Москва

,

Выставки

Кураторы Анна Арутюнян и Андрей Егоров о выставке «Современник. Начало»

Кураторы выставки в Московском музее современного искусства Анна Арутюнян и Андрей Егоров должны были представить архивные материалы к первым шести спектаклям театра «Современник», однако сочли необходимым пригласить семь современных художником и показать семь их инсталляций, практически никак не связанных с театром, чтобы мы по‑настоящему почувствовали, о чём «Современник» разговаривал со своими зрителями

Что: Современник. Начало
Где: Московский музей современного искусства, 28 апреля — 30 мая 2021

Вечно живые, 2021
Вид экспозиции в Московском музее современного искусства

Андрей Егоров: Наш проект посвящён театру «Современник», который в этом году отмечает своё 65‑летие и у которого недавно сменился художественный руководитель: как вы знаете, во главе театра почти 50 лет стояла Галина Волчек, а сейчас эту должность занял Виктор Рыжаков, который раньше был директором Центра имени Мейерхольда. Поэтому выставка — это символический жест, завершающий один этап истории театра и открывающий новый. Она основана на архивных материалах «Современника» и выстраивает линию семи ранних спектаклей 1956—1962 годов, то есть показывает период оттепели.

Анна Арутюнян: Оттепель — это непосредственный контекст ранней истории театра: ХХ съезд КПСС состоялся в феврале 1956 года, а в апреле был показан первый спектакль «Современника».

Андрей Егоров: Само возникновение театра — очень мощный симптом либерализации культурной жизни постсталинского периода, и в этом смысле их эстетика мне кажется очень показательной, потому что она регистрирует запрос на серьёзный разговор, на проговаривание сложных тем, которые раньше были табуированы. Тема войны присутствует фактически во всех этих спектаклях, как и внимание к повседневности, к простым и даже заурядным персонажам. Кроме того, очень важно, что «Современник» ставил пьесы современных авторов.

Как вы можете представить, сделай мы эту выставку в архивно-историческом ключе, она смотрелась бы очень монотонно. Наши материалы довольно однообразны — это в основном чёрно-белые фотографии, плакаты, программки, частично сохранились эскизы декораций. А нам с Алексеем Трегубовым и Елизаветой Спиваковской — нашими сокураторами, хотелось заострить то чувство современности, которое так важно было для актёров «Современника», молодых выпускников Школы-студии МХАТ.

Анна Арутюнян: Театр родился именно их усилиями, это не было инициативой сверху. Наверное, многие из них с удовольствием поступили бы в труппу МХАТа, но судьба распорядилась иначе. Тем не менее они были убеждёнными последователями Станиславского. Ефремов ведь считал, что заветы основателей уже не исполняются должным образом, и труппа хотела обновления именно реалистического, мхатовского языка, не призывая ни к каким революциям. Их нельзя представлять себе нонконформистами от театра, они существовали внутри системы, но в странной переходной зоне. Их параллелью в изобразительном искусстве будет, скорее, левый МОСХ, суровый стиль. Они были против любой самодовлеющей театральности. Поскольку студия обращалась к современной драматургии, понятно, что реквизитом становились вещи, взятые как будто из повседневной жизни. Им всем был очень важен пульс времени, может быть, не только для них, но для всего молодого поколения конца 50‑х — начала 60‑х. И мы хотели придумать смысловую арку, которая позволила бы состыковать их время и наше. Чтобы и они говорили о темах, важных для них тогда, но чтобы и мы говорили о том, что важно для молодого поколения сегодня. В этот момент стало понятно, что нужно позвать художников.

Егор Плотников. Оттепель, 2021
Холст, масло; папье-маше, дерево, акрил

Андрей Егоров: Изначально обсуждалась идея показать искусство того времени, однако оно не монтировалось с выбранными спектаклями. И мы поняли, что этого как раз не нужно делать, а нужно, наоборот, выступить максимально контрастно и пригласить именно сегодняшних авторов. И мы пошли путём симметрии: семь спектаклей — семь художников.

Анна Арутюнян: Но тут, понятно, возникает следующий вопрос: а кто должны быть эти художники? С театром из современных авторов мало кто работает, особенно с реалистическим театром. И мы поняли, что нам не нужно искусственно лепить одно к другому, пускай художники и театр существуют раздельно, но мы возьмём авторов, которые также увлечены повседневностью, которые извлекают из неё острые и интересные смыслы. Причём нынешние художники, которые делают политическое или активистское искусство, тоже не монтируются со спектаклями «Современника», потому что театр не был оппозиционным. Его острота обеспечивалась попыткой понять своё время, она не была остротой критики. В общем, мы сломали голову, кем должны быть эти семь авторов. Оказалось, кстати, что у нас больше всего выпускников Школы Родченко, и это по‑своему закономерно: обращение к сегодняшним темам, проблемам и среде очень свойственно этому заведению, и в работах студентов много документальности. Кроме того, есть аспект, на который, конечно, никто не обратит внимания, но важный для нас: все семь художников живут в основном в Москве. Нам было важно, что все они транслируют повестку не только времени, но и места, чтобы сохранялась метафизическая симметрия. Наш первый проект — это инсталляция Егора Плотникова, прямого ученика Никонова и по сути продолжателя традиции русского реалистического пейзажа.

Андрей Егоров: Однако это не заимствование, а его собственный проект актуализации пейзажа. Егор родился в Кирове, там же этот пейзаж и был написан, но у художника получилось универсальное русское пространство. Более того, не с первого взгляда понятно, какое это время, XIX или XXI век. Зато очевидно, что это оттепель — в прямом смысле, природная оттепель. Мы Егора специально просили оттолкнуться от этой темы.

Анна Арутюнян: Этот пейзаж с незаполненной полосой, с одной стороны, затягивает внутрь, а с другой — «взламывает» сам себя, ставит под вопрос иллюзию. ­Он напоминает декорационный задник и служит своеобразным прологом. А дальше начинается театральная зона. Зоны художников и зоны спектаклей у нас чередуются, и эти театральные разделы по сути являются авторскими инсталляциями Лёши Трегубова, которые он выполнил по мотивам оригинальных декораций.

Андрей Егоров: Когда мы обсуждали дизайн выставки, мы понимали, что все эти спектакли требуют серьёзной подачи, про них нельзя говорить легкомысленно, нельзя делать лишь аттракцион. Должно быть зрелищно, но сдержанно.

Егор Федоричев. Без названия, 2021
Акрил на стене; брезент, битум

Анна Арутюнян: Первый спектакль — «Вечно живые», у него тот же сюжет, что и в фильме «Летят журавли», который вышел через год после спектакля. Обе работы поставлены по пьесе Виктора Розова, и создатели фильма, безусловно, видели театральную версию, поскольку постановка прогремела на всю Москву. Это история про войну, увиденная глазами членов одной семьи, частная история, очень далёкая от официоза.

Андрей Егоров: А дальше как раз проект Егора Федоричева — военный брезент, сшитый из нескольких полотен и окрашенный чёрной битумной краской.

Анна Арутюнян: Возможно, вы даже ощущаете запах, и на самом деле эта вещь предназначена воздействовать на все органы чувств, ну и задевать нерв сегодняшнего времени тоже, конечно. Для себя мы сформулировали, что это наш альтернативный занавес. У «Современника» на раннем этапе не было большого парадного занавеса — вот и этот висит как будто в подсобке, где хранится реквизит. Он специально создавался под это странное, вроде непригодное, неподобающее пространство. Вообще для Егора занавес — это лейтмотив его творчества, из всех семи наших художников он, наверное, единственный, кто так близко связан с театром, даже учился в той самой школе-студии МХАТа, а уже потом пошёл в Школу Родченко. Он нам рассказывал, что его как будто преследует знаменитый занавес Давида Боровского, который тот сделал для театра на Таганке. А театр на Таганке появился позже и стал как бы антиподом аскетичного, чуждого театральности «Современника». Ведь в отличие от него Таганка была максимально сосредоточена на эстетической стороне, на художественной выразительности, художник там играл важнейшую роль, был по сути соавтором во всех спектаклях. Боровский сделал свой знаменитый занавес для «Гамлета», где играл Высоцкий, это была самая хитовая постановка того времени, и Егор всё время к этому занавесу возвращается, пытается как‑то прокомментировать его разными способами.

Андрей Егоров: Битум — это нефтепродукт, он ассоциируется с сакральным ресурсом современной экономики, но и с войной тоже, что важно для «Современника», для спектакля «Вечно живые», но и для наших новостных сводок. А ведь для Егора живопись — это, конечно, форма протеста.

Анна Арутюнян: Второй спектакль называется «Матросская тишина» — по пьесе Галича, также на острую тему. Война здесь показана глазами еврейской семьи: отца из местечка, который мечтал увидеть сына знаменитым скрипачом и отправил его в Москву, в Консерваторию. И когда тот действительно становится знаменитостью, отец-кладовщик приезжает к нему в гости, и видно, что сын его стыдится. А дальше начинается война, скрипач становится офицером. И в финальном эпизоде он, раненый, едет в санитарном поезде и видит образ отца, погибшего в гетто. В спектакле есть даже намёки на то, что происходило в 1937—38 годах. Судя по всему, этот спектакль должен был идти первым, «Современник» должен был им открываться, но постановку закрыли после генерального прогона, а пьеса на тридцать лет попала под запрет. И только в 1989 году Табаков, который тоже был актёром «Современника», ставит пьесу Галича, но уже в «Табакерке». Как будто доделывает то, что не было завершено. И всё это монтируется с третьим спектаклем, «В поисках радости», — это одна из самых знаменитых ролей молодого Табакова.

Евгений Гранильщиков. Без названия, 2021
Бумага, карандаш, тушь, акварель

Андрей Егоров: Очень быстро после этого спектакля появился и фильм «Шумный день», где также играли Табаков и Толмачёва. Практически весь состав перешёл в киноверсию, очень рекомендую её посмотреть, отличный фильм. Действие происходит в коммунальной квартире, герой Табакова — мечтательный оттепельный юноша, поэт, который думает о долге, общественном благе в то время как его старший брат вместе со своей женой планирует съехать от родителей, перебраться в другую квартиру, и жена занимается покупкой мебели для неё.

Анна Арутюнян: Тогда это называлось «достаёт мебель». Все покупки свозят как раз в коммуналку, столы и диваны громоздятся до потолка, и мещанские устремления жены как раз и были предметом критики в спектакле.

Андрей Егоров: Сейчас мы бы сказали, что ей просто требовалось личное пространство, пусть она и перегибала палку, однако кульминацией спектакля становится момент, когда герой Табакова случайно проливает чернила на новый стол. Жена брата выходит из себя и в отместку выбрасывает из окна его аквариум с рыбками — единственную дорогую для него вещь, после чего он хватает саблю погибшего отца и разносит всю эту мебель в щепки. Эта истерика — выражение протеста идеалистически настроенного юноши против «взрослых» ценностей.

Анна Арутюнян: Контрапунктом к этому спектаклю стала видеоработа Жени Гранильщикова «Драма», причём для выставки он подготовил к ней ещё и графическую серию. Абстрактные вроде бы образы легко прочитываются как обломки военной техники, фигуры бегущих журналистов, изображения митингов. Тут присутствует повседневная медийная заострённость, и уже через её призму мы смотрим видео, где никакой политической составляющей вроде нет: герои просто смотрят в телефон, решают какие‑то повседневные дела, но мы замечаем признаки тревоги и страха. Лейтмотив фильма — разговор о депрессии. Женя берёт интервью у кинокритика Алисы Таёжной, которая рассказывает о своём опыте борьбы с заболеванием. Вообще, этот фильм получился о предчувствии неминуемой катастрофы, и снят он в самом конце 2019 года.

Ян Гинзбург. Метод биомеханика чайки, 2021
Алюминий, ткани, найденные предметы, фотопечать, смешанная техника

Дальше идёт работа Яна Гинзбурга, посвящённая «Чайке». Ян — единственный из наших семи авторов, кто погрузился в архивный материал, ведь исследование — это основной его метод. Кроме того, он выходит за хронологические рамки нашей экспозиции: мы заканчиваем 1962 годом, а он берет 1970‑й. Мы говорили, что театр ставил пьесы современных авторов, а тут вдруг Ефремов ставит «Чайку», главную пьесу русского театра главного российского драматурга Чехова, символ МХАТа, и в сентябре того же года уходит во МХАТ. Ефремов шёл к этому с самого начала, почти пятнадцать лет, но этот поступок был очень болезненно воспринят в «Современнике», расколол труппу. Всего несколько человек ушли с ним; хотя он звал всех своих ведущих актёров, они этого не поняли: у них же уже есть свой театр, своя линия. В итоге практически все остались, и с тех пор Волчек берёт бразды правления в свои руки.

Андрей Егоров: И вот Ян погрузился в эту историю, рассмотрел отношение Ефремова к методу Станиславского, дошёл до Чехова и дальше в игровом или, если угодно, эзотерическом ключе разложил пьесу вот на такие схемы-диаграммы, по которым можно, как по инструкциям, «Чайку» сыграть. У него получились четыре панно-ребуса, которые соответствуют четырём актам пьесы и в которых он задействовал аналитические схемы из театроведческого труда 1920‑х годов, посвящённого «Чайке».

Анна Арутюнян: Можно было бы подумать: что за странная идея — переводить пьесу на язык абстрактных диаграмм. Однако в 20‑е именно такие опыты и предпринимались, это, можно сказать, целая традиция.

Андрей Егоров: Составные элементы диаграмм — ткани и найденные предметы (фоторужьё, балясины, лошадиный хомут, чучело чайки), а также фотографии мужчины в разных позах, взятые из руководства 1960‑х годов по производственной гимнастике. Для Яна эти позы идеально передают эмоциональные состояния и трансформации Треплева и одновременно отсылают к биомеханике Мейерхольда.

А дальше спектакль «Голый король» — он был, наверное, самым популярным спектаклем начала 60‑х. По жанру это сказка-сатира, где главную роль исполнил Евстигнеев.

Анна Арутюнян: Евгений Шварц писал эту пьесу в 1930‑е — в стол, как, наверное, и Галич писал в стол свою в 1945‑м. У обоих писателей, наверное, не было надежды увидеть свои произведения на сцене, но так получилось, что «Голого короля» поставила в «Современнике» режиссёр Маргарита Микаэлян. Ефремов как‑то сказал: «Нам нужно поставить какую‑то сказочку», и она принесла этот текст. Понятно, что это совсем не детская сказка, а острая политическая сатира, однако на генеральной репетиции присутствовали чиновники, и всё почему‑то прошло благополучно. Премьера состоялась на гастролях «Современника» в Ленинграде, и только тогда все спохватились, но было поздно. Фурцева вызвала актёров на ковёр, они думали, что «Современник» закроют, а им вдруг объявляют, что дадут здание на Триумфальной площади.

Анна Ротаенко. Моя мама превращается в нейросеть, 2021
Видеоинсталляция, 52ʼ50ʼʼ. Звукоинженер: Гедиминас Даугела. Ассистент по монтажу: Анастасия Яковлева

Андрей Егоров: В следующем зале мы рассказываем про спектакль «Пять вечеров» по знаменитой пьесе Александра Володина. Мужчина и женщина случайно встречаются в коммунальной квартире, и по ходу действия выясняется, что они были знакомы до войны, что у них были отношения, которые война как раз и разрушила: мужчина пропал на войне, и даётся намёк, что после возвращения он оказался в лагерях.

Анна Арутюнян: Он поёт известный лагерный романс. Интересно, что у спектакля было две версии: одну ставил Ефремов, другую — Волчек. Это был её режиссёрский дебют, но не полностью самостоятельный. Играли эти версии попеременно, и у каждой были свои поклонники.

А дальше — работа Ани Ротаенко. Она создана на основе фотографий из семейного архива, а также интервью с мамой, которое Аня записала в жанре «устной истории». Её мама как раз в брежневские годы работала программистом, а потом защитилась по журналистике и вообще была в то время очень социально и политически активной.

Андрей Егоров: У неё была научная работа, посвящённая анализу риторического языка в текстах Маркса и Энгельса, и Аня ожидала, что мама будет ностальгировать по золотому веку «развитого социализма», но разговор и работа в целом получились намного сложнее.

Анна Арутюнян: В своей работе Аня обыгрывает систему распознавания лиц, накладывая забавные инстаграм-маски и фильтры на старые черно-белые фотографии, и понятно, что это тоже аллюзия на нашу реальность, на механизмы контроля и надзора. И заодно комментарий на тему цифрового бессмертия, потому что работа называется «Моя мама превращается в нейросеть».

Шестой спектакль как будто выпадает из нарисованной нами линии, он называется «Никто», и это пьеса итальянского драматурга Эдуардо де Филиппо. Он был известным итальянским коммунистом, эксцентричным актёром и режиссёром.

Елена Артёменко. Private room, 2021, включая работы 2018—2021
Мрамор, смешанная техника

Андрей Егоров: Как и в «Пяти вечерах», здесь в фокусе мужчина и женщина. Главный герой, которого играл Ефремов, — мелкий вор в Неаполе, промышлявший на небольших площадях. Часть награбленного он жертвовал на украшение статуи Святого Иосифа, которого считал своим покровителем. У него трогательные романтические отношения с бедной девушкой-посудомойкой, но по какой‑то нелепой случайности героя убивают, он оказывается у райских врат, и там уже начинается странная сатира вроде бы на церковные предрассудки, а на самом деле на бюрократию. Святой Иосиф его не узнаёт, вор идёт по инстанциям, доходит до самого верха, попадает на райский консилиум. Этот атеистический пафос, востребованный в Советском Союзе, «Современник» трансформировал в политическую аллегорию.

Анна Арутюнян: Это с одной стороны. А с другой, мне кажется, им в этой пьесе импонировал дух, близкий итальянскому неореалистическому кинематографу. Это интересная параллель к тому, что делал «Современник». Также и французская Новая волна. Мне кажется, им просто хотелось поиграть с этой эстетикой, это видно даже по костюмам. Толмачёва щеголяет в платье с пышной юбкой в духе Диора, Ефремов выходит в простой чёрной водолазке таким Марчелло Мастроянни. Все отмечали, что он был очень харизматичен в своей роли, что от него веяло чем‑то совершенно нездешним.

Андрей Егоров: И рядом — проект Лены Артёменко, странное, непубличное, даже интимное пространство, отражающее реалии нашего времени, когда зум-конференции проводятся в спальне, когда уже почти полностью нивелировалась разница между частным и общественным. Мне кажется, что тревожное переживание утраты приватности — это лейтмотив многих работ на выставке.

Анна Арутюнян: Мы видим инсталляцию, которую составили из нескольких серий мраморных скульптур. Например, серия «Вещи, которые имеют вес» — это как бы разбросанные предметы одежды — майка, носки, трусы, — выполненные из камня в традиции иллюзионистических «обманок». Здесь получился своего рода театр вещей.

Екатерина Муромцева. Пока ты спал, я посадила дерево, 2021
Ткань, маркер, акриловые чернила; бумага, цветные карандаши, маркеры; авторский текст

Андрей Егоров: Последний на выставке спектакль называется «Двое на качелях» — и он же первый, который Волчек поставила самостоятельно. Это была полностью её идея взять совсем свежую пьесу американского драматурга Уильяма Гибсона.

Анна Арутюнян: Этот спектакль начинает какую‑то новую главу в истории театра, куда Волчек привносит новые сюжеты. «Двое на качелях» — это романтическая история. Практически всё действие мужчина и женщина разговаривают по телефону, а сцена разделена на две части: он — приехал из американской глубинки, она — танцовщица в Нью-Йорке. Они чувствуют родство душ, но одновременно дистанция непреодолима. Это другой «Современник», и это фактически начало эпохи Волчек. То есть то, что мы показали, — это своего рода пролог ко всему, что было дальше.

Андрей Егоров: И здесь работа Кати Муромцевой представляется мне правильной нотой.

Анна Арутюнян: Эти шесть занавесей с рисунками она сделала в мастерских «Гаража». Это единственная работа, которую мы целиком взяли готовой и придумали, как расширенно показать её в нашем пространстве. И это очень личный проект, все эти персонажи ей просто приснились, появились из ниоткуда, все они разного происхождения, комплекции, разного возраста, это своего рода цикл жизни.

Андрей Егоров: Все семь проектов художников работают со вниманием иначе, чем театральные залы, — они перенастраивают зрителя на созерцательный режим, заставляют его затормозить и присмотреться. И здесь есть ещё один момент, связанный с современной культурной политикой.

Анна Арутюнян: Приглашая современных авторов к участию в такой сложносочинённой выставке, мы хотели поддержать живой актуальный художественный процесс. Мы рассматривали проект как возможность произвести новые работы, иначе показать уже существующие, вдохновить художников новым для них контекстом, наконец заплатить гонорары всем авторам, вместо того, чтобы направлять эти суммы на покрытие страховых и транспортных расходов. А главное — дать высказаться нашему поколению. Нам кажется, что такой подход основатели «Современника» бы одобрили.