Испытание для зрителя
Посмотреть, понять и тем более однозначно оценить Венецианскую биеннале — очень сложная задача, которая может оказаться не под силу не только обыкновенному зрителю, но и специалисту. Для того, чтобы проанализировать это большое событие, требуется опыт, как в теории, так и в практике. Именно таким опытом обладает Екатерина Деготь — искусствовед, арт-критик и куратор.
На мой взгляд, цель организаторов не была достигнута. По мысли Бонами, зрителю было бы тяжело проходить через мегавыставку, сформированную авторитарной волей одного куратора, поэтому на 50-ой биеннале посетителям предоставили свободу выбора, показав много выставок, следующих друг за другом. Бонами разделил свои полномочия между семью или восемью кураторами, включая самого себя. В результате проекты сменяют друг друга, но не всегда понятно, где кончается один и начинается следующий, а произведения уменьшаются в размерах и потенциале. Ведь если в масштабах большой экспозиции куратор расставляет сильные акценты, как это было у Харальда Зеемана два года назад, то чем больше выставок, тем больше дробление, и каждый акцент соответственно слабее. Кураторы полагают, что именно последний вариант для зрителя более приятен. Но откуда взялась такая уверенность? И существует ли универсальный зритель вообще? Я как зритель очень скучала, наблюдая такую раздробленность, хотя под нее прекрасно подверстываются модные в наше время лозунги и предпочтения — все такое свободное, живое, открытое, находящееся в стадии становления. Мне как художественному критику многое было интересно как тенденция, но как зритель я не была особенно довольна. Работы, показанные на выставке, куратором которой был сам Бонами, показались мне просто слабыми. А ведь его часть была, в известном смысле, программной - открывающей Арсенал. Посвящена она была, программно, малоизвестным художникам из «малых» стран. Из России там не было никого, но зато присутствовала Восточная Европа, некие окраины.
Нет, некоторых я знаю. Была хорошая художница из Польши — Магдалена Сосновска, которая делает пространственные композиции.
В прошлый раз у нее был лабиринт, в этот — коридор. Было несколько неплохих работ, но в целом, под видом тонкого искусства, работающего с окраинами, перифериями, нюансами, были показаны просто слабые, несделанные, непродуманные вещи, взросшие на грантовой политике последнего десятилетия.
Однако в когорте кураторов у Бонами были и Карлос Базуальдо, один из кураторов последней «Документы», и Катрин Давид, сделавшая предыдущую. Эти кураторы как раз выбрали произведения того типа, который задавал тон на последней «Документе»: сильные работы, часто политические, в основном из Африки и Латинской Америки. Но они все равно не смогли перебить общее ощущение энтропии, которое достигло вершины на выставке Ханса-Ульриха Обриста «Станция Утопия», где работы так перемешаны, что даже поступило предложение (правда, слишком поздно) выставить их без подписей. Это уже был пик тенденции, самая яркая точка биеннале.
Звезд почти не было, лишь некоторые оказались сосредоточены на выставке в центральном павильоне биеннале, сделанной Бонами в сотрудничестве с Даниэлем Бирнбаумом. Эта часть мне, кстати, понравилась больше других, и не из-за звезд, а потому, что там присутствовало несколько достойных работ — сделанных, завершенных, а не «открытых». Часть их была сделана еще в 1960-е или 1970-е годы (например, видео Уорхола). Просто, вероятно, звезды — более дисциплинированные люди.
Однако я не разделяю совсем уж негативного взгляда на биеннале, потому что мне понравились многие национальные павильоны. В этот раз они в целом были значительнее общей выставки, и на моей памяти это происходит впервые. Замечательным оказался, в частности, израильский павильон с видеоработами художницы Михал Ровнер: черно-белое видео, частично, кстати, базировавшееся на русской хронике начала ХХ века. Очень хорошая работа совершено другого рода была в датском павильоне: с одной стороны, слегка футуристические архитектурные элементы, с другой - живая проекция через потолок листвы над крышей павильона. Такое сочетание технологизма с органикой свойственно, например, Вадиму Фишкину. Это был их датский Фишкин, а Ровнер — их израильская Ольга Чернышева. Это я к тому, что такие павильоны мы тоже могли бы сделать. Шоком стал испанский павильон Сантьяго Сьерры: зрителя встречала кирпичная стена, не пускавшая в павильон, и слово «Испания» было затянуто черной тканью. А пытавшиеся проникнуть в зал сзади наталкивались на полицейского, который пропускал только испанцев по испанским паспортам.
Сьерра — художник провокативный, который, кстати, вызвал некогда много споров своей работой с нелегальными иммигрантами. Он эксплуатировал их для своих проектов, утверждая, что привлекает таким образом внимание общественности к данной проблеме. Так что, выбрав Сьерру, испанцы, в известном смысле, сами сделали провокативный жест. Мне понравился и голландский павильон, где выставлялся Ян ван Хеесвейс, и несколько других работ политического плана.
Ну почему, нет. В работах художников из Латинской Америки, из Африки, из Израиля была масса политических мотивов.
Нет, я бы не сказала. Лучшие работы в Арсенале были связаны именно с некой политической рефлексией. Например, скульптура молодого человека перед шкафом, где находился набор вещей, необходимых арабскому иммигранту в западном мире. Американский паспорт, арабская «Coca-Cola», учебник, как быстро избавиться от акцента. Довольно отрезвляющая работа на фоне биеннале. Но в целом, хотя политические работы были достаточны сильными, они не преобладали, как на «Документе».
С выбором Фишли и Вайса я согласна абсолютно: на этой биеннале это была лучшая вещь. По поводу павильона, я думаю, жюри было в некотором замешательстве. Как я слышала, израильской художнице, чья работа тоже понравилась, не дали приз, поскольку она недавно где-то демонстрировалась. Не знаю, насколько это правда. Что же касается люксембургского павильона, то у меня создалось впечатление, что жюри хорошо знает творчество этой художницы. Судя по каталогу, она — одновременно профессиональная виолончелистка — действительно интересный автор, но из того, что демонстрировалось в павильоне, для меня лично это не следовало. Поэтому я просто уверена, что жюри поощрило ее по комплексу заслуг — что, впрочем, не возбраняется.
Русские художники давно уже потеряли экзотичность и во всем мире котируются как совершенно обычные, нормальные авторы. Наш павильон базировался на идее «возвращения живописи», которая была заявлена Бонами в качестве темы его ретроспективной выставки в музее Коррер, но в итоге оказалось, что на самой биеннале живописи было не так уж много, так что мы смотрелись скорее нестандартно, что, в общем-то, неплохо. Хотя четыре художника, у каждого — очень яркая визуальная программа, и все это было, может быть, чуть- чуть «too much». Впрочем, русское искусство довольно часто на этом и играло…
Осмоловский чудесно ходил в халате — это был его перформанс в рамках проекта «Станция Утопия», в котором, кстати, участвовал и Юрий Аввакумов со своим сайтом «utopia.ru». Работы Кулика — проект «Музей» с Курниковой и Гагариным — в барочном зале с росписями XVIII века смотрелись очень красиво. Эту выставку спонсировала водка «Абсолют», и Кулик был там, безусловно, звездой.
Куратор из Любляны Игорь Забел на выставке «Индивидуальные системы» показал целый ряд работ русских авторов: инсталляцию Юрия Лейдермана, инсталляцию Андрея Монастырского, видеофильм Виктора Алимпиева и Мариана Жунина «Ода». Их объединяла общая линия, связанная с московским концептуализмом, поэтому, в принципе, в этом проекте могло участвовать и гораздо больше русских художников. Это оказалась для нас дверью, через которую можно войти на биеннале.
Никто и не просил его показывать новый. Монастырский, мне кажется, очень элегантно показал произведение максимально непонятное. Он в последнее время делает ставку именно на эзотерику, хотя мне лично было жаль, что его работа так никому и не раскрылась, зритель остался в полном недоумении. Я-то знаю, какие замечательные вещи скрываются за брэндами «Монастырский» и «Коллективные действия». К сожалению, другие об этом так ничего и не узнали. Но в этом, собственно, и состоит политика Монастырского, к чему я могу относиться только со смирением: не просто говорить о непонятном, а еще и оттолкнуть тех, кто хочет послушать хотя бы это. Он никого не допустил в свою святая святых.
Да, многое осталось за рамками понимания. Я думаю, что практически все понимают, что взята стилистика советской карикатуры, спроецированная на действительность XIX века. Но не более того. Что за всем этим скрывается, для большинства не ясно. Я специально спрашивала — в общем-то, никто не понял, но в целом все отнеслись позитивно, что, может быть, и достаточно. Работы же Дубосарского и Виноградова носят совершенно интернациональный характер, как «Coca-Cola». Они перевариваются довольно быстро и пользуются, как известно, огромным успехом. Фотографии Сергея Браткова тоже обладают большим обаянием. Многим понравилась и инсталляция Валерия Кошлякова: в квадратном пространстве под стеклянной крышей она действительно смотрелась очень выигрышно.
Нет, это, я думаю, не прочитывалось — там нет ни рассказа, ни литературной основы, только суггестия пространства и света. Это был выигрышный ход, который держал, как мне кажется, всю экспозицию — чисто визуально.
Разумеется. Я не хочу сейчас называть имен, но в принципе, если будет нормальная ситуация, когда художник за два года узнает о своем участии, я думаю, многие смогли бы сделать весомый личный проект. Это могут быть как те, кто уже выставлялся на биеннале, так и новые авторы. У нас есть старые мастера, которых можно показать, у нас есть и художники среднего поколения. Я не вижу здесь никакой проблемы. При наличии кураторской работы с автором это вполне возможно. Это один путь. Другой путь — кураторский проект концептуального плана, высказывание, в котором несколько художников сопрягаются между собой и даже, возможно, с внехудожественным или документальным материалом, текстом.
Эта биеннале считается юбилейной, но по крайней мере две биеннале до этого тоже считали себя юбилейными. Уже было столетие биеннале, потом столетие по другому счету, потом что-то еще… И сколько я себя помню, Венецианская биеннале находится в перманентном кризисе. Поэтому я не думаю, что настало время ее закрыть. Вопрос в кураторе. Нужна сильная рука.
Как мне показалось, он сделал ставку именно на отсутствие сильной руки. И эта установка для меня не оправдала себя. Я помню, например, очень яркую выставку, которую делал Жан Клэр, совершенно для меня неприемлемую с идеологической точки зрения. Тем не менее я ее запомнила как мощное историко-художественное высказывание, которое довольно многое дало мне для понимания истории искусства ХХ века. Я стою за сильное высказывание.