Я много путешествую по России и везде стараюсь посещать музеи современного искусства. И почти везде есть постоянно функционирующие площадки: если не музей, то галерея или какое-нибудь самоорганизованное пространство, низовая инициатива, хотя бы что-то. И тут я оказалась в Орле, сравнительно большом по российским меркам городе, областном центре, и не обнаружила ничего! Город весьма успешно эксплуатирует свою литературную историю — наследие Тургенева, Лескова, Куприна, Бунина. На улицах висят портреты писателей, а современной культуры как будто бы и нет. В местной филармонии исполняют музыку до Чайковского, иногда, вспышками, — русский романс, но ни Шостаковича, ни Прокофьева будто и не было, про минимализм смешно и говорить. Орловский музей изобразительных искусств поразил меня консервативным подходом к отбору художников и выставочному процессу в целом. Уже позже я проанализировала выставочный план музея за последние десять лет — из ныне живущих орловских художников персональных выставок удостаивались только члены Союза художников шестидесяти лет и старше, и почти всегда это — реалистическая живопись, максимум что-то похожее на импрессионизм. Более актуальные техники, материалы, сюжеты игнорируются. Между тем, порывшись в сети, я поняла, что авторы, которые занимаются актуальным искусством, в городе всё-таки есть, но доступа к музейной площадке у них нет, поэтому массовая аудитория их не знает. И мне показалось любопытным, что мы снова выделяем реалистический «мейнстрим» и изолируем всё, что визуально с ним спорит. Что опять, даже на уровне региональной арт-сцены появляется андеграунд, как в 1950−60х годах.

Тогда я решила провести полевое исследование местной ситуации. Это была своего рода кураторская экспедиция: я взяла детей, переселилась в Орёл на девять месяцев и организовала там pop-up музей современного искусства, выставив всех местных независимых авторов, которых только смогла найти, — порядка тридцати резидентов. Эксперимент заключался в следующем — мне хотелось создать ту самую отсутствующую площадку, поработать с местным современным искусством музейными способами (начать собирать фонды, проводить экскурсии, делать лекторий) и оценить, существует ли вообще аудитория современного искусства в этом городе, или город, действительно, предпочитает более привычные жителям формы культуры. Параллельно я записывала глубинные интервью со всеми участниками арт-сцены: с художниками, со студентами худучилища, представителями местных образовательных учреждений. Мой музей «НеГалерея» просуществовал шесть месяцев, за это время нас посетило больше трёх тысяч человек, мы провели полноценное исследование аудитории и узнали, что 26% опрошенных — это так называемая «проявленная» аудитория Орла, которая любила актуальное искусство и раньше, а 73% — это та, что сформировалась в результате деятельности музея. По итогам экспедиции у меня накопились сотни записей в диктофоне. Ещё полгода я разбирала материалы, и московская выставка на «Фабрике» стала по сути отчётом по проделанной работе.

А узнала я вот что: карьера тех авторов, кто легко мыслит себя в реалистической манере, в Орле складывается без особых препятствий — художник завершает обучение, и, если его мастерство высоко оценивают педагоги, молодого автора тут же принимают в Союз художников, приглашают на выставки местные институции, соответственно, у него широкая аудитория, он признан коллегами, работы раскупаются, как горячие пирожки. А вот для тех, кто не видит себя в так называемой традиционной манере, сложности начинаются ещё на этапе обучения: история искусства заканчивается даже не на авангарде, а на передвижниках. Лейтмотив обучения: «Твоя единственная задача как студента — освоить академический канон. Всё остальное тебе не нужно». Такие выпускники покидают училище с ощущением экзистенциального кризиса, с уничтоженным воображением, вызубрив всё про светотень и основы композиции. Кажется, что Орёл находится сравнительно недалеко от Москвы, но для молодых художников это расстояние огромно. Дальше они разбредаются по «гаражам», музейная система их не видит, из зрителей остаются мама-папа и друзья, продаж нет, многие голодают и, действительно, очень тяжело живут. И мне трудно не задуматься о том, какую ответственность несет система художественных и образовательных институций, насильственно ограничивая молодых авторов в выборе языка, но также ущемляя и зрителей, которые получают только «проверенное временем» искусство.

Вскоре я познакомилась с директором того самого орловского художественного Музея, и она призналась, что сама любит современное искусство, но считает, что для Орла оно не подходит, местный зритель не поймет. В итоге, я решила, что раз уж у вас в Орле такой сложный зритель, то давайте я прямо с этим зрителем поговорю. Распечатала «Чёрный квадрат» Малевича, ходила по улицам и задавала прохожим вопрос: искусство ли это? Реакция и правда была очень агрессивной. Первые три человека на меня просто наорали. Потом двое ответили, что конечно же нет. А дальше я всех спрашивала: хотите ли вы узнать, почему это считается великим произведением? И все отвечали: хотим! В тот момент мне показалось, что нормальная образовательная программа даже важнее, чем выставочная. Поэтому в «НеГалерее» запустился еженедельный лекторий по истории искусства XX века. А весь выставочный цикл был спроектирован как история о большем пути, которое искусство прошло от реализма XIX века и через все последующие эксперименты авангарда и до современности, — назывался он «Орловский авангард» и включал в себя 6 сборных выставок работ орловских художников: «Фовизм», «Экспрессионизм», «Сюрреализм и поп-арт», «Абстракционизм» и «Современная фотография и видеоарт». То есть мы о больших стилях искусства говорили на примерах работ местных авторов и искали созвучия. Мне казалось важным в разговоре со зрителем придерживаться принципа: «Я тоже многого не понимаю и не все люблю, давайте разбираться вместе, что это за зверь такой современное искусство и почему он такой».

В итоге, интерес к проекту был огромный, я бы даже сказала — настоящая жажда смотреть и слушать. Двери музея были открыты всегда, у нас не было выходных, прийти мог кто угодно: по полу ползали младенцы, а на лекциях сидели в том числе люди старше семидесяти. Я поняла, что неподготовленность зрителя — точно не препятствие для создания музея современного искусства. Реальная причина в другом, в идеологической рамке, которую устанавливают городские институции. Местное отделение Союза художников прямо заявило, что я делаю зло, что наша главная задача — охранять и передавать молодому поколению высокое мастерство реализма, а не тратить время на чуждые нам направления и ценности.

Вторая причина — это разобщённость всех тех авторов, которые хотят заниматься современным искусством. Если бы они решили: «А давайте вместе что-нибудь замутим», возникла бы потребность коллективной работы, начался бы следующий этап — желание это делать коллективно на постоянной основе, возникла бы самоорганизация. Мне часто говорили: ну какая самоорганизация, у людей же нет денег! Но ведь дело совсем не в деньгах, речь именно про потребность делать что-то вместе. Пока орловские андеграундные художники существуют так: встретились на выставках, перекинулись парой слов и разошлись по своим норкам — они на том этапе, где никакого понимания общности нет. Может быть, опять же не хватает институции, которая бы это обеспечила и объединила их вокруг себя. Правда я вижу несколько точек роста, из которых впоследствии может вырасти такая институция в Орле. Прежде всего, это МХиС, самоорганизованный фестиваль, который музыканты и художники проводят раз в год во дворе собственного дома, причём на хорошем уровне. Еще есть творческая усадьба ХельгИсы под Орлом, которая также раз в год в деревне проводит большой арт-фестиваль с выставками, мастер-классами, перформансами. Институциональная площадка по типу моего проекта «НеГалерея» могла бы сыграть роль катализатора этих процессов, усилить центростремительные силы внутри художественного сообщества. Показать, что они не одиночки в подполье, а некое множество самостоятельных единиц.

Однако тут нельзя отметать и местную ментальность. Начиная проект «НеГалерея», я была убеждена, что орловские художники уходят в изоляцию в силу определённого психотипа. Кто более энергичен и целеустремлен — наверное, поедет в Москву, в Санкт-Петербург и другие крупные города, где нет похожих проблем в художественной среде. Я даже организовала в «НеГалерее» выставку-исследование орловской идентичности, которая длилась полтора месяца и собирала ответы горожан о ключевых образах города, о том, что их заставляет остаться и почему они выбирают не уезжать. Меня поразили их ответы. Оказалось, что те самые пробивные люди, которым, как мне думалось, место в Москве, остаются в Орле принципиально. Они любят камерность города, его масштаб, они чувствуют себя реализованными, потому что и правда сделали неплохую карьеру. Людям нравится, что они полностью контролируют life-work balance, точно знают, за сколько времени доберутся до работы, что смогут в семь часов вечера забрать ребенка из сада, а после работы — порыбачить в пруду, который находится прямо за домом. Меня спрашивали: могу ли я таким похвастаться в Москве? У жителей Орла есть ощущение комфорта от того, что если ты идёшь по улице, то непременно встретишь знакомых, как будто весь город — одна большая семья. Но именно поэтому из этой семьи так страшно выпасть. Сила сообщества и этих горизонтальных связей оказывается крепче, чем твое желание мыслить по-своему. Ещё в ответах часто сквозило понятие «халява». Кто-то верит в Деда Мороза, в Бога, в чудо, а в Орле, видимо, верят, что придет некая халява и жизнь изменится.

И здесь мы можем вернуться к художникам, они ведь тоже верят в простой путь: «Уж лучше я в реалистической манере порисую, чтоб не выпадать из общей колеи. И хватит ли мне сил пробиваться одному?» Ведь по логике Союза художников все независимые авторы — это условные «двоечники», которые просто не дотягивают до них по мастерству реалистической живописи. Дескать ты не получаешь выставок не потому, что кто-то против тебя, а просто ты плохой художник. Мы бы брали актуальное искусство, но это же очень плохо сделанное искусство. И мне кажется, что в подсознании авторов, которые пытаются работать по-своему «не как все», тоже крепко засела эта идея, что пробиваться, объединяться, доказывать свою правоту стоит только тогда, когда арт-мир каким-нибудь способом признает ценность их творчества. А пока арт-мир их не оценил — веры в себя нет. Вот тот самый институционализм в орловском контексте.

«Орловский авангард» в Центре творческих индустрий «Фабрика», Москва
17 мая — 30 июня 2024