2010-е

,

Видеоарт

,

Инсталляция

,

Красноярская биеннале

,

Фотография

Мир и Мiръ: художественное открытие русской деревни

№ 4 (603) / 2017

Аня Жёлудь. Ландшафт, 2013
Вид инсталляции

Где: Музейный центр современного искусства «Площадь мира», Красноярск
Когда: 5 октября 2017 — 28 февраля 2018 года

На крупных международных выставках последнего времени предостаточно проектов, где художник приезжает в африканские или южноамериканские деревни и начинает реконструировать ремёсла, или музыкальные формы, или дома, или языки. Эта тенденция, видимо, является частью общемирового интереса к культуре различных сообществ, будь то внутри города или за его пределами. То же самое относится и к попыткам работать с этими сообществами посредством искусства — формировать коллектив из неинтересных друг другу людей. В европейском пространстве такие примеры тоже встречаются сплошь и рядом: художники загородных арт-резиденций то организуют с жителями благотворительный базар, то восстанавливают сельскую библиотеку. То есть тема деревни оказывается актуальнейшей где угодно, но пока не у нас. У нас сейчас есть фермерские экопродукты для московского рынка — мода, мало затрагивающая настоящие деревни огромного российского пространства. Из художников с деревенскими жителями работал и работает Николай Полисский, но и эта история не сегодняшнего дня.

Проект о русской деревне, который затеял австрийский куратор Симон Мраз, оказался в русле всех описанных тенденций, однако возник под влиянием и других соображений. Для Мраза, как и для многих людей, работающих в культуре, современное искусство давно стало способом персонального исследования и постижения мира, причем самым надёжным. Разумеется, директор Австрийского культурного форума может посетить с официальным визитом несколько российских деревень, но может ли он доверять увиденному? Если же сделать художников, уже включённых в контекст, своими глазами и ушами, шанс разглядеть что‑то настоящее становится выше. Так что посредством своих выставок Симон Мраз последовательно штудирует разные слои советской и современной российской культуры. Историю советских покорителей Севера он осваивал на выставке на ледоколе «Ленин», жизнь постсоветского научного посёлка — в Архызе, культуру индустриальных центров — в проекте «Надежда», реализованном в промышленных городах России. Теперь новый пласт — деревенский — на базе Красноярской музейной биеннале.

Эта личная причина выбора темы понятнее и важнее официальной привязки к столетию российской революции. Мраз подчёркивает, что считает важнейшим итогом 1917 года именно перемену роли деревни в российской жизни: изменился основной тип производства, из аграрной страна превратилась в промышленную. Это правда, но для всех участников выставки самое в ней главное — увидеть то, чего ещё не видел. Австрийский куратор находит увлекательные для себя темы и объекты, которые русские считают скучноватыми, а дальше с энтузиазмом показывает им страну. А в Карачаево-Черкесии вы, мол, были? А в Мурманске? А помните, что Красноярская музейная биеннале была первой в России? А что на вашем языке слово «мир», на котором смерть красна, означает также «крестьянскую общину»?

Данила Ткаченко. Ритуал, 2017
Фотография

И вот здесь работает тот самый европейский подход — причём и для художников, и для журналистов. Приезжая в новые для себя места — в Красноярск, Калмыкию (Ясмийн Виссер и Штефан Шэфер), Тарусу (Эвелин Лоши), в село Учма (Беньямин Айхорн), в Якутию (Маркус Ханакам и Розвита Шуллер) или в белорусский колхоз (студенты Университета искусства и дизайна Линца), — они общаются там с местными, а по результатам создают свои произведения, текстовые или визуальные. Художник в этой ситуации и есть журналист, он работает с темой, в которой не является специалистом, выполняет задание по сбору фактов и мнений и организует их в новую форму. Причём, как и любой биеннальный художник в африканской деревне, он рано или поздно обнаруживает, что экзотическая натура дала ему больше, чем он когда‑либо рассчитывал дать ей своей гуманитарной миссией. Люди, которые приезжают улучшать культурную ситуацию в регионе — неважно, искусством, публикациями или собственным вниманием, — получают больше, чем могут отдать.

Однако в таком подходе есть и очевидные проблемы, тоже журналистского толка: десант от искусства, который высаживается на новой для себя территории, не то чтобы не успевает собрать информацию, он не успевает её пережить и пропустить через себя. Поэтому работы на красноярской выставке, которые были сделаны художниками, лично связанными с деревней или пришедшими к теме самостоятельно, сильнее тех, которые делались с внешней подачи. Вот работа Ани Жёлудь, которая живёт в селе Аринино недалеко от Гжели: его дома, хозяйственные постройки, церковь и кладбище художница перенесла в выставочное пространство в виде пространственных макетов — металлических остовов, вызывающих ассоциации то ли с пожаром, то ли с местом преступления. Фотограф Елена Чернышова тоже работает с персонально значимой темой — ищет собственные корни, пытаясь попасть в сохранившиеся сибирские поселения старообрядцев. Те живут закрыто, и для того, чтобы сделать серию, надо их не просто найти, но убедить, объяснить и дать срок привыкнуть к себе. Это медленное время, заложенное в проект, и обеспечивает неповерхностный результат. Леонид Тишков, ещё один автор с деревенскими корнями (он родился в уральском селе Нижние Серги), превратил деревенские коврики, по которым в детстве, как по тёплым островкам на ледяном полу, шёл спросонок умываться, в проект «Ветхие флаги моей светлой родины». Ещё один коврик, тоже круглый, он сделал из светодиодных ламп, подчёркивая солярную символику вязаного прототипа. Проект Данилы Ткаченко недавно обрёл скандальную популярность в интернете: он сжигает брошенные деревенские дома, а затем фотографирует ритуальное уничтожение старого мира и мiра. На него ополчились охранители наследия, а затем и соцсети, так что теперь искусствоведам приходится оправдывать художника и юридически — ни одного объекта частной или государственной собственности в результате не пострадало, и этически — в очередной раз рассказывая о свободе художественного жеста.

Елена Чернышова. Унесённые верой, 2017
Фотография

Поскольку речь в этой статье не столько о структуре выставки и содержании конкретных работ, сколько о значении всего проекта, нельзя не сказать о месте его проведения. Нынешний музейный центр «Площадь мира» — это бывший красноярский Музей Ленина, тринадцатый и последний в Советском Союзе. Он появился тогда, когда интеллигенция уже смотрела на свою историю сквозь призму эстетики постмодернизма. Обнаружив, что имеющихся экспонатов недостаточно даже для самой захудалой исторической экспозиции, руководство музея обратилось к игровым стратегиям. В итоге к нашему времени постоянная выставка не столько документирует прошлое, сколько переосмысляет его. Скульптуры большевиков, которые раньше встречали зрителя, теперь видны только со спины и где‑то до уровня копчика — они символизируют ушедшую эпоху. Самое свежее приобретение в коллекции, работа Александра Закирова и Ивана Тузова, — пиксельная скульптура Ленина из гофрокартона на площади перед музеем. Все эти игры со старыми экспонатами и сюжетами соответствуют тому, что в своё время делал соц-арт, так что для музейного руководства логичным шагом стало начать собирать свою коллекцию современного искусства, которая дополнила и разбавила постоянную экспозицию. Пополняется она в основном за счёт временных выставок, в первую очередь музейной биеннале — той самой первой российской. Наверняка, что‑то останется в музее и после нынешней выставки. Сейчас, наряду с деревенским проектом и постоянной экспозицией, там находится шаманский кабинет и фотовыставка Ельцин-центра про 90‑е — причём всё это практически без разделителей, прорастая друг в друге по принципу палимпсеста. В результате формируется странный и при этом достоверный образ постсоветской реальности, в который тема деревни включается как недостающее, но явно необходимое звено.