Британия

,

XX век

,

Великобритания

,

Музеи

История Британии в пяти домах

Британские исторические дома — важная часть местной музейной системы — занимают в сознании жителей страны куда более важное место, чем аналогичные пространства в России. Поместья с огромными парками, городские особняки, охотничьи и чайные домики здесь не просто витрины с музейными редкостями, но способ физически поприсутствовать в пространстве, устроенном по законам другого времени, — отпраздновать Рождество, поискать яйца на Пасху или покопаться в саду. Тем не менее в ряду тщательно сохранённых интерьеров прошлого иной раз оказываются авторские произведения, будто бы воспроизводящие историю, а на самом деле играющие с посетителями в странную игру по изобретённым их создателями правилам

№ 1 (604) / 2018

Хранители прошлого

К 70‑м годам XIX века Великобритания уже была покрыта целой сетью железных дорог, на которые выделялись огромные деньги — до 6,7 % государственного бюджета. Одновременно, с ними были связаны многие страхи и недовольства: скорость в 44 мили в час казалась слишком большой, грохот вагонов — ужасным, для строительства вокзалов уничтожались бедные кварталы i См.: Пикард Л. Викторианский Лондон. — М.: Изд-во Ольги Морозовой, 2011. , а идиллические пейзажи сельской Англии оказывались под угрозой. Именно тогда британцы впервые в своей истории осознали, что архитектуру и природу нужно защищать. В 1872 году Парламентом был принят Акт об охране диких птиц, а в 1882 году — Акт об охране старинных зданий: и те и другие страдали от копоти паровозов. Свою отдельную кампанию развернул Хардвик Ронсли, сельский священник в прославленном поэтической школой Озёрном краю. Чтобы остановить развитие железных дорог на заповедной территории, в 1876 году он основал общество по её защите i Desmond К. Planet Savers: 301 Extraordinary Environmentalists. NY, Oxon, Routledge, 2017, pp. 47, 61. . Помимо Ронсли в Озёрном краю поселился его любимый оксфордский преподаватель Джон Рёскин, и именно он в беседе с учеником высказал мысль о подобной организации, которая будет защищать не только Озёрный край, но всю Англию целиком. Под впечатлением от этой идеи Ронсли вместе с единомышленниками основал в 1895 году Национальный фонд, который отвечает за охрану «берегов, сельской местности и зданий Англии, Уэльса и Северной Ирландии» и до сих пор борется с посягательствами на исторические и природные памятники — например, не допускает, чтобы важные здания оказались в собственности частных лиц, которые начнут их коммерческую эксплуатацию. Хуже всего Фонду пришлось в 1960—70‑е годы и на волне приватизации правительства Тэтчер, однако англичане вовремя спохватились, и законодательные акты 80‑х закрепили статус исторических памятников и музеев i Finlay I. Priceless Heritage: the Future of Museums. London, Faber and Faber Ltd, 1977, p. 146. .

Художники Гилберт и Джордж в своём доме на Фурнье-стрит, Спитафилдс, Лондон, ок. 1990

Интересно, что с самого начала и до сих пор государство ни имеет никакого влияния на деятельность Национальных фондов (к английскому в 1931 году присоединился Национальный фонд Шотландии i См.: History of the Trust, https://www.nts.org.uk/our-work/history-of-the-trust ). Они живут, продавая билеты и годовые абонементы на посещение своих территорий, варят джемы, печатают книги и получают некоторое количество грантов. Помочь фонду можно, купив печенье в сувенирном магазинчике возле билетной кассы или передав в его собственность своё родовое гнездо, если самому содержать его не получается. За это фонд обязуется сохранить дом для потомков, открыть для посетителей и рассказывать о его истории, а значит — о вашей семье.

Классический пример такого рода — поместье Ньюхейлз (Newhailes), с 1709 года принадлежавшее роду Далримпл, династии историков и общественных деятелей. Триста лет спустя Далримплы уже не могли справиться с финансовыми трудностями по поддержанию в должном состоянии своего палладианского особняка, библиотеки и богатой коллекции китайского фарфора. В 1997 году всё это попало под управление Национального фонда Шотландии. К тому моменту в доме с огромным количеством спален оставалась одна только леди Антония Далримпл, вдова последнего владельца имения, умершего бездетным. Семья занимала всего несколько комнат, а всё остальное оставалось неизменным с XVIII века i Horrocks H. Hewhailes. Edinburgh, The National Trust for Scotland, 2004, p. 5. . В 1990‑е об этом особняке много писали: СМИ прозвали его «спящей красавицей» и впоследствии очень радовались, что поместье не превратится в спа-курорт или гольф-клуб, а перейдёт в собственность организации, чьи основополагающие цели — обеспечивать сохранение, доступ, радость и просвещение.

Помочь фонду можно, купив печенье в сувенирном магазинчике возле билетной кассы или передав в его собственность своё родовое гнездо, если самому содержать его не получается

Совсем недавно в поместье начали проводить выставки современного искусства учащихся Эдинбургского университета. Здесь тоже прослеживается воля его последней владелицы: вскоре после смерти мужа леди Антония позволила студентам ­переоборудовать огромные чердаки пустующего дома в студии. Тем самым она предоставила молодым художникам не только рабочее пространство, но и предмет изображения — прекрасный вид на пейзажи Шотландии.

Интерьер библиотеки и портрет сэра Дэвида Далримпла в поместье Ньюхейлз в Эдинбурге

В некоем смысле эта история типична: многие дома в какой‑либо период своей жизни становились творческими пространствами. К примеру, лондонский Саттон-хаус в 1980‑е самовольно занимали сквоттеры-художники, переименовавшие его в Грустный дом (Blue House). Там они давали приют безработным, которые учились у них шить, вязать, работать с кожей и рисовать, чтобы потом продавать свои изделия. Незаконных жильцов вскоре выдворили из особняка и уже распланировали пространство под шесть дорогих апартаментов, но под давлением протестов дом всё‑таки передали Национальному фонду, который теперь показывает посетителям не только интерьеры XVII века, но и сквоттерскую обстановку с граффити на исторических стенах.

Парадная спальня в доме Денниса Сиверса
Фотография: © Roelof Bakker. Изображение предоставлено пресс-службой музея

Тотальные инсталляции

Помимо пространств, возникших естественным образом, есть ещё те, что были созданы специально для передачи «подлинной атмосферы своего времени». То есть, попросту говоря, искусственно сконструированы современными кураторами. Например, таков Георгианский дом (Georgian House) в центре Эдинбурга, который был открыт в 1974 году в рамках Года европейского архитектурного наследия i Learmont D. A Paper on No. 7 Charlotte Square, July 18, 1974. National Trust for Scotland Archives, Edinburgh. . Выбранное для него здание было построено в XVIII веке по чертежам архитектора-классициста Роберта Адама. В 1972 году у жильцов подходил к концу договор аренды, и было принято решение его не продлевать, а использовать особняк как часть фестиваля архитектуры. Экспозицию собрали из разнородных вещей эпохи так, чтобы продемонстрировать все аспекты георгианского быта в максимальном объёме; к выставке написали подробные экспликации и организовали по ней разнообразные экскурсии. По словам Аластера Смита, главного куратора Национального фонда Шотландии, воссозданная атмосфера может считаться исторически верной, поскольку все детали обстановки размещены в ней строго в соответствии с документами XVIII века. Пусть они и не относятся к конкретному зданию, но мебель, посуда и текстиль тут все подлинные i В личной беседе с автором текста. . Как бы то ни было, это здание стало памятником уже не только георгианской эпохи, но и определённого этапа развития музейного дела и того кураторского подхода, когда период индустриальной революции используется для продвижения страны в международном контексте. Однако в Великобритании есть вроде бы похожие примеры искусственного конструирования истории, совершенно иные по своей сути.

Взять, например, Дом Денниса Сиверса. В 1979 году этот американец и англофил купил дом в районе Спитафилдс в Восточном Лондоне и превратил его в инсталляцию, которая рассказывает о нескольких поколениях вымышленной гугенотской семьи эмигрантов из Франции. Джервисы, по выдуманной Сиверсом версии, занимались выделкой и продажей шёлка и жили в этом доме с 1725 по 1919 год.

Комната Диккенса в доме Денниса Сиверса

Сиверс принципиально не рассматривал свою покупку в качестве музея. Для него это был дом, где он ел, спал, встречался с друзьями и в конце концов умер, — но параллельно с ним на ролях призраков там (как бы) жили (как бы) прежние обитатели. Слышны тихие шаги и голоса за стеной, скрипят половицы, пахнет едой — это магнитофонные записи и парфюмерия, но Сиверс намеренно пытался вызвать у себя самого и своих гостей ощущение, будто настоящие хозяева только что вышли из комнаты, разбросав в беспорядке свои вещи. Все предметы, собиравшиеся по антикварных лавкам Лондона, потрёпаны временем, побиты молью, скомканы, грязны, с отбитыми краями, намеренно оставлены в немузейном состоянии. Их общая задача — создать атмосферу перемещения в другую реальность; не историческую, поскольку Сиверс не был излишне педантичен в подборе деталей, а предельно личную. Главное, считал он, — не то, что вы видите, а то, что от вас ускользает i Dennis Severs. 18 Folgate Street: The Life of a House in Spitalfields. London, Chatto & Windus Random House, 2001, pp. 1—22. .

Кухня XVIII века в Георгианском доме

Жизнь в музее

Превращение своих домов в произведения искусства — это не выдумка наших дней. Знаменитый архитектор-классицист сэр Джон Соан (1753—1837) тоже жил в своеобразном музее. В 1792 году он купил особняк в центре Лондона и существенно перестроил его, спроектировав фасад из нарядного норфолкского кирпича и соорудив двухэтажный задний корпус, чтобы в одном здании поместились и жилые помещения, и студия, и пространства для коллекции. Коллекция у него была замечательная: как и его современники, Соан был страстным поклонником античности и Древнего Египта. Он собирал старинную скульптуру, слепки, мебель и современные картины, преимущественно изображавшие архитектурные достопримечательности разных стран. Практикующий архитектор и преподаватель, сэр Джон хотел сделать своё собрание максимально полезным для студентов. При этом коллекционер отнюдь не желал придерживаться строгих научных принципов экспонирования. Самым главным он считал возможность перенестись душой в древние цивилизации i Knox T. The Sir John Soane’s Museum. London, Merrell Publishers Limited, 2016, pp. 95—100. . Он искренне полагал, что знакомиться с такими шедеврами, как саркофаг фараона Сети I, нужно как можно ближе, буквально протискиваясь между ним и мраморной стелой, как будто оказавшись на раскопках, где находки разных времён разложены, но не разобраны. Для создания нужной атмосферы Соан дополнил древности целой системой светильников и зеркал, превративших небольшие комнаты в страшноватый полутёмный лабиринт. В 1833 году, за четыре года до своей смерти, архитектор добился принятия Парламентом акта о сохранении своего дома и коллекции в нетронутом состоянии, чтобы знакомство с античностью следующих поколений студентов оставалось предельно личным.

Готовить на старинной кухне нельзя — разве что вскипятить чайник. Краска на стенах содержит ядовитый свинец. Позвать в гости друзей страшно — уронят редкую вазу. Да и просто разглядеть интерьер не выйдет — все ставни в доме наглухо закрыты: свет противопоказан мебели и краске

Столь же личным стал подход к своему жилищу наших современников Гилберта и Джорджа. Дом и студия, где они живут и поныне, располагаются в Восточном Лондоне, неподалёку от Дома Денниса Сиверса. Так же как он, художники купили здание XVIII века и скрупулёзно «восстановили» исторические интерьеры: кухню, гипсовую лепнину и даже краску для стен, произведённую по старинным технологиям. Все предметы подбирались по «принципу исключённости»: их авторы должны были быть в буквальном смысле исключёнными из художественной жизни и не оценёнными до самой смерти. Поиск был долгим и трудным: обеденный стол, например, пришлось выкупать из монастыря. Таким способом дуэт реализовывал собственный жизненный принцип — общий для творчества и для быта: не плыть по течению, как все, а менять общепринятую перспективу восприятия.

Комната с куполом в доме сэра Джона Соана

Результатом работы стал дом, полностью непригодный для нормальной человеческой жизни. Готовить на старинной кухне нельзя — разве что вскипятить чайник. Краска на стенах содержит ядовитый свинец. Позвать в гости друзей страшно — они того гляди уронят редкую вазу или поставят пятно на ковёр. Да и просто разглядеть интерьер не выйдет — все ставни в доме наглухо закрыты, поскольку свет противопоказан предметам интерьера, мебели и краске i Paginton E. At home with Gilbert & George: ‘It has to be immaculate in order for us to make all these unpleasant pictures'. The Guardian, 19 May 2015, www.theguardian.com/artanddesign/2015/may/19/gilbert-and-george-at-home-east-end-restoring-pictures. . Сами художники пребывают там на ролях временных обитателей-смотрителей, олицетворяя собой основной музейный конфликт между живой жизнью предметов искусства и их сохранением.

Вопрос отношения к истории всегда упирается в выбор ракурса. Рассматривать ли прошлое изнутри, зачастую пожертвовав точностью деталей? Или снаружи — применив научный аппарат реконструкции? Британский опыт дает удивительные примеры обоих подходов и их симбиоза. Однако общая черта всех этих рецептов — это очеловечивание прошлого, передача его реалий через личные истории обитателей домов и такие же личные переживания их посетителей.