Красноярск

,

Арт-пространство

,

Арт-резиденции

«Ребята, мы будем делать меньше выставок? Нет, мы будем меньше есть»

Однажды красноярские художники Вероника Головчиц, Алексей Акимов и Евгений Каверзин пришли к выводу, что власть в искусстве захватили кураторы, современные выставки больше похожи на читальные залы, а московский «Гараж» — вовсе не настоящий гараж, и решили сделать всё по-своему, гораздо лучше — чтобы всем было весело и можно было делать всё, чего нельзя обычно делать в музеях. Они объявили себя кураторами, сняли настоящий гараж и стали проводить там выставки, куда могли приносить работы все, кто хотел, можно было плохо отзываться о чужих произведениях (и даже сжигать их!). Ребята провели пять сезонов, посвящённых разным этапам принятия себя как художника, и всё это без снобизма, зато с панковским вайбом. Участники проекта «Гараж:гараж» считают, что с официальной красноярской арт-тусовкой они находятся в состоянии холодной войны, но некоторые из этой тусовки считают, что это не настоящая война, а что-то вроде перформанса «Сердитые художники».

Программа международной мастерской и арт-резиденции «Гараж:Гараж» продолжает бездеятельность отдельных граждан по поддержке художников, работающих в области современного искусства (с завтрашнего дня), и ненужных выставок.

Наша мастерская — это 2 отдельных рабочих пространства, общая мастерская и подземелье. Они расположены в постконструктивистском гараже 1987 года постройки, в котором в разное время находились автосервис, овощехранилище и ваз 2109.

Цель программы — создать платформу для работы, общения и обмена знаниями художников со всего мира. Одно помещение предоставляемое на 4 недели работают в формате арт-резиденции: художники, живущие в регионах, могут воспользоваться им для проживания и создания работ.

Из официального описания проекта

Евгений Каверзин: В 2019 году в Красноярск приехал поезд «Немосква» i Проект «РОСИЗО» по развитию современной культуры в регионах, проходил с 2018 по 2022 год: группа российских и международных кураторов проехала по Транссибирской магистрали, они встречались с местными художниками, проводили лекции, портфолио-ревью и собрали по результатам выставку, позже представленную в Петербурге и в Бельгии.  — федеральные кураторы собирались исследовать местные самоорганизации. Но у нас самоорганизацией было не так много, и мы несколько выпадали из темы, поэтому достаточно искусственно была создана «Пушка» i Стихийный арт-маркет, который проводился в парках и в барах, художники приносили и продавали свой работы, но, в первую очередь, общались друг с другом. , куда мы попали с самого начала. По результатам исследования «Немосквы» открылась большая выставка в Музейном центре «Площадь мира», но мы-то думали, что там будут работы художников, а там оказался распечатанный и развешанный на стенах реферат с фотографиями. Ну, очень интересная выставка, получилась: сиди и читай реферат по искусству!

Алексей Акимов: На самом деле «Немосква», в целом, прошла незамеченной в Красноярске. Но у неё родился вот такой местный маленький детеныш, то есть благодаря ей здесь что-то появилось.

Евгений Каверзин: Но как только «Пушку» записали как местную самоорганизацию, внесли её в какие-то документы, она стала никому не интересна.

Алексей Акимов: Тогда пропали коллегиальные решения, обсуждения и появился фактический руководитель, и «Пушка» из самоорганизации превратилась в институцию. А у нас если появляется институция, всё неминуемо завязывается на музей i Имеется в виду Музейный центр «Площадь мира». Кураторы, которые в Красноярске начинали работать с современными художниками, все первоначально были связаны именно с этой площадкой. . Потому что у нас есть музей. У всех остальных нет, а у нас есть. И непонятно, хорошо это или плохо. Ну, и как только «Пушка» превратилась в институцию, мы просто вышли из общего чата. Ходили потерянные и в какой-то момент решили, что надо съездить в Томск — ведь там такой вкусный шашлык! А потом подумали: а что просто так ехать? Сейчас соберем, у кого какие есть работы, и проведём там выставку. Потому что в Томске была котельная самоорганизация — чуть ли не единственный пример, когда российские художники что-то засквотили И мы договорились с Томском, что привезём выставку, но назад же эти работы уже не хотелось везти, и потому что лень было, и вообще потому что эта выставка у нас никому не нужна. Ну и, наверное, я предложил открыть гараж.

Евгений Каверзин: Мы подумали, что московский «Гараж» — он же не гараж совсем. А почему бы нам не сделать настоящий гараж — красноярский?

Алексей Акимов: В Новосибирске уже были подобные опыты — там было весело, это нормальный формат и достаточно бюджетный.

Вероника Головчиц: Ещё нужно сказать, что вне зависимости от количества красноярских институций, здесь только один пул художников, которые представлены буквально везде. У нас в принципе каждая выставка сборная, ты знаешь всех ее участников, потому что это одни и те же люди, и неважно, кто куратор. И не только выставляются одни и те же люди, но и приходят одни и те же люди. А в какой-то момент появилось очень много кураторов, по два-три куратора у каждой выставки.

Алексей Акимов: Причём у выставки формата «три стены в баре».

Вероника Головчиц: Да, а на этих стенах три картины.

Алексей Акимов: Зато куча кураторов.

Вероника Головчиц: Один художник, восемь кураторов. Нам это начало резать глаз. И тогда мы подумали, что можем сами себя объявить кураторами.

Евгений Каверзин: И вот мы сняли гараж, назвали его art residence, потому что в теории там можно было жить и работать. Хотя по факту, конечно, нет. Нашли девочку с казахским паспортом и с полным правом написали — «международная арт-резиденция».

Вероника Головчиц: Завели себе соцсети, то есть мы делали все на серьезных щах. Конечно, это все было пранком или протестом, потому что мы были обижены.

Алексей Акимов: Скорее, мы были злы.

Вероника Головчиц: Злость — лучший мотиватор.

Алексей Акимов: И нам надо было куда-то приложить свои силы.

Вероника Головчиц: И поскольку на всех выставках мы видели один и тот же междусобойчик, то подумали, что все эти мероприятия, весь этот андеграунд никому не нужен, поэтому первая выставка, которую мы открыли, называлась «Выставка, которая не нужна Красноярску».

Алексей Акимов: Чтобы принять в ней участие, надо было просто подать заявку, написав о своей ненужности.

А где же вы взяли других художников? Не тех, которые участвуют во всех прочих выставках?

Вероника Головчиц: Самое классное, что у нас могли принимать участие не только художники, у которых в дипломе написано, что они художники. Художником мог быть каждый, кто таковым себя чувствует. Для нас это большая гордость, поскольку, например, в шорт-листы первой и второй премии SCAN попали трое художниц, которых именно мы заставили быть художницами. Это Анна Кокотова, Анна Быканова и Анна Рейнхардт. Все они классные художницы, которые очень боялись, что им, чтобы сделать выставку, нужно будет пройти все круги бюрократии. А «Гараж «позволил им выставиться.

Алексей Акимов: Допустим, Анна Рейнхардт, академист в керамике, у нас реально выставилась впервые. И после этого стала участвовать в мероприятиях именно по современному искусству, а ведь до «Гаража» она не знала, как вообще это происходит, как туда попасть, как себя показать.

Мне казалось, что в Красноярске довольно открытая среда: ты пришёл на «Пушку», поставил работу на лавочку и всё — ты в деле.

Алексей Акимов: Когда-то так и было. Но потом «Пушка» стала в большей степени отчетным мероприятием и встала на путь авторитарного кураторства. В первый раз случился бунт, когда «Пушку» проводили в помещении. Сказали, что всем места не хватит, поэтому мы будем проводить отбор. Было много случаев, когда художники обсуждали какой-то вопрос и принимали общее решение, а кураторы потом делали всё по-своему. Например, мы в чате голосовали, в субботу или в воскресенье проводить мероприятие, договорились, что в воскресенье. А потом смотрим — выставка назначена на субботу. После этого мы из чата и вышли.

Евгений Каверзин: А художникам хотелось всего-навсего свободно собираться, общаться, выставляться и проводить вместе время. И мы так их всех в «Гараже» и собирали. В итоге получилась большая тусовочка с выставкой. Точнее, первый наш «Гараж» вылился в три или четыре выставки, и ещё два концерта мы провели в барах. Одну из выставок мы организовали в Томске, а по результатам Лёха снял документальный фильм, мы провели премьеру в большом зале «Дома кино» и вручили всем дипломы.

Алексей Акимов: А дальше мы не собирались ничего делать, но следующей весной нас все спрашивали: «А что гараж будет?» «Когда гараж?» Вот так всё и пошло.

Вероника Головчиц: А гараж на самом деле очень сложно снять. Каждый раз это была боль. Нам нужен был гараж в центре, бюджетно…

Евгений Каверзин: Без шлагбаума, без жилых помещений рядышком. По более-менее нормальной цене.

Вероника Головчиц: Желательно с печкой, потому что иногда бывает очень холодно.

Евгений Каверзин: И когда звонишь спросить насчёт аренды, говоришь, что мы художники и будем делать выставки, тебе отвечают: «Нет, ребятки, лучше бы вы там девятки разбирали, мы с вами связываться не будем». Ты скидываешь владельцу статьи про нас, сюжеты на телевидении. И он всё равно говорит: «Не-не-не, мне такое в моём гараже не надо».

Алексей Акимов: Первый гараж находился в таком плачевном состоянии, что хозяин просто был рад, что ему хоть кто-то за него деньги дал. Мы покрасили стену, но за три месяца она так не высохла — настолько сыро там было. Но постепенно у нас сложились традиции гаражей, например, делать экспозицию в подвале, в картофельном хранилище, то есть буквально under ground. Посетители должны были подписать отказ от претензий, потому что, спускаясь туда, можно было сломать себе ноги или повредить одежду.

Евгений Каверзин: Во втором гараже мы там немца держали из Берлина, который у нас выставлялся — видеоарт из Берлина. В общем, подвал у нас пользовался огромной популярностью.

Так всё-таки почему же к вам прийти было проще, чем в любые другие компании, где художники тоже не кажутся снобами?

Евгений Каверзин: Мы, наверное, менее серьезные, чем все остальные. Хотя токсичнее и злее. У нас можно не очень хорошо отзываться о чужих работах. Можно сжечь чужую работу — что мы и сделали в первом гараже.

Алексей Акимов: Перформанс назывался «Искусство согревает», это была своего рода проверка, что важнее работа или бумажка, где написано, что эта работа является искусством. Женин друг отдал нам подаренную ему работу, и к ней прилагался сертификат, подтверждающий, что она была куплена и что это предмет искусства. И мы эту картину сожгли. Во-первых, все погрелись. Во-вторых, люди стали кидать в огонь какие-то свои вещи. Одна девушка сожгла шмотки своего бывшего. Саня Закиров сжег деньги, потому что думал, что так можно купить эту работу.

Вероника Головчиц: Ритуально заплатив нижнему миру.

Алексей Акимов: А потом оставшийся пепел мы смешали с лаком и нарисовали новую картину, к которой был приложен тот же самый сертификат. И эту вторую картину отвезли в Томск и там её тоже сожгли.

Евгений Каверзин: У нас все арт-мероприятия были максимально опасны для жизни. У нас коротило проводку, загоралась крыша, разливался бензин, люди по подвалам шарились, было можно всё, чего нельзя делать в музеях. Меня всегда бесит, когда в галереях говорят: вы постойте тут, а напитки пока не трогайте.

Вероника Головчиц: И ещё я бы не сказала, что в Красноярске френдли-тусовка, куда можно прийти и сказать: ребята, вы тут продаете свои картины, а я тоже дома рисую, давайте я с вами постою. Мне кажется, за такое предложение можно было огрести.

Евгений Каверзин: Сначала всё везде открыто, а потом когда тусовка уже сформируется и новенький туда приходит, ему всегда очень некомфортно, он не понимает, о чём говорят, кто говорит. То есть если сначала всех знакомили, то с каждым годом войти становилось всё труднее и труднее.

Вероника Головчиц: Если ты в первый состав не попал, то тебе дальше становилось сложно. А о нас можно было узнать через сарафанное радио. А некоторых мы даже насильно заставляли участвовать в «Гараже».

Евгений Каверзин: Ну да, для пятого сезона, мы просто зашли в мастерскую Ани Рейнхард и отобрали у неё картину.

Вот это настоящее авторитарное кураторство!

Евгений Каверзин: Сарафанное радио о нас отзывается лучше, чем мы есть на самом деле. Но мы, действительно, доброжелательны ко всем новеньким, с удовольствием всех принимаем, здороваемся, знакомимся, поим глинтвейном, доставляем работы, демонтируем.

Алексей Акимов: Ещё мы максимально включены в работу, потому что для нас куратор — это завхоз художника. Мы всегда делали всё за свой счёт. Когда художнику было удобно, тогда кто-то из нас шёл и открывал гараж. Мы не говорили: я буду в гараже с пяти до семи, будь добр приди к этому времени. Это камень в огород SCANа, если что.

Вероника Головчиц: А если художник не приезжает, мы едем к нему сами.

Алексей Акимов: Если нужна помощь — мы всегда есть. Мы не берем комиссию с продаж. Никого не развели на деньги. Ну и такой вот панковский вайб, наверное, тоже сыграл роль.

Вероника Головчиц: Но самое главное, что каждый раз, когда мы обустраивали гараж, то всегда садились и думали: хоть бы сегодня вообще никто не пришел. Так ведь классно сидим, ребята! То есть возможно из-за того, что у нас не было изначально цели пригнать зрителей, просто хотелось сделать выставку для себя — мы её делали. Но каждый раз люди приходили.

Евгений Каверзин: Мы же не просто хотели шашлыков поесть в Томске. Мы хотели отдохнуть от авторитаризма, концептуализма с текстами на 10 страниц, с притягиванием искусства под концепцию, под цензуру и так далее.

Алексей Акимов: Устав от местной тусовки, мы хотели дружить с другими городами. Потому что там ребята тоже хорошие. Да, кстати, мы Шарова убивать ездили в Иркутск по приказу Закирова.

Евгений Каверзин: Тогда Гриша ещё жил в Братске и его пригласили в Иркутск читать лекцию про стрит-арт. А в анонсе написали, что выступает гениальный стрит-артист и просто харизматичный, замечательный мужчина. И я понял, что всё — этого типа надо валить. Мы собрались с Лешей в Иркутск, купили игрушечные пистолеты, устроили засаду в холле, где он читал лекцию. Вышли и начали застрелять. Так мы с Гришей и познакомились.

А как сложились ваши отношения с основной тусовкой?

Евгений Каверзин: Мы в холодной войне, наверное.

Вот сейчас я видела, как вы обнимались с Шаровым.

Алексей Акимов: Ну, с Гришей-то мы друзья.

Вероника Головчиц: На самом деле я ни разу не слышала, чтобы у художников были конфликты. Конфликты всегда на уровне кураторов.

Алексей Акимов: Мы же и говорим про избыточность, всё-таки куратор должен быть по большей части завхозом. Но с образованием культуролога.

Евгений Каверзин: Нет, мне кажется, эта система более сложная. Давай я по-другому скажу: куратор должен подстраиваться под художника, а не художник под куратора. Я думаю, что нужно делать, чтобы всем было весело и хорошо.

Алексей Акимов: Давно же ходит мем про то, что искусство сейчас вступило в эпоху кураторизма: если у тебя нет куратора со связями, то какой бы хороший художник ты ни был, ты никто. Если поссориться с красноярскими кураторами, ты никогда не выставишься в музее. Наши местные никогда не будут готовы переступить через личную неприязнь и взять хорошего художника в музей.

Евгений Каверзин: Вот SCAN — угарная инициатива, новая для нас. Berry Wood i Ресторанная группа, которая поддерживает современное искусство в Красноярске, проводит арт-ярмарку и премию для художников SCAN.  — молодец, они дают художникам денег посредством премии. Но было бы гораздо интереснее, если бы наш местный красноярский бизнес — а его у нас много — проявлял интерес, покупая сибирское искусство. У нас не престижно покупать красноярских художников. Кто при деньгах, тот говорит, что лучше я из Италии картину привезу. Перед кем я здесь Закировым буду выпендриваться? Это очень на любителя. Его знает только узкий круг. А у многих бизнесменов вообще интереса к искусству нет. У Berry Wood появился интерес, но дать денег? Зачем нам денег? Нам не дали вчера денег i Проект «Гараж:гараж» вошел в шорт-лист премии SCAN в номинации «Проект года», но не получил награду. , ну и хорошо. Мы сами заработаем!

Алексей Акимов: Когда всеобщая мечта переехать в столицу и быть там московским куратором или московским художником иссякнет, тогда может быть что-то поменяется. Но сегодня то, что все ориентируются на якобы большие московские деньги, мне кажется, портит нам ситуацию.

Евгений Каверзин: Надежда умирает последней. Вот смотрите, мы же все, по сути дела, не работаем художниками. Ты кем работаешь сейчас? Ты четырежды журналист в четырех изданиях. А ты в паре театров работаешь. Я преподаю в университете и интернет-маркетингом занимаюсь. Мы все лишние деньги — а их лишних не бывает — отдаём на выставки. А два дня аренды гаража в прошлом году — это 10 тысяч.

Алексей Акимов: Ну, это же как в анекдоте. Ребята, мы будем делать меньше выставок? Нет, мы будем меньше есть.

Мне говорили, что вы собираетесь закрывать свой проект? Сейчас я понимаю, что это не так, верно?

Алексей Акимов: Наш пятилетний проект назывался «Принятие себя как художника», то есть мы насчитали пять стадий принятия себя как художника за пять сезонов i Из описания проекта: «Гараж:Гараж» — пятилетняя андеграунд-резиденция современного искусства, призванная помочь художникам осознать свою «Бесполезность», «Токсичность», «Эфемерность», «Неактуальность» и «Смирение». Принять себя как художника или раскрыть его в себе. . Этот пятилетний проект завершен.

Евгений Каверзин: Однако сейчас мы максимально злые.

Алексей Акимов: Да, сейчас мы заряжены. Поэтому что-то будем делать. Мы — самоорганизованный проект самопровозглашенных кураторов.

Евгений Каверзин: Нас уже все равно нигде не выставят здесь в Красноярске, поэтому будем просто собирать выставки сами. Сделать нам никто ничего уже не сможет. А за наши бабки мы, в принципе, экспозицию собираем не хуже, чем была на премии SCAN, верно?

(Заходит художник Александр Закиров)

Алексей Акимов: Сань, что ты о «Гараже» думаешь?

Александр Закиров: Для меня «Гараж» — это показательная самоорганизация: бухло — бесплатно, рэп — бесплатно, нет отбора и никакого пафоса вот этого кураторского высокопарного. Для меня этот проект — просто бомба. Если, допустим, я умру и у меня будет много денег, которые надо будет кому-то завещать, я их обязательно завещаю ребятам! Так, а мы это что, на диктофон записываем?