XX век

,

Забытое

,

Неофициальное искусство

,

СССР

Иногда история исправляет ошибки

История ленинградского неофициального искусства — это история про Мямликов и Шустриков, про два способа выживания, творчества и поиска «путей наверх». Тамошний андерграунд был «более андерграунд» по сравнению с московским — без членства в Союзе художников, обилия книжно-графических заказов, зато — с дворницкими, кочегарками и совершенно, казалось, безнадёжной работой в стол

№ 4 (583) / 2012

Владлен Гаврильчик. Автопортрет, 1973
Оргалит, масло. 52 × 50 см

Рассуждая на тему отверженных и, в противоположность им, известных художников, должно оговорить: известность питерцев, грубо говоря, ограничена городом.

Заглянув, например, в книгу Виктора Тупицына «„Другое“ искусство», обнаружишь, что весь ленинградский нонконформизм — это Тимур и Африка, два персонажа, из коих одного у нас никто, из «находящихся в теме», за художника никогда не держал. Просматривая другие московские искусствоведческие тексты, наткнёшься на имя Шемякина, который для авторов всё равно, что Глазунов: представляют не масштаб творчества, а только размеры известности. Ну, ещё знают Рухина, поскольку тот не вылезал из Москвы. Говорят, теперь слышали про Арефьева, и кто‑то приезжал искать работы Васми — какой прогресс!

Вот вам первая причина «отверженности» — жили в неправильном месте. (Валентин Воробьёв в своей книге «Враг народа» относит «затёртость» питерских к той самой «банальной конкуренции»).

Ещё о местной специфике: в отличие от Москвы, где левые художники обычно состояли в МОСХе, среди ленинградских нонконформистов членов ЛОСХа было ровно два человека, да ещё человек шесть во второй половине 1970‑х — начале 1980‑х годов как‑то приняли в секцию графики; ленинградцы не кормились иллюстрациями; о них не писала западная пресса, к ним не являлись в качестве покупателей дипломаты-иностранцы, а если это случалось, то в микроскопических размерах. Работали в лучшем случае оформителями. А так — сторожами, дворниками, кочегарами или существовали на пенсию по инвалидности. Ни искусствоведов, ни тем более прессы. Конечно, после перестройки и искусствоведы, и пресса появились, но это другая история, которую чуть задену в связи с наиболее прославившимися.

В Ленинграде было самое настоящее подполье, тот самый пресловутый андерграунд. Зато здесь образовалась среда, ставшая к середине 1970‑х годов единой: в ней каждый, если и не общался с каждым, то знал о существовании. Статус внутри среды зависел от интереса, который вызывала та или иная личность

То есть в Ленинграде было самое настоящее подполье, тот самый пресловутый андерграунд. Зато здесь образовалась среда, ставшая к середине 1970‑х годов единой: в ней каждый, если и не общался с каждым, то знал о существовании.

Статус внутри среды зависел от интереса, который вызывала та или иная личность. Но придётся оставить в стороне предпочтения, вызванные особенностями вклада в искусство — разноголосица манер, стилей, направлений сделала бы этот разбор слишком пространным, в двух словах не скажешь.

Татьяна Кернер. Обнажённая с птицей, 1961
Холст, масло. 80 × 60 см

Интерес к творчеству по своей природе неустойчив, злободневно-актуален. Перечислю другие причины повышенного внимания внутри среды и известности вне её.

Ведь секрет «славы» есть объяснение её отсутствия.

Первое — качества личности, особенности поведения.

Главный ленинградский шустрик Тимур Новиков говорил, что созданию произведений нужно уделять ровно 4 % энергии, остальное — деятельности по продвижению себя в арт-мир. Девизом Тимура было не зевать, использовать всё и всех

Владлен Гаврильчик в своей «драме для мультфильма», названной «Гадёныш» (1979), разделил художников на Мямликов и Шустриков. Мямлик водит по холсту тоненькой кисточкой и поёт: «Был он скромен, был он честен, Не ловчил и посему Совершенно неизвестен Был народу своему». Мямлик — только работает, Шустрик — ещё и шустрит. Главный ленинградский шустрик Тимур Новиков говорил, что созданию произведений нужно уделять ровно 4 % энергии, остальное — деятельности по продвижению себя в арт-мир. Да, андерграунд — что там говорить — самодеятельность, и выиграл тот, кто сам взял на себя функции искусствоведа, репортёра, куратора, архивариуса, арт-дилера, рекламного агента, что там ещё.

Быть Шустриком не означает отсутствие таланта, но — темперамент, психический темп, предприимчивость, общительность. Не только всем в среде, но и за её пределами, всему артистическому Ленинграду был известен уехавший в 1971 году на Запад Михаил Шемякин. Он был знаменит и в 1960‑е годы, как благодаря творческой плодовитости, резкому своеобразию стиля в искусстве и в жизни, так и необычайно широкому кругу общения, включающему известных композиторов, поэтов и т. д. Всё это проистекало из личности — её многосоставности, из внутреннего напора, пытливости, размаха.

Мямлик позаботиться о себе не может. Но у него есть шанс стать известным, если он окажется рядом с Шустриком. Если его полюбит Шустрик. Поясню на московском примере, возможно, упрощая. Начало 1960‑х годов: Владимир Яковлев и нежно любивший его Михаил Гробман. В Ленинграде Евгений Ротенберг: считался умственно неполноценным, получал пенсию и рисовал, как ему нравилось, нарисованное же во время предпраздничных уборок по требованию сестры выносил на помойку. Он остался бы вовсе неизвестным, если бы не был по случайности соседом по лестнице главного коллекционера неофициального искусства Льва Каценельсона, которому и доставалось всё, что не оказалось на помойке. Эти работы были его валютой, с ними он наезжал в Москву, и Гробман в дневнике называет Ротенберга «ленинградским гением величиной с колибри».

Тимур сделал карьеру не только себе, но и друзьям, как в живописном отношении более талантливым, чем он, так и одному вовсе бездарному, о котором писал: «Бесспорно, гений. Величайшая личность в культуре конца ХХ века». Ложь была достаточно грандиозна, чтобы в неё поверили — хотя бы в то, что тут есть хоть какая‑то доля правды.

Карьера Тимура достойна диссертации, учебника, плутовского романа. Размер статьи не позволяет говорить о его методах сколько‑нибудь подробно, укажу на главное: девизом Тимура было не зевать, использовать всё и всех.

Александр Арефьев. Двое, 1954
Холст, темпера. 52,5 × 36,5 см

Однако в историю искусства попали и люди, для славы и шагу не сделавшие. В этом случае сыграл свою роль ещё один фактор: легенда. Арефьев, благодаря яркости проявлений, шумному поведению, общительности и бесстрашию воспринимавшийся в 1970‑е годы центральной фигурой среды, в 1977 году эмигрировал и тут же умер. Те, кто с ним вырос, его друзья и сподвижники, составившие в 1950‑е годы первую когорту художников, работавших вне официоза, были нелюдимы, не шли на контакты, практически не участвовали в выставках. Тем не менее, о них никогда не забывали, потому что была легенда. Они состоялись как художники и в конечном счёте обрели свою славу, благодаря тому, что попали в нужное время в нужное место: в СХШ одновременно с Арефьевым, который был мотором группы и как сказал Васми, «провокатором на живопись».

Оказаться в нужное время в нужном месте — важность этого стоит ли доказывать? Всё же замечу: ЛОСХ в 1950‑е и 1960‑е годы был негодным местом

Оказаться в нужное время в нужном месте — важность этого стоит ли доказывать? Всё же замечу: ЛОСХ в 1950‑е и 1960‑е годы был негодным местом. Тот, кто общался в его круге, кто при посредстве этой системы жил, но тайно занимался чем‑то неположенным, показывая работы только родственникам, оказался в проигрыше. Археологические раскопки в будущем, может быть, ещё обнаружат там что‑то интересное. Но на сегодняшний день лишь те, кто имели смелость или кому ничего больше не оставалось, как перейти на нелегальное положение, обрели известность.

И ещё по поводу времени, присоединив также всем понятную важность востребованности разного рода: весьма продвинутые авангардные эксперименты 1960‑х годов Юрия Галецкого и Эллика Богданова (когда, например, создавались объекты из неожиданных материалов, подвергались температурному и иному воздействию книги, принимавшие причудливую форму), кажется, и поныне не удостоены внимания. Зато любые эстетические хулиганства «Новых художников» в середине 1980‑х годов, какими бы, по сути, неновыми они ни были, оказались необходимы появившимся с перестройкой искусствоведам, открывшемуся Отделу новейших течений в Русском музее. И до чего кстати новоявленным специалистам, не имевшим представления о том, что в этом городе последние полвека происходило, и с чем это едят, оказались искусствоведческие наклонности Тимура, его нескончаемый словесный поток!

Слава «митьков» также частично обязана динамичности перестроечных лет, востребовавших и раскрутивших эту сказку. Время вытащило из потаённых питерских углов на свет Божий всё, что сумело, а журналисты инстинктивно ухватились за то единственное в подпольном искусстве, что воспринималось без подготовки, о чём легко говорить, тем более, что слова искать не нужно, уже найдены автором идеи Владимиром Шинкарёвым. И до сих пор, уже третий десяток лет на исходе, Дмитрий Шагин, словно заводная игрушка, так и повторяет те же жесты и те же слова незамысловатого «послания». И это важно: более или менее прочная известность требует семантики. Нужно, чтобы люди могли запомнить, что говорит художник.

Рихард Васми. Обнажённая, 1980
Холст, темпера. 53 × 47

И о таланте. Талант — условие не достаточное и даже не нужное для кратковременной известности, но, думаю, все же необходимое для сколько‑то продолжительной. Как ни уверяй, что качество произведений и даже их наличие больше не нужно, отсутствие способности производить оные у Африки заставляет славу в конце концов утихнуть.

Чтобы стать знаменитым, нужно быть уверенным в том, что ты этого достоин. Пригодятся убедительность, энергия и предприимчивость, общительность и способность рисковать. И количество работ, действий, связей здесь, может быть, более важно, чем качество

Подытожу. Чтобы стать знаменитым, нужно прежде всего быть уверенным в том, что ты этого достоин. Пригодятся внушительность и убедительность, энергия и предприимчивость, общительность и способность рисковать. И количество работ, действий, связей здесь, может быть, более важно, чем качество.

Соответственно проигрывают пассивные, скромные, осторожные, имеющие мало работ, мало связей и поддержки, не участвующие в выставках, не попавшие в нужное время в нужное место, родившиеся не там, раньше или позже времени, не встретившие вовремя нужных людей, истратившие себя на зажигательные речи — умеющие говорить завораживают, но память о них кончается с жизнью тех, кто их слышал.

И наконец, история. Она более справедлива к таланту, подчас исправляет ошибки. Но и она ничего не гарантирует.