Выставки

,

Германия

Художники и агенты: часто задаваемые вопросы

В дортмундском Hartware MedienKunstVerein (HMKV) до конца апреля должна была продолжаться выставка «Художники и агенты. Перформативное искусство и секретные службы» — о самых разных способах взаимодействия творческих людей и спецслужб в странах соцлагеря и особенно ГДР. Журнал «Искусство» участвовал в этом проекте материалами из собственного архива — картотекой советских художников, составленной в помощь сотрудникам КГБ, и документацией Бульдозерной выставки, выполненной органами безопасности. В Дортмунде, впрочем, выяснилось, что российские авторы практически никак не осмысляли свои отношения со спецслужбами, в то время как художники Румынии, Польши, Чехословании, Венгрии, Болгарии и ГДР демонстрируют огромное многообразие форм наблюдения за наблюдателями. Такая выставка была бы очень нужна в современной России, но в нынешних условиях мы предлагаем запись беседы кураторов проекта Инке Арнс, Сильвии Зассе и Каты Краснахоркаи. Этот текст рассказывает о судьбе архивов спецслужб, «искусствоведах в штатском» и о том, как сегодня спецслужбы перенимают приёмы, разработанные художниками, давая оценку нынешней ситуации в Германии. В этом смысле он продолжает основную тему номера.

Слева направо: Сильвия Зассе, Ката Краснахоркаи и Инке Арнс, кураторы выставки «Художники и агенты. Перформативное искусство и секретные службы» (HMKV в Dortmunder U, 26 октября 2019 — 19 апреля 2020)
На первый взгляд кажется, что понятия «художник» и «агент секретных служб» друг другу противоположны. Однако из названия выставки следует, что некоторая связь всё‑таки есть. Что у них общего?

Сильвия Зассе: С одной стороны, некоторые художники были и агентами, и осведомителями. С другой — за художниками всегда пристально наблюдали агенты, информаторы, сотрудники секретных служб. Министерство государственной безопасности ГДР и другие структуры управляли ими, их изолировали, разрушали частную жизнь и дискредитировали в творческой среде. Правда, в отдельных случаях секретные службы, наоборот, поддерживали определённых художников и направления в искусстве, даже заказывали работы. Один из таких примеров мы видим в США.

Инке Арнс: В 1950‑е Центральное разведывательное управление намеренно продвигало абстрактный экспрессионизм — это течение в искусстве экспортировали в качестве образца политических и художественных свобод в страны, которые находились в сфере американского влияния. Совсем недавно эту ситуацию в деталях продемонстрировали на выставке «Параполитика» (2017) в берлинском Доме мировых культур. Однако в рамках нашей экспозиции мы сосредоточились на других аспектах. Нас не интересовали вопросы пропаганды или «внешней политики», как в приведённом примере с Америкой. Вместо этого мы постарались погрузиться во «внутреннюю политику» и проследить, как государства Восточной Европы работали с «внутренними врагами». В ряде стран акции и перформансы считались крайне опасным явлением. Нам было интересно разобраться в стратегиях секретных агентов и понять, как им удавалось проникать в те или иные области искусства.

Ката Краснахоркаи: И секретных агентов, и художников объединяет жанр перформанса. Ведь и те и другие ставили спектакли и принимали в них участие: Штази, Министерство госбезопасности ГДР, вмешивалось в творческие процессы — оно видело в художниках огромную социальную опасность и изображало их «враждебными элементами». Художники, в свою очередь, обыгрывали точку зрения спецслужб в своих работах, даже находясь под наблюдением. Например, они специально играли «на камеру» для Штази. На выставке также представлены свидетельства опосредованного сотрудничества художников с агентами: сегодня поколение художников, на которых уже не оказывают прямого воздействия, строит свои работы на базе секретных досье на художников. Эти материалы стали своеобразными реди-мейдами.

В рамках экспозиции представлены дела, собранные в Советском Союзе, Польше, Болгарии, Чехословакии, Румынии, Венгрии и Германской Демократической Республике. Почему вы фокусируетесь на бывших странах соцлагеря и на диктаторских режимах? Разве мы не наблюдаем сейчас и не наблюдали раньше подобные примеры в демократических странах Запада?

Ката Краснахоркаи: Государство борется с протестным искусством: во всём мире это было и есть. Однако как именно эти механизмы работали и продолжают работать на Западе, мы просто не знаем.

Слева направо: Ката Краснахоркаи, Сильвия Зассе и Инке Арнс на презентации выставки «Художники и агенты. Перформативное искусство и секретные службы» (HMKV в Dortmunder U, 26 октября 2019 — 19 апреля 2020)

Инке Арнс: Архивы бывших органов госбезопасности в Восточной Европе в основном открыты для изучения, поэтому мы более-менее представляем себе, как была организована их работа. В 1989—90 годах сотрудники Штази активно уничтожали свои архивы, пытаясь избавиться от улик. Чтобы это остановить, многие современники — художники в том числе — оперативно заняли фонды. Благодаря этому документы сохранились и теперь лежат в открытом доступе. Архивы ГДР и других соцстран Восточной Европы превратились в исторические объекты, ведь государств, которые их создавали, больше не существует. При этом мы крайне мало знаем о противостоянии системы и протестного искусства на Западе. Почему? Потому что на Западе секретные службы продолжают работу, и, соответственно, их архивы недоступны. В архивах западных стран сохраняется преемственность, нить тянется из прошлого в будущее — по этой причине широкой публике они недоступны. На выставке эта проблема словно «слон в комнате» — все его видят, но никто о нём не говорит.

Сильвия Зассе: Для нас архивы бывших секретных служб в странах Восточной Европы — в первую очередь материал для исторических исследований. По сути, это полный контрархив, противопоставленный общественному культурному архиву. Ситуация выдающаяся: вряд ли в мире есть другой «архив бывших секретных служб». Вместе с тем материалы показывают со всей наглядностью, как в однопартийных диктатурах работает тайная полиция. Почти физически ощущается их страх перед отдельными художественными течениями и жанрами; перформанс, который считался непредсказуемым западным поветрием, — лишь один из примеров. C другой стороны, эти архивы задокументировали практики, которые используют секретные службы. Некоторые из этих практик — дискредитация, изоляция, распространение слухов, извращение фактов, создание компромата и другие — работают во всем мире. Мы видим, как современные националистические и право-популистские движения позаимствовали их из социалистической реальности и используют не только в работе секретных служб, но и в средствах массовой информации и политике. Всем отлично известно, что демократические страны тоже следят за своими гражданами. Мы, впрочем, мало знаем о масштабах, в которых эти государства ведут наблюдение за художниками и вмешиваются в творческие процессы. Посмотреть, за кем наблюдали и по каким причинам, можно только в Швейцарии, где открыли секретные картотеки политической полиции, которые собирались на граждан с 1900 по 1990 годы. Объектами наблюдения были главным образом представители левых кругов, члены профсоюзов и граждане стран Восточной Европы. На многих левых активистов в конечном итоге заводили дела как на экстремистов, в их числе были и фотографы, и устроители художественных и политических акций.

Художник Юрий Альберт на открытии выставки «Художники и агенты. Перформативное искусство и секретные службы» (HMKV в Dortmunder U, 26 октября 2019 — 19 апреля 2020)

Выставка сфокусирована не на регионе и политической ситуации, а на детальном разборе практик секретных служб и вопросе, как с помощью этих знаний можно, например, расшифровывать информационные вбросы, как лучше видеть и разбираться в сегодняшней ситуации.

Расскажите, как вы изучали материалы? Как был организован рабочий процесс?

Ката Краснахоркаи: Изучить весь архив невозможно. Нельзя, как в читальном зале, прийти, просмотреть содержимое полок с делами и подобрать информацию по именам и ключевым словам. Чтобы найти какие‑то материалы в секретных государственных архивах, нужно сначала подать заявку на проведение научных исследований и предоставить эти имена и ключевые слова. После этого тебе назначат ассистента или архивиста, который будет искать соответствующий материал — иногда получается найти даже то, о чём и подумать не мог. А как ещё сориентироваться в километрах стеллажей, на которых стоят папки с делами? Приходится полностью положиться на профессионализм ассистента, которого тебе назначили. К нему предъявляется сразу несколько требований: ассистент должен не просто выстроить схему поиска в соответствии с определёнными задачами, но и разбираться в искусстве и художниках периода в заданном контексте. Когда ассистент отдаёт архивные материалы, ты как учёный проверяешь, отвечают ли они теме исследования. Потом вы вместе «читаете дела» — ассистент разъясняет непонятный язык обозначений секретных служб и систему классификации дел. Если ты неправильно задаёшь вопрос, архив в ответ молчит. И даже если ответ получен, его ещё нужно понять. Чтение дел — занятие очень депрессивное, от которого просто тошнит. Художница Габриэль Штотцер, показывая нам папку со своим делом, предупреждала об этом. Ты читаешь сотни страниц о предательстве, доносах, шантаже и вранье, а кроме этого — о вещах совершенно банальных, и задаёшься вопросом: а зачем вообще всё это нужно?

Бывшие социалистические страны одинаково охотно предоставляют доступ к архивам органов госбезопасности?

Сильвия Зассе: Нет, различия довольно серьёзные. В России на очень короткий промежуток времени буквально для нескольких учёных открыли дела писателей 1930‑х годов. В перестройку этим вопросом активно занимался Русский центр ПЕН-клуба. Нашли, например, антисталинское стихотворение Осипа Мандельштама, которое уже арестованного поэта заставили продиктовать. Информацию о деятельности КГБ сегодня предоставляют Украина и страны Балтии. Для исследователя это отправная точка, а вот более серьёзное историческое, но при этом не художественно-историческое поле, — бывшие социалистические страны. Ведомство по изучению архивов Штази пересмотрело все сохранившиеся документы. В бывшей ГДР их уцелело больше всего — благодаря упомянутым уже художникам и активистам уничтожить успели только 40 % архивов. В других странах утеряно гораздо больше материалов; самый высокий процент — в России. На симпозиуме «Службы государственной безопасности и литература» в 1993 году Арсений Рогинский и Никита Охотин подтвердили, что в 1990 году был отдан приказ полностью уничтожить все дела сотрудников и информаторов. Многие из них, включая «дела писателей», в 1991 году уничтожили сами жертвы.

Инке Арнс: Современная Россия стала преемницей Советского Союза. Яркое подтверждение тому — преследования художников, организованные государством и Русской православной церковью. Ещё одно подтверждение — судебные разбирательства, которые я бы назвала показательными судами; их фигурантами становятся художники, например Pussy Riot, и театральные режиссёры, например Кирилл Серебренников.

Вид экспозиции выставки «Художники и агенты. Перформативное искусство и секретные службы» (HMKV в Dortmunder U, 26 октября 2019 — 19 апреля 2020)

Сильвия Зассе: Безусловно, интересно было бы получить доступ к российским материалам. В нашем распоряжении всего несколько заметок бывшего сотрудника КГБ, который вёл наблюдение за московским андерграундом в конце 1970‑х. Сохранились его личные записи, в которых он поясняет «кто есть кто»; в 2000‑х он передал их российскому журналу «Искусство». Уровень слежки отличался в разных государствах. Если в ГДР и Венгрии художников последовательно и изобретательно преследовали, то в остальных странах ситуация была иной. В Польше перформанс считался «нормальной» формой искусства, но было важно понять, не подразумевал ли он политическую акцию. В Чехии удалось обнаружить отдельные дела, которые в большей степени свидетельствуют о перформативной природе работ госслужбы безопасности, чем об акциях художников. Например, мы в деталях знаем, какую одежду носили агенты под прикрытием. В некоторых странах дел сохранилось крайне мало. Из Словении нам передали на флешке всего 16 страниц, на которых речь идёт о художниках, — это дела членов организации «Новое словенское искусство». В Румынии мы опирались на экспертизу Мадалины Брасовеану, которая долгие годы изучала художественно-историческую составляющую архивов. Мы также поговорили с Христо Христовым, который занимался ситуацией в Болгарии, — на протяжении многих лет в его адрес поступали угрозы, а политики его научные изыскания так и не признали.

На выставке есть настоящие исторические открытия?

Сильвия Зассе: На выставке мы одновременно показываем материалы, которые широкая публика никогда не видела, и документы, которые до этого не демонстрировались в подобном международном контексте. Например, протоколы по акции-лозунгу «Вы недооцениваете млчание i В немецком слове Schweigen („молчание“) намеренно пропущена одна буква — Scheigen. Клары Мош», который сотрудники Штази обнаружили и задокументировали в 1984 году, через четыре года после того, как этот лозунг нарисовали на дороге. Мы демонстрируем арт-перформансы, за которыми пристально наблюдали и которым так и не дали состояться. В их числе — акция «Мечта не умерла» художника Александру Антика в Румынии в 1986 году. Акцию жестоко подавила служба безопасности, при этом факт вторжения представители органов власти документировать не стали. Меня особенно поразило, какой изобретательной и театральной была и продолжает оставаться работа тайной полиции — ведь художественные произведения и акции не просто запрещались. Иногда их подавляли с помощью тщательно продуманных государственных контрмер. Мы часто не обращаем внимания на эту «перформативную» сторону деятельности секретных служб, потому что тайная полиция нам представляется надзирательной машиной. Однако в первую очередь мы имеем дело с театральным спектаклем, и эта иногда изощрённая, иногда страшная сценическая природа показана на выставке.

Вид экспозиции «Художники и агенты. Перформативное искусство и секретные службы» (HMKV в Dortmunder U, 26 октября 2019 — 19 апреля 2020)

Ката Краснахоркаи: Если бы мы не обнаружили эти дела — от акции «Вы недооцениваете млчание Клары Мош» в искусстве не осталось бы и следа. Мы также представляем две работы агента, который по совместительству был ещё и фотографом: мы впервые выставляем его снимки, напечатанные методом шелкографии, которые нам помогла найти берлинская галерея Barthel.

Выставка предлагает новые теоретические выводы, которые подразумевают переоценку истории искусства?

Ката Краснахоркаи: Перформативность как элемент взаимодействия между художниками и органами государственной безопасности — тема совершенно неизученная. Для нас эти архивы стали прыжком в бездну. То, что нам удалось вытащить на свет, повлечёт за собой открытия в истории не только перформативных искусств, но и секретных служб. Ведь существует история искусства, равноправными создателями которой были секретные службы, — примеры мы видим и сегодня. Один из них — политизация искусства, когда художников делят (с точки зрения государства) на «друзей» и «врагов»: представителей протестного искусства и тех, кто служит государству. Огромную роль в такой системе начинают играть оттенки. В эпоху информационных вбросов и популистских, антидемократических течений важно показывать, что существует не только чёрное и белое. Даже в диктаторских режимах.

Сильвия Зассе: Когда читаешь эти дела, видишь, как вероломно секретные службы и тайная полиция вели работу против художественного андерграунда. Они использовали те же практики, что и художники в искусстве, — например, протестные высказывания. Они имитировали, повторяли, копировали протестные стихотворения и целые оппозиционные газеты. Оказывается, ни у кого нет монополии на подрывную деятельность. Его создаёт политическая или художественная оппозиция с целью подорвать основы государства, но точно так же тайная полиция и службы проникают в художественную среду. На выставке мы демонстрируем эту неоднозначность протеста, в том числе в его деструктивных, агрессивных формах, созданных тайной полицией. Ещё одно открытие в рамках выставки мы называем «театральной цензурой». Художественные акции не только запрещали, но и предотвращали с помощью контрмер и криминализации. Подобные примеры мы наблюдаем и сегодня, когда уже упомянутый режиссёр Кирилл Серебренников предстаёт перед судом по сфабрикованному делу или когда ложные звонки о якобы заложенной бомбе срывают премьеры кинофильмов.

Открытие выставки «Художники и агенты. Перформативное искусство и секретные службы» (HMKV в Dortmunder U, 26 октября 2019 — 19 апреля 2020)
Архивы Штази — весомый аргумент для того, чтобы пересмотреть историю искусства?

Ката Краснахоркаи: Это очень важный момент, который мы специально подчёркиваем: сотрудники Штази не писали историю искусства. Вне зависимости от того, о чём идет речь, «фактам», изложенным в делах, нельзя верить. Как только ложь в поставленном Штази спектакле начинает приниматься за чистую монету, возникнет опасность вернуть из небытия историю секретных служб и придать ей новый импульс. Но и бороться с этим сложно, о чём говорит хотя бы то, что до сих пор искусство стран Восточной Европы оценивается исключительно исходя из его политического содержания, а не из культурно-исторических предпосылок и контекста. Эти исследования выводят нас на новый путь и показывают, что пора наконец‑то, через тридцать лет после краха системы, оставить привычные общие представления об искусстве того периода.

Сильвия Зассе: Вместе с тем архивы дают понять, что Штази пыталось вмешиваться в историю искусства в массовом масштабе, препятствовать созданию художественных произведений, уголовно преследовать художников и принуждать их к психиатрическому лечению. Конечно, сотрудники министерства не писали историю искусства; как сказала Ката — не нужно верить этим делам и описаниям спектаклей, которые в них содержатся. Но при этом Штази серьёзно повлияло на искусство своим вмешательством в художественную среду; поэтому нам важно показать таких художников, как Габи Штотцер, чьи имена были из неё вычеркнуты.

Для чего вообще нужно изучать дела сорока-пятидесятилетней давности, когда прошло уже 30 лет после падения Берлинской стены? Почему бы просто не оставить их в архивах?

Сильвия Зассе: Мы приводим в пример информационные вбросы, дезинформацию, то есть, говоря современным языком, фейковые новости и искусственные акции, направленные против художников. Достаточно внимательно посмотреть на материал, чтобы понять: современные медиа — с их значительно большим охватом — используют те же приёмы дискредитации политических оппонентов, что и Штази. Нужно задать себе вопрос, как сегодня секретные службы и тайная полиция применяют методы дискредитации и уголовного преследования в мировой политике и средствах массовой информации. Например, российский философ Михаил Рыклин называет современную форму государственного устройства России «оперативной властью», потому что она использует методы секретных служб в политике не для того, чтобы защищать конституцию, а напротив — чтобы обходить её. В Германии вызывают беспокойство события 2018 года, когда служба разведки Федеративной Республики вместе с Федеральной службой защиты конституции Германии организовали и провели под своим контролем судебные разбирательства против участников арт-группы «Центр политической красоты», которых среди прочего обвинили в создании преступной группировки.

Открытие выставки «Художники и агенты. Перформативное искусство и секретные службы» (HMKV в Dortmunder U, 26 октября 2019 — 19 апреля 2020)

Ката Краснахоркаи: Как только мы «оставим архивы в покое», произойдёт то, что мы сегодня наблюдаем в Венгрии. Одной из причин отхода от демократии, который мы видим, стало как раз отсутствие переоценки социалистической системы. Идеи ренационализации и «фейковая история» заполняют существующие пробелы, они питаются недостатком открытой информации, уязвимостью перед компроматом и манипуляциями с культурой памяти. Чтобы разобраться с неугодным искусством, арт-пространствами, неправительственными организациями, театрами и прочим, их лишают финансирования, с ними разрывают договоры аренды, дискредитируют руководителей государственных учреждений, включают в чёрные списки зависимых средств массовой информации. Знакомо? Чтобы архивы не стали инструментом в руках политиков, с помощью которого можно нейтрализовать или опорочить оппонента, они должны находиться в публичном доступе, а их материалы нужно внимательно изучать. Наша задача — показать, насколько важно постоянно задавать вопросы архивам, делать информацию открытой не для того, чтобы сохранить прошлое, а наоборот, для будущего. Для нашего будущего.

Как художники в Восточной Европе, зная, что за ними ведётся наблюдение, всё равно организовывали акции и ставили спектакли?

Сильвия Зассе: Художники знали об «искусствоведах в штатском» — так в СССР называли сотрудников КГБ, которые незаметно ходили по выставкам и в качестве информаторов участвовали в акциях. Некоторые художники осторожничали, другие работали на виду у секретных сотрудников и даже включали наблюдателей в свои постановки. Участники группы «Оранжевая альтернатива» в Польше, чьи хэппенинги проходили под тщательным наблюдением и попали в архивы Польской службы госбезопасности, в День сотрудников службы устроили собственный «День секретного агента» (1988). Горожан приглашали с помощью листовок — их просили одеваться и вести себя как секретные агенты; то есть за настоящими агентами секретных служб наблюдали обычные граждане страны. Такой же перевёртыш использовал Ион Григореску, сняв на скрытую камеру, как проходят выборы. Он фотографировал наблюдавших за ходом выборов сотрудников службы безопасности. Причём его снимки получились точно такими же, как те, которые мы обнаружили в архивах секретных служб.

Что произошло, когда после 1989 года художники начали знакомиться с материалами собственных дел?

Инке Арнс: Корнелия Шляйме, эмигрировавшая из ГДР в 1984 году, бывшая и до и после отъезда объектом пристального наблюдения, прочитала материалы собственного дела в 1993 году; обвинительные описания, которые в нём содержатся, типичны для дел художников ГДР: в материалах говорилось, что Шляйме вела «антисоциальный образ жизни» и проживала в «скудно обставленной квартире». Она носила «западную одежду» и «полностью отвергала адаптацию к социалистическому обществу». Художница не стала терять времени в роли жертвы — в ответ она написала легкомысленные автопортреты и расклеила их по четырнадцати страницам дела: на одном рисунке она сидит на кровати и читает западный журнал Bravo, на других танцует обнаженная в маковом поле и позирует перед американским автомобилем. В этих работах она изобразила себя так, как её описали сотрудники Штази; получился гротескный пропагандистский образ, над которым зрителю остаётся только посмеяться. Шляйме — пример художницы, которая разобралась со своим делом с чувством собственного достоинства, не стала его прятать, а, наоборот, эффектно выплеснула его фантастическое содержание наружу.

Вид экспозиции «Художники и агенты. Перформативное искусство и секретные службы» (HMKV в Dortmunder U, 26 октября 2019 — 19 апреля 2020). Справочные материалы и фотографии из личного архива М. Абросимова, сотрудника 5‑й службы Московского управления КГБ при СМ СССР, 1976—1979 (коллекция А. Михайлова)

Сильвия Зассе: Когда открылись архивы, многие художники сразу же запросили материалы своих дел, из которых узнали, каким образом агенты Штази уничтожали их жизни и произведения. Все они описывают, как вдруг осознали, что всё это время кто‑то манипулировал ими. Из хозяев собственных жизней они превратились в персонажей чужого романа. Петер Эстерхази заметил, что он и вообразить не мог фантастической реальности, изложенной в этих делах. У Клауса Шлезингера возникло ощущение, что «структуру этого романа позаимствовали из европейского модернизма, когда фигуры возникают из теней, отбрасываемых другими фигурами». Многие, включая Юргена Фукса, пробовали описывать впечатления от знакомства со своими делами и показывать, как сложно после этого не смотреть на себя с позиций Штази и не писать о себе языком сотрудников министерства. В своём письме Фукс пытался с этим языком покончить, а вот Габриэле Штотцер попробовала «дадаизировать» своё дело — выявить его дадаистскую, абсурдистскую суть. В итоге знакомство с делами привело к созданию нового жанра в литературе и искусстве.

Архивы представляют интерес в качестве материала только для историков или для художников тоже?

Инке Арнс: Конечно. Многие художники, особенно в последние годы, начали активно использовать материалы архивов в качестве арт-объектов: фотографии, экспонаты и даже обрывки дел, которые уцелели в попытках Штази их уничтожить. Посмотрите работы Дэниела Кнорра. Вопрос авторского права в контексте архивных дел подняли Тина Бара и Альба Д’Урбано. В 2007 году на выставке испанской художницы Доры Гарсиа в Галерее современного искусства в Лейпциге Альба Д’Урбано нашла сделанную 25 лет назад фотографию своей коллеги, профессора Лейпцигской академии изящных искусств. На чёрно-белом анонимном снимке запечатлена обнажённая Тина Бара, глаза модели закрыты чёрной прямоугольной вставкой, и приводится текст: BStU-Kopie MfS HA XX / Fo / 689 Bild 9. Это фото из личной чёрно-белой съёмки 1983 года, которую сотрудники Штази конфисковали в рамках операции «Оса». Дора Гарсиа использовала фотографию в качестве реди-мейда, но при этом она не поинтересовалась её происхождением и не получила согласия модели. Художницы сочли это грубой экспроприацией, потребовали изъять снимок из экспозиции и включили его в собственный проект «Девушка с обложки: дело „Осы“».

Открытие выставки «Художники и агенты. Перформативное искусство и секретные службы» (HMKV в Dortmunder U, 26 октября 2019 — 19 апреля 2020)
Лидеры «Альтернативы для Германии» — по иронии судьбы все они, будучи родом из Западной Германии, представляют новые федеральные земли, то есть бывшую ГДР, — часто сравнивают себя с оппозицией ГДР и обвиняют Федеральную службу защиты конституции Германии и внутреннюю разведывательную службу Федеративной Республики в использовании методов Штази. В мае 2017 года участники движения идентаристов пытались штурмовать Министерство юстиции в Берлине с флагами ГДР, на которых читалась надпись: «Уже забыли?». Вам кажется опасной такая подмена понятий?

Сильвия Зассе: Правые популисты уже несколько лет пытаются завладеть языком, который на протяжении многих лет принадлежал оппозиции и движениям за гражданские права бывшего Восточного блока. Себя они определяют как «инакомыслящих» и даже «новых диссидентов». Например, представители «Альтернативы для Германии» называют критику деятельности партии «охотой на ведьм». В крайних случаях диссидентами оказываются те, кто отрицает Холокост, — прочтите статьи политика «Альтернативы для Германии» Вольфганга Гедеона. Этим же языком пользуются российские международные пропагандистские источники, Russia Today и Sputnik. Вместо терминологии, которой пользовались расисты и фашисты, популистские партии воодушевляют потенциальных избирателей тем языком, с которым последним проще себя идентифицировать. В итоге постоянное смещение смыслов и подмена понятий приводят к разрушению и узурпации. Для того чтобы высмеять и уничтожить историческую память об инакомыслии, сопротивлении и диссидентстве, искажается информация и меняются названия. При этом позитивные факты, связанные с противоборством и оппозицией, напротив, присваивают себе. Если говорить конкретно об «Альтернативе для Германии», она пытается отвоевать нимб оппозиционного движения бывшей ГДР. Для этого, например, её лидеры присвоили лозунг «Мы — народ!» и эксплуатируют его в собственных целях. В бывшей ГДР справедливо возмущаются этой попыткой «переделать либеральные девизы под националистические и расистские цели», но средства массовой информации говорят об этом редко. Подобные тенденции мы видим в Польше и Венгрии. Там стремительно рушат основы демократии и правосудия, присваивая память о сопротивлении диктатуре и используя её для собственных, совершенно противоположных задач. В заявлениях, посвящённых восстанию 1956 года, Виктор Орбан проводит параллель между оккупацией, которую осуществил Советский Союз, и политикой Евросоюза в вопросе беженцев. Сегодня те события подаются не как пример борьбы с диктатурой, но как сопротивление иностранцам.

Выставка «Художники и агенты. Перформативное искусство и секретные службы».
26 октября 2019 — 19 апреля 2020, Hartware MedienKunstVerein (HMKV), Дортмунд