировочное управление города, которое следит за обликом городской среды. На самом деле иногда проще не получать разрешения и делать всё нелегально, но для государственного музея это недопустимо, зато стрит-арт художник может себе такое позволить.

Роман Минин Гомер, 2010
Если публика высказывает резкое неудовольствие, что делать художнику?

Вопрос про художника и публику — очень сложный: зачастую оценка искусства происходит в области не столько эстетического, сколько политического контекста. В Перми, например, негативная реакция подогревалась ангажированной оппозиционной прессой. Абсолютно безобидные проекты — вроде «Красных человечков» — превращались в объект якобы социальной ненависти. Наша позиция была однозначной: не реагировать на подобные провокации. А дальше можно долго говорить о границах толерантности, поскольку они даже внутри России очень разные, а до западных стандартов ещё очень-очень далеко…