Художник в условиях капитализма. Кайса Джонсон
Мы расспросили семерых американских художников о карьере, деньгах, отношениях с галереями, грантах, премиях и о том, что они считают успехом. Выяснили, что у них тоже всё по‑разному
Ещё в детстве мне была невероятно интересна наука, а сейчас, создавая произведения, я часто опираюсь на различные естественно-научные теории, например на знаменитую теорию струн. И поэтому вовсе не считаю, что моё творчество можно отнести к абстрактному искусству. Просто хочется рассказывать о том, что остаётся за пределами нашего поля зрения. Моим предметом могут стать, например, коклюш или пневмония, я использую изображения молекул, и каждая моя работа условно разделена на несколько уровней: физический, эмоциональный и исторический.
Я росла в атмосфере любви к искусству, однако в детстве у меня и мысли не было стать художником. Это желание пришло во время обучения в Школе искусств в Глазго. Мой отец был категорически против, он отказался финансировать обучение, хотя и сам в юности пытался пробовать силы в творческой профессии. Пришлось самостоятельно находить выход из этой ситуации и искать работу для того, чтобы обеспечить себя. Будучи в Великобритании, я работала в рекламном агентстве, но вернувшись в США, не смогла найти себя в этой индустрии, у нас реклама отнюдь не требует креативности.
Работа в Нью-Йоркском рекламном агентстве обернулась для меня настоящим кошмаром, а затем и увольнением. Но вскоре в моей карьере наступила белая полоса, когда случайное знакомство обернулось заказом на изготовление инсталляции для Empire State Building. Было это в 2000 году, и дальнейшая судьба этой работы мне неизвестна. Но сам опыт стал переломным для всей моей будущей творческой деятельности.
Приятно осознавать, что мои последние работы не только изменили мнение отца относительно моего выбора профессии, но вдохновили и его самого вернуться к живописи. И продажами я довольна (стоимость моих работ — от 2 до 16 тыс. долларов), хотя и не могу полагаться лишь на этот доход. Финансовую стабильность нашей семье обеспечивает мой муж, который работает в музыкальном бизнесе. Иногда по необъяснимым причинам работы вообще перестают покупать: в прошлом году, например, я заработала только 10 тыс. долларов. Зато за первое полугодие 2013 года было продано одиннадцать работ, надеюсь, до конца года будет не меньше.
Я никогда не занималась активным поиском галерей. Первый опыт сотрудничества состоялся благодаря паре коллекционеров, которые приобрели мои работы в студии. Впрочем, несмотря на рекомендацию, только седьмая попытка назначить встречу с владельцами галереи оказалась результативной. Меня вполне устроило бы это сотрудничество и в дальнейшем, однако галерея оказалась неспособна выжить после переезда в Челси и в 2008 году закрылась. Моя дружба с Morgan Lehman Gallery началась аналогично — благодаря рекомендации знакомого куратора. Я бы и с другими галереями поработала, но пока не пыталась что‑то для этого сделать. Мне кажется, всё должно произойти как‑то само.
Финансовую помощь от других источников, например от фондов, получить не так‑то просто. В общей сложности пришлось подать около 15 заявок, и только три из них оказались успешными. Престижный грант Фонда Поллока-Краснер в 18 тыс. долларов я получила в 2010 году, и пока это самая крупная сумма в моей карьере. В этом году я снова собираюсь попытать удачи на финансирование большого проекта во все престижные фонды. На «Армори-шоу» в 2013 году мои работы принесли стенду моей галереи множество упоминаний в прессе и внимание публики. Продаж как таковых не было, но после ярмарки они значительно возросли, и, самое главное, я получила предложение ещё одной персональной выставки.
Моей карьере свойственны постоянные взлёты и падения. Иногда чувствую себя успешным художником, как это было в дни ярмарки «Армори-шоу—2013», но затем наступает момент, когда ощущаешь себя всеми забытой и потерянной.