Мерцающий ужас — миф, морок, мистерия
Уже несколько лет ходят разговоры, что «якутская новая волна» — чуть ли не самое интересное, что происходит сегодня в российском кинематографе. И совсем недавно музей «Гараж» выпустил целый сборник, посвященный этому феномену, — «Якутское кино. Путь самоопределения», где рассказывается, насколько разные эти фильмы — и по жанрам, и по темам. Нам же показались самыми впечатляющими ленты, снятые на основе якутских тубэлтэ — историй об ужасном. В них непременно присутствуют одинокие путники, которых внезапно застали темнота или непогода в темном лесу, и им приходится искать ночлег в пустом и ветхом доме, где живут злые духи. Именно поэтому мы публикуем главу «Мерцающий ужас — миф, морок, мистерия», написанную режиссёром Костасом Марсаном, автором фильмов «Иччи», «Мой убийца», «Детектор».
— С тех пор в утренний туман там видят всадника…
Много лет я пытался вспомнить, о чем была история, рассказанная в ту ночь. Костер, лес, озерцо на полянке, отражающее звезды, лица примолкших одноклассников, пляска огня, момент оцепенения в холодно замолчавшей тишине и нечто живое и невидимое, что замерло за нашими спинами — все прекрасно отпечаталось в памяти, а сам сюжет тубэлтэ растворился словно туман. Остался лишь призрачный всадник.
Меня всегда очень смущал вопрос журналистов: почему возник якутский кинематограф? Один и тот же досадный вопрос, постоянно всплывает во всех интервью и словно невыученный билет на экзамене вводит в ступор. Нужно срочно что-то лихорадочно придумывать с места в карьер, пытаться объяснить, описать, найти какие-то «объективные факторы», которые… которых… которым…
Да, трудно ответить на этот вопрос, не скатываясь в пережевывание общих мест и банальностей. После чтения текста беседы я заливался краской: боже мой какая ерунда, зачем я так сказал! Теперь всегда отвечаю: я не знаю. Вопрос о причинах возникновения якутской кинематографии должны изучать историки, исследовать социологи, объяснять киноведы, трактовать кинокритики, но не якутские режиссеры. Изнутри общего не видно. Все равно что пытаться описать красоты реки, находясь под водой. Но здесь, в глубине, мы можем почувствовать, откуда идет движение, как текут, смешиваются, взаимодействуя друг с другом, темные и холодные воды. Вот мы ловим ощутимое подводное течение, оно постоянно присутствует в общем потоке реки якутского кино, то усиливаясь, то ослабевая, это течение создает фильмы в жанре «хоррор», а его источник бьет из подземных родников «историй об ужасном» — тубэлтэ.
Мааппа. 1986
«Сбился путник с дороги. Короткий зимний день на исходе. Лес уже темнеет. Долго плутал и вышел наконец к алаасу (полянке). А там етех (домик). Обрадовался путник: попросится на ночлег, согреется, перекусит, а утром дальше в путь. Но дом оказался заброшенным, холодная печка-камелек да углы, заваленные снегом. Что делать, не умирать же в лесу. Привязал лошадь, укутался поплотней, да и заснул. Глубоко ночью в дом вошла девушка, удивилась гостю, разожгла огонь в камельке, чаем напоила, укрыла теплым одеялом, села у камелька и рассказала путнику, что умерла давно, что кости ее так и лежат за домом и что нужно бы похоронить их по-человечески. Проснулся путник утром, удивился. Как только жив остался? Дом заброшенный, полуразваленный, холодный, а он полон сил, словно на теплых перинах спал. Вспомнил про странный сон, заглянул за дом и нашел там кости неупокоенные. Похоронил девушку. И продолжил свой путь».
В весенний день 1986 года, когда по якутскому телевидению показали фильм Алексея Романова «Мааппа» («Марфа»), для меня Кино впервые заговорило на саха тыла (якутском языке). Было очень странно и завораживающе. До сих пор кино разговаривало только по-русски, показывало жизнь других людей, где-то далеко… Это было привычным и само собой разумеющимся. И вдруг сквозь экран засветила якутская история, наша жизнь. Сюжет мистический, очень знакомый по фольклору и по литературе. Обязательный элемент повествования — одинокие путники, которых внезапно застали темнота, дождь, снег или болезнь, они всегда попадают в темный лес, в ветхий заброшенный етех, где могут стать жертвами злого духа, Yёр (страшное абаасы в заброшенном етехе и разбойники в рассказах «Испугавшийся», «Рассказ заблудившегося мальчика» у
О заброшенных домах в далеких и близких алаасах, где некогда жили люди, а теперь обитают призраки, мы были наслышаны от взрослых, а у некоторых руин сами бегали, играли. Настоящая жизнь происходила днем, при свете солнца, среди людей, но грань между реальным и потусторонним очень тонка, буквально через несколько шагов можно было попасть в места запретные, где нельзя шуметь, в места тихие, застывшие подобно сновидению, там течение времени ощущалось совершенно по-другому, а сквозь видимую реальность мерцала другая жизнь. Но разве могли якуты увидеть такие истории в советском кино? До «Мааппы» нет. Так сюжеты и мотивы тубэлтэ, ставшие источником вдохновения для якутских писателей, послужили материалом для первых якутских режиссеров и силой, пробудившей интерес якутского зрителя к местному кино.
Интересно что первый якутский фильм ужасов начался с экранизации канонического сюжета о путнике и дороге. Человеческий мир на огромной по территории Якутии состоит из двух изолированных сфер — многочисленных алаасных миров (деревня) и городского пространства (Якутск). Находящееся между ними промежуточное пространство представлено образом дороги («суол»), который в культуре народа саха наполнен особой смысловой и концептуальной нагрузкой и транслирует в своей пограничной сущности территорию между двумя противоположными понятиями — Жизни и Смерти. Даже в языке переход души умершего из срединного мира в загробный выражается словом «барда» («ушел») и сопровождается, как и в других культурах, множеством ритуальных действий, связанных с дальней дорогой — например, в древние времена состоятельных якутов хоронили вместе с лошадью.
Именно в дороге, в этой сумеречной зоне, активно функционируют страшные субъекты истонченной реальности, дэриэтинньик-оборотни, Yер-призраки, преимущественно выступающих в образах красивых женщин, выразительно-ужасающих и вместе с тем зловеще-привлекательных. С ними связаны дорожные байки-страшилки о погибших или чудом избежавших смерти путниках, поддавшихся соблазну роковых женщин-призраков: их харизма, красота, вкусная еда, теплый очаг исчезают в мгновение ока, оставляя после себя ужас, пустоту и холод. Здесь также важно отметить время года, в котором происходят события «Мааппы» — зима. Быт якутов вписан в вечный ритм смен зимы и лета, два сезона рифмуются как образы Смерти и Жизни. Холод — признак хтонического, темного начала. Из таких точных деталей соткана живая ткань фильма. Все крайне минималистично, и только воображение зрителя дорисовывает жуткие подробности из прошлой жизни девушки-призрака. Примерные обстоятельства ее гибели. Судьбу ее семьи.
А что же путник? Кто он? Куда ехал? Была ли у него цель? Путник — это мы, зрители. Фильм обращается к глубинной памяти кочевого народа. Кочевнику, прибывшему в новое пространство, абсолютно всё кажется чуждым и диковинным, что вынуждает его действовать по-другому, изменять привычные паттерны поведения, проходя внешние и внутренние трансформации. Любая дорога, любое перемещение в пространстве меняет человека. Невозможно вернуться из путешествия прежним. Домой всегда возвращается Другой. У русского писателя
Кочевник, преодолевая путь, делает страшное знакомым, знакомое привычным, привычное своим, и снова пускается в дорогу, оставляя за спиной себя, чтобы неизвестным путником вновь вступить на территорию страшного.
Вечное колесо Жизни.
Сайылык. 1992
«Рассказывают, что некая девушка, работая в поле на сенокосе, вдруг услышала за спиной странный вой. Она оглянулась и увидела, что в отдалении вдоль дороги плывёт в воздухе большое бревно, на нём кто-то восседает, а по обе стороны от него парят в воздухе два тёмных силуэта, напоминающих человеческие, и бьют его палками. Избиваемый и испускает тот самый жалобный вой. Девушка посмотрела на других, но никто, кроме неё, этого не замечал. Вся эта странная процессия проплыла по дороге мимо, и в какой-то момент девушка узнала избиваемого человека, это был недавно умерший старик. Видение исчезло так же внезапно, как и появилось. Тревожно стало девушке, при жизни покойник считался приличным, уважаемым человеком. Но, видать, были за ним какие-то тяжелые грехи, что-то он скрывал, чего люди не знали, что после смерти с ним так обращались».
Смерть — сложная и загадочная тема. Граница с ней всегда рядом, всегда открыта, но никто оттуда не возвращался. В шаманских практиках есть техники, которые позволяют особенно сильным шаманам посещать загробный мир, выступая посредниками между миром живых и миром мертвых. Оттуда они возвращались с новыми знаниями.
В 1992 году на канале НВК «Саха» показали телевизионный фильм режиссера Анатолия Васильева «Сайылык» (летнее поселение-стойбище у народа саха). По сюжету в родную деревню из города приезжает мужчина средних лет, Анатолий. Он много лет не был здесь, теперь хочет за небольшую цену купить старый дом, чтобы остаться здесь жить. Анатолий застает хозяина дома Мэхээлэ тяжело больным, почти при смерти, после короткой беседы с умирающим ему дают ключи от старого дома, чтобы он переночевал там. Ночью, проснувшись от громкого стука, Анатолий выходит во двор и видит Мэхээлэ. Лицо его мрачно, на вопросы не отвечает, молчит. Старик медленно поворачивается и уходит в туман, а главный герой видит в окно себя внутри дома. Анатолий понимает, что с ним что-то произошло. Тревожное подозрение переходит в ужасное осознание, но ему страшно признаться самому себе, что он — умер! А что делать дальше, он не знает!
Зритель видит историю с точки зрения мертвого человека. Фильм визуально воспроизводит концепцию мироздания якутов, согласно которой загробный мир — это зеркальное отражение нашего мира. Иллюзия жизни продолжается по инерции еще некоторое время, пока душа сама не найдет дорогу в иной мир. Сценарий Семёна Ермолаева построен таким образом, что мы очень мало знаем о главном герое, о его прежней жизни в городе, о его семье, о том, какой у него род занятий, ничего не знаем и про «темные» грехи Анатолия, о которых постоянно упоминает он сам и намекают «тени», застрявшие между жизнью и смертью. У зрителя во время просмотра фильма возникает много вопросов: почему он решил жить один в деревне, почему покупает старый дом, почему оставил свою семью? Прямых ответов режиссер не дает, но недосказанность создает дополнительную тревожную атмосферу, возбуждает воображение, наделяет фигуру Анатолия мрачной загадочностью, наполняет историю зеркальными «пустотами», в которых сам зритель может узреть отражения чего-то своего, глубоко личного. Необычен и финал — я слышал много недоуменных отзывов о «пессимистичном» конце фильма. Анатолий видит, как люди нашли его тело, «тени» уговаривают его вернуться в мир живых, но тут же герой видит, как открывается дорога в «сайылык», и решает не возвращаться в жизнь, а навсегда уйти в мир мертвых. Почему?
Мне кажется, в фильме «Сайылык» сюжет имеет второстепенное, если не третьестепенное, значение. Главная цель фильма. — погрузить зрителя в состояние мистической неопределенности, попытаться передать чувство неясности и пограничья, возникающее при переходе из одного мира в другой. Поэтому нам нужно подробнее упомянуть о таком явлении якутской религии, как «кэритии» (обход) — аналог воздушных мытарств в христианстве. Считается, что после смерти человека в течение какого-то времени его дух не покидает землю, а посещает последовательно все места, в которых бывал при жизни. Когда дух совершает такой «обход», некоторые люди могут слышать странные звуки и голоса, будто проносящиеся под небом, а особо чувствительные могут и узреть этот процесс. Причём само слово «кэритии» на якутском языке по смыслу содержит элемент принуждения: душа не по своей воле совершает обход, а ее как бы заставляют. В преданиях говорится о том, что случалось, когда какой-нибудь путник встречал в заброшенных домах странную процессию, сопровождающую нарядно одетого господина или госпожу на лошади. Впоследствии эти люди, словно мираж, чудным образом исчезали. Потом охотник узнавал, что в это время в их наслеге умер человек.
Если пересмотреть фильм с такой точки зрения, то многое встает на свои места. Поэтому наивно ожидать от создателей «Сайылыка» банального успокаивающего «хеппи-энда». Главный герой не выбирает жизнь не потому, что слаб или избегает проблем. Нарушая стандартную драматургию, режиссер фильма решает другие задачи — зачем обманывать и вводить в заблуждение зрителя в отношении того, что он и так знает, с чем рано или поздно придется столкнуться каждому. Все в нужный момент перешагнут за грань и встретятся со Смертью.
Это неизбежность.
Это естественный круг Жизни.
Невероятно, но похоже, Анатолию Васильеву задолго до американских режиссеров Роберта Эггерса и Ари Астера удалось найти стиль, который в 2010-х годах назовут «пост-хоррор».
«Сэттээх сир» («Проклятая земля», 1996)
«Молодой парень в селе вечером пошел в гараж во дворе повозиться со своим мотоциклом. Гараж был переоборудованным древним амбаром, так что неизвестно, что в былые времена в нём могло произойти. Вдруг парень услышал совсем рядом чей-то голос, поднял голову и видит, как из угла амбара на него надвигается висящий в воздухе человеческий рот и при этом что-то говорит. Парень в ужасе бросился бежать, рот последовал за ним. Гнался он за парнем до самого крыльца дома, где и растворился в воздухе. И всё это время без умолку что-то говорил, но шокированный парень не запомнил ни слова. Не к добру такие видения, сказали старики, и действительно, в течение года после этого много плохого произошло в семействе, где жил тот парень, то пожар почти уничтожил дом, то сестра раком заболела, то зять утонул во время весенней охоты».
Интересно, что в якутском фольклоре злое потустороннее начало, в отличие от добрых сил, никак не персонифицировано, не материализовано — то есть нет четкого описания того, как эти темные сущности выглядят. Как правило, есть некие абстрактные описания призрачных теней, напоминающих странных существ, либо чаще всего состояние тревоги, резкое нарушение спокойного течения жизни, атмосфера, сильно меняющаяся в присутствии Иного.
В 1996 году якутское телевидение все еще лидер по производству массового зрительского кино. Именно в этом году в эфире НВК «Саха» демонстрируется фильм Эллэя Иванова «Сэттээх сир». Благодаря телевидению жуткая история молодой семьи фермеров, вызвавших гнев потусторонних сил, становится известной широкому кругу зрителей, повторные показы в эфире закрепляют успех по всей Якутии, а архетипический сюжет обеспечивает фильму заслуженный культовый статус «самого страшного якутского хоррора».
А еще фильм вышел в крайне удачный момент — в период развала колхозов, бурного развития индивидуальных хозяйств и программ господдержки в деле возрождения фермерства. Множество алаасов, некогда заброшенных, теперь вновь осваивались крестьянами, что внезапно привело к повышению интереса к локальной истории этих местностей. Оказалось, многие из них таят забытые трагедии периода Гражданской войны, массовой коллективизации или голода военного времени. Страшные человеческие драмы, о которых не принято было говорить в советский период, ушли в темное подсознание народа и беспокоили покой селян смутными слухами о неупокоенных призраках, о странном плаче из леса, о живой отрубленной голове в озере… В фильме «Сэттээх сир» на первом плане в качестве персонажей, за которыми зритель наблюдает, за которых переживает и с которыми себя ассоциирует, выступает молодая семья фермеров, но главный «спрятанный», теневой сюжет фильма связан не с ними, а со старушкой Олёксос, с историей ее детства, с ужасной тайной ее семьи, со временем, когда устанавливалась Советская власть. Можно только представить, через что пришлось пройти ребенку, какое горе пережить. Об этих потаенных событиях прошлого режиссер нам только намекнет парой тонких изящных штрихов в картине, несколькими туманными фразами из диалогов. Старушка Олёксос — главная героиня фильма, это ее история, ее мотив — основная движущая сила событий. В конце Олёксос видит свою мать и воссоединяется с семьей. Для нее это счастливый финал.
Впрочем, девяностые в Якутии запомнились как время надежды и расцвета народной культуры. Вырос интерес к самим себе. То, что удалось сохранить коллективам улусной самодеятельности, творчество деревенских авторов-мелодистов, произведения народных поэтов стало вдруг востребовано, вызывало большой интерес у якутской публики. Оказалось, что в родной культуре есть огромная творческая сила, и она стала проникать во все области повседневной жизни. Упадок кинотеатров и гибель советского проката были компенсированы появлением видеосалонов, массовым распространением видеомагнитофонов, просмотром фильмов на VHS-кассетах. Неудивительно, что в этой кипящей противоречиями среде стали первыми прорастать цветы якутского хоррора, во-первых, потому, что первые режиссеры увидели классические образцы жанра, во-вторых, неожиданно оказалось, что якутам есть что сказать, и, главное, что показать в ответ на западные ужастики. Отныне все эти таинственные истории, кочующие из улуса в улус, рассказываемые шепотом, обретают визуальный ряд.
«Сэттээх сир» можно представить как первый удачный опыт визуализации бесплотных духов в якутском хорроре. Создатели фильма специально избегают прямолинейных и банальных способов изображения «монстра», образа зла из нижнего мира — нет никаких актеров, переодетых в черные лохматые костюмы с рожками и когтями из фольги, никакой «чупакабры» из резины на проволоке, никаких «гниющих» масс из сиропа и крема. Но есть художественное использование света и цвета для создания атмосферы смещенной реальности, применение специальных звуковых эффектов в моменты активизации невидимой угрозы, точечный показ только разрозненных деталей (голова, рука, тени, огонь), целиком собирающихся в смутную тревожную сущность в воображении зрителя. Эти приемы оказались действенны и эффективны, не зря фильм до сих пор занимает особое положение в якутском кинематографе и живет в зрительской памяти.
Сознательно или бессознательно, у создателей «Сэттээх сир» еще в 1996 году получилось практически на ощупь найти те точки, ту волну, то настроение, что помогает излучать мерцающий ужас в самом воздухе фильма, то невесомое нечто, что могло бы стать узнаваемым стилем для якутского хоррора.
К сожалению, впоследствии мало кто пошел по этому пути.
«Түүҥҥү кыыс» («Девушка-видение», 1999)
«Ночь застала молодого охотника в лесу. Чтобы не промокнуть под дождем, устроился он под раскидистым деревом и быстро уснул. Наступило утро, он проснулся и продолжил путь. Вдруг видит, что рядом дом. Удивился и думает: «Что ж я его не заметил раньше, не попросился на ночлег». Постучал в дверь, но никто не ответил. Тогда он отворил дверь и видит: хозяева сидят перед печкой и пьют чай. Юноша поздоровался. Но ему не ответили. Охотник оскорбился, рассердился, но вдруг понял, что его и взаправду не замечают. Он стал невидимкой! Сначала юноша испугался. Но постепенно, молодой же, его охватило озорство. Увидел он, что у хозяев живет красивая дочь. Ночью, когда все домочадцы спать легли, пробрался он к девушке в гости и начал заигрывать. Девушка почувствовала чье-то присутствие, проснулась испуганная, закричала: «Демон в нашем доме!» Парень в уголочке схоронился и смеется, думает: «Вот дураки!» Хозяева вызвали шамана. Парню стало любопытно, что теперь будет. Шаман произвел камлание и указывает на угол, в котором парень прятался: «Вот он! Чувствую, он здесь. Как выглядит? Описать не могу, но прогнать попробую». Начал шаман что-то бубнить, ножом деревяшку строгать, и тут парень почувствовал, что невидимый огонь сжигает его с ног до головы. И как только огонь душить его начал, то в ужасе проснулся под деревом, где ночевать устроился мгновение назад.
Несмотря на дождь, поспешил парень домой. Да все дивился, что сон такой странный приснился. А через несколько дней по округе слухи разошлись, что в соседнем алаасе какое-то существо Нижнего мира домогалось девушку. И был проведён ритуал изгнания".
Чем сновидение отличается от воспоминания? Может ли сон стать альтернативой жизни? Что будет, если я останусь во сне навсегда? Еще китайский философ Чжуан задавался вопросом «То ли я Чжуан Чжоу, которому приснилось, что он — бабочка, то ли бабочка, которой приснилось, что она — Чжуан Чжоу». Любой испытает экзистенциальный ужас, если однажды откроется, что его жизнь протекает в чьем-то сне. На мой взгляд, тема ночных кошмаров — одна из самых интересных в хоррорах, ибо открывает двери для всевозможных визуальных фантазий и интерпретаций чего угодно.
В 1999 году кинокомпания «Сахафильм» выпускает художественный фильм режиссера Геннадия Багынанова «Түүҥҥү кыыс» («Девушка-видение»). Стоит отметить, что «Девушка-видение» относится к числу первых якутских фильмов, которые были показаны в кинозале, на широком экране. Во время мартовских праздников в кинотеатре «Лена» два сеанса прошли при полном аншлаге. Тогда подобные показы были единичны. До полноценного проката якутских фильмов еще далеко.
«Девушка-видение» не совсем привычный хоррор: нет ни скримеров, ни саспенса, ни призраков, ни монстров. Страх, точнее тревога, нарастает постепенно, по мере осознания странности событий фильма. Якутский зритель знаком с тубэлтэ про Девушку-видение, поэтому дотошно объяснять и подробно показывать, как эта сущность влияет на жизнь человека, создатели не сочли нужным, с контекстом истории почти все знакомы. Поэтому сюжет фильма разворачивается почти сразу, после более чем формальной экспозиции. Главный герой фильма Кеша — юноша, только что окончивший школу, он готовится поступать в университет, а пока помогает родственникам на сельхозработах. Тамара — его девушка, они одноклассники, парочка, для всех почти «жених и невеста». Однажды вечером Кеша услышал от взрослых мужиков историю про Девушка-видение, что, если она кого посетит во сне, тот пропадает для нормальной человеческой жизни, настолько девушка из сна прекрасна. Охваченный любопытством, юноша призывает Девушку-видение показаться ему. И она не заставила себя долго ждать…
С этого момента визуальное пространство фильма разделяется на два мира: повседневная реальность снята в нарочито документальной манере, свободная ручная камера безучастно фиксирует скучные деревенские будни, тяжелую, неинтересную работу в поле, небогатые интерьеры домов, грубый быт. Сам Кеша время от времени ломает четвертую стену и обращается прямо к зрителю, комментируя свою работу, делясь с планами на жизнь — впечатление, будто смотришь не кино, а телевизионный репортаж с прямыми включениями и интервью. По контрасту с этим мир снов изысканно кинематографичен. Тщательно выстроена композиция кадра, изображение живописно размыто, персонажи проступают сквозь дымку, светом и тенью создается глубина и объем, съемка в рапиде придает атмосфере эффект иллюзии и хрупкости.
В этот прекрасный мир Кеша теперь хочет возвращаться вновь и вновь. Юноша быстро теряет интерес к Тамаре, к работе, к родным. Он почти все время спит. Тамара удивлена и встревожена внезапной переменой. А Кеша все больше погружается в сладострастный мир эротических удовольствий с Девушкой-видением.
Даже в Якутске наваждение не рассеялось. Грязный, серый, агрессивный, неуютный город только усиливает невыгодный контраст между опасной жизнью и сладкими грезами, усугубляя и без того тяжелое положение Кеши. Он растерян и потерян, ничто его не радует, ни студенческие тусовки, ни Тамара, ни новые знакомства. Единственное утешение — встречи с Девушкой-видением во снах. Вместе они уходят в мир снов все дальше и дальше. Но так же быстро, как Девушка-видение вошла в жизнь, точнее в сны Кеши, так же легко однажды она его покинула. В финальных кадрах Кеша и Тамара снова вместе. Хеппи-энд?
Мне кажется — нет. Самое страшное в этой истории только начинается, если мысленно продолжить сюжет, то за кадром, после титров, мы имеем неизбежное расставание Кеши и Тамары либо несчастную семью, если они поженятся.
Что интересно, глубокая депрессия Кеши вызвана вовсе не злой природой Девушки-видения, как если бы она высасывала у парня жизненные силы и сводила с ума, как европейский суккуб, — нет, просто красавица из мира снов так хороша, что ни одна земная девушка не может сравниться с нею, и оттого юноша обречен на вечную неудовлетворенность — не только в физическом, но и в эмоциональном и духовном плане.
И вот это постоянное мучительное сравнение того, что есть, и того, что было, но больше никогда не будет, и толкает юношу во все тяжкие — некоторые варианты истории заканчиваются самоубийством. А сама Девушка-видение предстает существом хоть и потусторонним, но тонким, ранимым, трагическим — она прекрасно осознает, что портит людям жизнь, но обречена на такое существование в поисках хоть капли тепла в вечном могильном холоде.
Подводное течение обволакивает нас. Но нам пора вынырнуть на поверхность. Как скоро стемнело! Тихая весенняя ночь. Мы в лесу, но мы не одни, за нами сквозь темноту внимательно наблюдают вездесущие глаза иччи. Неясное движение, неслышный шепот, невидимые лики. Небо чистое, открытое, яркие звезды весело перемигиваются. Вместе с туманом мы поднимаемся и улыбаемся им в ответ. Но что это? Там за озером горит небольшой огонек. Он привлекает наше внимание. Мы делаем призрачный шаг. Слышим треск костра. Искорки летят вверх. Различаем темные силуэты на фоне огня. Девочка, уже понизив голос, о чем-то рассказывает притихшей компании. Мы притаились за их спинами. Но слышим только последнюю фразу.
— С тех пор в утренний туман там видят всадника…
Владимир Кочарян. Якутское кино. Путь самоопределения — М.: Музей современного искусства «Гараж», 2024
