Со времён первых хеппенингов художники пытались физически включить аудиторию в процесс создания искусства. Кароли Шнееман писала, что даже просто уклоняясь от летящего в тебя предмета, ты перестаёшь быть только зрителем. Со временем художники захотели ещё большего — не просто физического, но творческого участия зрителей, соавторства. На заре интернета они затевали совместное написание романов или работу над грандиозными рисунками вместе с сотнями любителей со всех концов земли. Когда таких проектов накопилось много, стало понятно, что получившиеся произведения объективно не слишком хороши: романы невозможно читать, картинки неприятно рассматривать. Ещё какое‑то время интерактивность выражалась в том, что зритель подходил к инсталляции, и та реагировала на температуру его тела, движения, звук сердца и голос, однако настоящим такое участие не назовёшь.

Совсем другой вариант — работа художника с целой группой людей. Когда он занимается творчеством в частной компании, он может поговорить с сотрудниками об отношениях внутри коллектива, а в медицинском учреждении — создать для пациентов среду поддержки. Он приглашает непрофессионалов к творческому соучастию в своих проектах и на итоговые выставки в серьёзных музеях, однако остаётся вопрос: в какой роли эти люди оказываются в музее? Они видят себя художниками, а профессионалы так к ним не относятся. И речь не только о наивных любителях, но и, например, об авторах ролевых игр живого действия, которые прекрасно знают историю перформанса и что такое партиципаторное искусство, и предпринимают серьёзные усилия, чтобы их приняли в арт-мире как своих. В этом номере мы решили поговорить о профессиональном сообществе, о способах включения в него новых людей и о разных других сообществах, которые ­художники вводят в пространство искусства.