Элина Гусарова: «У нас вокруг есть тайга, и у нас с тайгой особые отношения»
Художница Элина Гусарова сняла фотопроект про красноярский заповедник «Столбы», который за последние 150 лет был приютом и революционеров, и разбойников, и диссидентов, вырастил множество прославленных альпинистов и скалолазов, а ещё людей, которые больше всего ценят свободу. Документируя жизнь столбистов, Элина параллельно занималась ещё и кураторской работой — создала Центр современного искусства «Ядро», важное место для красноярских художников. И сейчас рассказывает, что опыт Столбов, само знание, что может существовать такое сплочённый и закрытый от посторонних глаз маленький мир, она перенесла в опыт работы с арт-сообществом
Столбы — для меня это священное место. Я бы, конечно же, всех людей, кто приезжает в Красноярск, в первую очередь, приводила туда. У этого пространства есть лицевая сторона, которую видят все люди, и есть изнанка, куда ты можешь попасть, только если идешь с проводником, с человеком, который там свой. Как показывает практика, этот принцип работает в разных пространствах и в разных культурах: со знающим человеком место всегда раскрывается иначе.
Заповедник «Столбы» был основан по инициативе столбистов в 1925 году, но эра человека там началась задолго до того. На территорию Столбов ходили казаки, по сути это были их охотничьи угодья. И добраться туда было куда сложнее, чем сейчас: никаких мостов ещё не существовало, нужно было переплывать реки. Например, чтобы добраться в лог реки Лалетины, требовался целый день. Поэтому в этих местах появились первые стоянки и охотничьи избушки. А дальше город рос, он подбирался всё ближе к границе нынешнего заповедника, и Столбы оказались своего рода пограничной зоной: уже не город, но ещё не глубокая тайга, куда нужно добираться сто миллионов лет. А ещё Столбы притягивали людей, которым нужно было убежище. Постепенно такие люди стали сбиваться в компании, избушек становилось больше, и в 1960−80 наступил расцвет столбизма, когда это движение превратилось в субкультуру. В ней есть очень сильная спортивная доминанта, то есть люди первоначально просто лазили по скалам.
Своей спортивной популярностью Столбы обязаны богатому рельефу. Сами по себе Столбы — это сиенинтовые останцы, то есть магма, которая застыла внутри мягких пород, а потом ветра, дожди и время их размыли и разрушили, и на поверхность вышли вот такие интересные штуки. Причём сиенит тоже достаточно мягкий, в отличие, например, от гранита. Поэтому Столбы тоже стирались и округлялись — так получилось то, что мы сейчас видим. Кроме того, у Столбов очень человеческий масштаб, они доступны для покорения и находятся очень близко к городу, а вот какие-нибудь Ергаки или Саяны — высокие горы, и находятся далеко, там сложнее было бы зародиться подобной субкультуре. Рельеф Столбов вырастил многих сильных советских альпинистов и скалолазов. Первой столбовской обувью были лапти, они хорошо держали на скале. Потом столбисты перешли на калоши, причём все носили резиновую обувь на несколько размеров меньше — чтобы она плотнее сидела.
Однако и за пределами спортивных достижений заповедник сформировал полноценную культуру, в основе которой лежат особые отношения с природой, крепкие узы внутри сообщества и вера в свободу. Эти места всегда привлекали революционеров, которые проводили там собрания, беглых зэков, художников, учёных и маргиналов разного рода — людей, которые искали свободу и красоту, границу между общественной и какой-то иной реальностью, другого порядка. И вот эта свобода как раз сконцентрировалась за городской чертой. В 1899 году три столбиста-революционера написали на Втором столбе слово «Свобода». Думаю, про это многие слышали, но это слово, помимо революционной идеи, выразило самую суть столбовской культуры, людей и места, — то, как они строят свои отношения с пространством, друг с другом и самим собой. Люди находили в этом пространстве то, чего не мог дать город, и свободу, и особые узы, которые соединяют тебя с другими людьми, и силу, которая всех нас тянет на Столбы и держит до сих пор.
История столбовских компаний началась почти 150 лет назад и была очень насыщенной событиями. На пике на Столбах было больше 40 изб, и каждая — это сложившаяся тусовка, со своими особенностями. Начинались они зачастую просто: например, четыре студента затащили наверх мешок цемента и из брёвен сложили какую-нибудь времянку, а потом она стала избушкой, обросла людьми. Примерно так строились «Грифы», только они сложили свою избу внутри скалы в семи километрах от центральных Столбов, где начинается уже настоящая тайга. Сам заповедник огромен, и зона, доступная для посещения туристов — это всего десять процентов от общей территории. Внутри этого социального бульона миллионы всяких историй, про то, как эти компании друг с другом воевали, дружили, любили. Но для всех Столбы оставались священным местом.
У всех столбовских компаний есть свой фольклор, свои правила, байки и традиции. В былые времена столбисты лазили по скалам в шароварах, юбках, расшитых фесках и жилетках, подпоясывались кушаками, которые иногда использовали как страховку. Но, к слову о страховке, главная особенность столбистов — это именно свободное лазание: в то время как во всем мире скалолазы пользуются верёвками, здесь люди используют только своё тело. Это не просто возможность испытать себя, но и ощущение невероятной внутренней свободы, которую могут позволить себе те люди, которые всегда находятся немного на краю. Все компании как-то называются, как правило, иронично: «Бесы», «Хилые» или «Грифы», а наша компания называется «Уроды». Нашей избе около тридцати лет, и это одна последних — сейчас на Столбах уже нельзя ничего строить. На данный момент существует 13 таких сообществ, все находятся на своих исторических местах. Избы хорошо спрятаны и найти их сложно, если не знаешь, где они находится, также все они заперты, и ключ есть только у нескольких людей из компании.
Во-многом, столбовское общество держится на наследственных связях: дети столбистов, разумеется, попадают в избы совсем маленькими, но кто-то из них продолжает ходить, а кто-то устаёт от Столбов ещё в юности. Иногда приходят новые люди, как правило, из спортивных или туристических клубов. Тем не менее, есть проблема с обновлением сообществ: случайных посетителей никто просто так не пустит, нужно понимать, что тебе это, действительно, нужно и прилагать усилия, если ты хочешь стать частью среды. Например, мы с моим самым близким человеком по сути выросли на Столбах. Сначала два года ходили просто так — исследовали этот мир, нас очень сильно увлекала история столбизма, мы наряжались в шаровары, лазили по скалам, изучали маршруты и исходили почти все Столбы. И только на третий год попали в столбовскую избу, которая стала нашим вторым домом. Мы постепенно вливались в местную жизнь, начали часто бывать и работать по хозяйству — мыть посуду, носить дрова, помогать в заготовке дров и постепенно стали своими. Столбизм — это совместное бытование и форма альтернативного досуга, когда ты разделяешь общее пространство и идеи, покоряешь вершины, встречаешь рассветы, ходишь в гости в соседние избушки — петь песни и рассказывать истории. Конечно, это абсолютные мистерии, их сложно пересказать или передать словами те ощущения, ту близость, которая там случается. А ещё бывают соревнования на скалах, где лазят хитрушки (короткие, но технически сложные лазы), однажды у нас состоялся осенний бал, куда мы принесли с избы патефон. Все были нарядные и танцевали, а потом толпой пошли на Первый столб встречать рассвет.
В одной компании может быть человек сорок, но постоянно ходят 10−15. На Столбах есть проблема преемственности, многие столбисты сегодня — это люди старшего возраста. Они, конечно, легко фору дадут всем молодым скалолазам, но молодежных компаний не так много. Наша избушка считается как раз такой, наша компания — живая и разношерстная, у нас сложился уникальный для Столбов баланс между молодёжью и стариками, спортсменами и любителями, весельем и серьезными делами, даже мы там уже не молодое, а среднее поколение, есть новые ребята из спортивной тусовки.
За те девять лет, что мы провели на Столбах, люди, которые нас привели в эту культуру, стали нам родными, а изба — домом. Всё это оставляет в тебе очень сильный отпечаток и иногда кажется, что ты уже не сможешь жить без всего этого. Столбы становятся частью тебя, а ты — их. Когда я переехала в Москву, больше всего скучала не по городу, а по Столбам, но, наверное, благодаря этой дистанции, смогла собрать свою книгу. Мне очень помогло то, что мы переехали вместе с Ильёй, и в нем как будто сконцентрирована вся моя столбовская жизнь, которая осталась рядом. Когда я путешествовала этим летом, то вдруг почувствовала, как Столбы меня отпускают, будто я уже не приросла к ним всем телом и могу двигаться дальше, но когда я приехала летом в Красноярск, поняла как сильно это место важно — как точка респауна, куда всегда возвращаешься, чтобы понять, как изменился ты сам. Вот и мы так. Моя книга — это, конечно, плод бесконечной любви, попытка передать ту сложную гамму переживаний, которые меня с этим местом связывают.
Почти все фотографии, которые вошли в проект «Край причудливых скал», — это просто документация нашей жизни на Столбах: как мы ходили, как лазили по скалам. Когда я всё это снимала, то ещё не осознавала себя серьёзным художником. Я работала в современном искусстве, но в роли организатора или куратора. А камера просто всегда была у меня в руках, это мой основной инструмент познания — я всю жизнь фотографирую. Те снимки, где присутствует своего рода космическая магия, были сделаны, например, во время пандемии, когда Столбы закрывали вообще для всех, но мы пробирались туда поздно ночью: гуляли, лазали, а потом рано утром возвращались в город. И вот на контрасте с замкнутым пространством квартиры у меня получались какие-то космические пейзажи, где чувствуются совершенно нечеловеческие масштабы земли и неба, всё мерцающее и перетекающее. Но на самом деле это просто состояние жизни, которое ощущалось в тот момент. Уже потом я стала пытаться всё это собрать воедино, осмыслить, выстроить в какую-то историю. Лишь несколько снимков я сделала специально, когда поняла, что это будет большой художественный проект — «Летающие Шинели» и вид Грифов с квадрокоптера. Всё, что было снято до этого, — по сути документальная фотография. Про Столбы существует много документальных книг и фильмов, есть хорошие пейзажные серии, которые показывает красоту природы, но мне этого мало. Мне хотелось зафиксировать отношения природы и человека, но каком-то очень сакральном уровне, где я выступаю в роли проводника в более глубинные слои этого места.
На самом деле, моя жизнь всё время была так или иначе связана с искусством. Пока лазила по Столбам, я даже как-то училась на архитектора, и это образование стало для меня хорошей, крепкой базой. Параллельно вместе с Ильёй мы увлекались авторским кино, и в какой-то момент решили: а давай вместе поступать на режиссуру. Тогда мы взяли академ и спланировали, что за этот год будем ходить на Столбы и готовиться к поступлению. Я подумала, что надо бы ещё и поработать, а поскольку я всегда фотографировала, то начала делать портреты, но своим способом — водила людей на Столбы и снимала их в моей естественной среде. Одна девочка, которую я фотографировала, позвала меня в художественную движуху, которая зародилась в Красноярске совсем недавно и воплощалась в тусовке, сложившейся вокруг «Пушки».
«Пушка» — это стихийный арт-маркет, который появился в 2019 году в Красноярске благодаря Оксане Будулак и Ивану Санникову. В городе появилась очень классная тусовка молодых художников и запустила многие процессы. Я в это сообщество пришла именно как художница, стала выставлять графику и фотографии, постепенно этот мир стал для меня очень важным. «Пушки» проходили так: раз в неделю художники собирались где-нибудь в баре или в парке, выставляли свою искусство и продавали его. У меня тоже были какие-то продажи, и это тот случай, когда ты получаешь 1200 рублей и страшно этому рад! Конечно, это была игра в арт-рынок, поскольку в Красноярске никакого рынка тогда не было, но это очень вдохновляло. На самом деле та модель взаимоотношений, которую мы впитали на Столбах, для меня спроецировалась на художественную среду. Это очень интересная параллель, потому что в каком-то смысле благодаря Столбам получилось «Ядро», хотя они никак не связаны напрямую. Тем не менее, оно получилось, только потому, что у в голове уже было какое-то представление, что можно так существовать.
В это время, мы все обсуждали, что у нас нет мастерских, нет своего места, поэтому художники вынуждены кочевать по барам. И в какой-то момент пришли люди из местного совкового ТЦ, и предложили в пустующих площадях на третьем этаже замесить какую-нибудь творческую движуху. Мы, конечно, страшно обрадовались, но потом подумали и решили, что это нужно делать, но точно не там. Я тогда написала манифест, что городу нужен арт-кластер, с выставочными площадками и мастерскими, потому что что вся движуха есть только в Москве, и если так дальше пойдет, то все и уедут в Москву. Мне забавно было это писать, поскольку я ещё недавно и сама хотела уехать. Но когда началась работа над настоящей арт-площадкой, я поняла, что дороги назад нет, и нам нужно всё это делать именно в Красноярске. В итоге, мы вместе с Ильёй четыре года строили «Ядро». Оно и сейчас существует, правда ему сейчас сложно по разным причинам, но оно есть. Там работают художники и делают искусство. Это место много значит для красноярского арт-сообщества.
Когда мы искали площадку, мой друг архитектор посоветовал мне сходить в «Квадрат», бывшее здание завода светочувствительных материалов. Там нас взял под свое крыло один из собственников и директор дизайн-группы «АртСтиль» Игорь Павлович Башкатов. Мы рассказали ему про наш манифест, а ему как раз хотелось развивать в городе культуру — творческую среду, урбанистику, молодежные движения. Так нам досталось двести квадратов почти в центре города за «движ, люди, искусство» Однако никаких ресурсов помимо самой площади у нас не было, зато было много сил: в первый год пандемии мы фигачили по-страшному — шлифовали алмазными дисками бетонный потолок, штукатурили, красили. На самом деле, в нас почти никто не верил тогда. Но постепенно мы привели в какой-то нормальный вид мастерскую, собрали команду, к нам подтянулись художники и всё закрутилось. Появился клуб набросков. Мы показывали авторское кино, устраивали дискуссионный клуб, проводили всякие мероприятия, читки, концерты, музыкальные джемы и, конечно же, у нас было искусство, то есть ребята приходили и работали, «Ядро» по сути стало тем самым хабом для независимых художников и просто разношерстной творческой тусовки.
Мы с Ильёй не получали ни копейки за эту работу, но при этом нарабатывали невероятные скиллы, поскольку приходилось учиться всему — от покрасочно-строительных работ до административно-финансовых. Мы обзавелись кучей контактов, знакомств и настоящих друзей, это был невероятный опыт, разделивший жизнь на до и после. Само «Ядро», конечно, зарабатывало деньги, у нас была резидентская подписка, но всё целиком уходило на поддержание жизни и усовершенствование пространства. Потом вокруг всего этого возник федеральный креативный кластер, появился Сибирский институт развития креативных индустрий. Это, с одной стороны, очень классно, появилась поддержка, место обрело новую жизнь, но у этого процесса есть всякие разные последствия, как положительные, так и не очень. Последние два года в Красноярске я работала менеджером в Сибирском институте креативных индустрий и направляла все силы на то, чтобы донести до окружающих, что такое современное искусство, что это круто, и его надо поддерживать.
Конечно, в этот период мы стали очень мало ходить на Столбы. В сообществах всегда есть что-то, что вас держит вместе, оно было и в «Ядре» и на Столбах — я всё время проводила для себя эти параллели. Иногда мы водили ребят из «Ядра», в которых были уверены в избушку, им было интересно сходить в гости, но окончательно они в этот мир всё-таки не интегрировались. Столбы были нашим убежищем и «Ядро» тоже стало такой альтернативной зоной безопасности для сообщества художников. Хотя, конечно, труд этот был далеко не всегда благодарным. У меня часто бывали моменты, когда хотелось всё бросить, потому что никому это не надо и никто ничего не хочет делать. Я говорю не только про немытые кружки, но например, невозможно было добиться от красноярских художников CV или портфолио, когда это было нужно. Сейчас у большинства оно есть, всё это благодаря и выставкам и биеннале, и Институту креативных индустрий, но больше всего благодаря Оксане Будулак. Она вообще проделала какую-то колоссальную работу для становления красноярского современного искусства. Красноярск — город в суперпозиции, он не такой большой, как Москва, где каждый может найти сообщество по своему вкусу. И не какой-нибудь маленький, где три художника на весь город, и все друг друга знают. А в Красноярске арт-тусовка, примерно как на Столбах: небольшая деревня, где все друг друга знают, есть и токсичность, и поддержка. И я очень ценю «Ядро» за множество невероятных моментов, когда ты чувствуешь такую общность, такую близость, такое тепло. Но иногда хотелось всех убить.
Однако всему приходит конец. Многие ребята, кто с нами начинал, кто профессионально хочет заниматься искусством, уезжают в Москву, потому что всё-всё-всё базируется в Москве. Вот и мы уехали. Я чудесным образом познакомилась с моим будущим мастером и наставницей Еленой Аносовой и она очень вдохновила меня двигаться своей дорогой. Я поняла, что не готова целиком уйти в кураторскую практику, и что у меня все эти годы толком не было времени, чтобы заниматься своими проектами. Да, я все эти годы снимала Столбы, рисовала, у меня был доступ к керамической мастерской, к офортному станку, но проектного подхода никогда не было. Илья к этому времени тоже определился в профессиональном пути — собрался поступать на кинокритику. Также, нашелся невероятный человек Роман Киларджян, который взял на себя уже окрепшее «Ядро» и повел этот корабль через все бури.
Конечно, у меня есть чувство, что я выполнила какую-то важную социальную работу в Красноярске, но при этом как будто не совсем довела её до конца. Но сейчас я уже целиком сосредоточилась на собственном искусстве. Оно у меня появилось, я этому рада: когда ты начинаешь делать что-то своё — это уже неизмеримо больше, чем решать чужие задачи. Так, в 2023 году мы переехали в Москву, я поступила в Школу Родченко, выпустила свою первую книжку, выиграла грант «ГЭС-2» и поехала в экспедицию. Конечно, этим летом ярмарка SCAN меня очень впечатлила, дала ощущение большого будущего у современного сибирского искусства. И я, конечно, всячески хочу продолжать участвовать в его жизни. Но при этом развивать собственные проекты.
В общем, у меня есть опыт Столбов и опыт «Ядра» — и они многое определили в моей жизни.
Столбы были сначала убежищем в прямом, политическом смысле. Честно говоря, революционную часть истории я знаю не слишком хорошо, но, по моим ощущениям, там сложилось нечто вроде приюта разбойников из Бременских музыкантов. Но мне ближе всего параллель с зоной братьев Стругацких — то есть это пространство, по идее закрытое для человека, но куда люди все равно идут вопреки опасности в поисках артефактов, у Стругацких это были физические объекты с аномальными свойствами, а у нас на Столбах — внутренняя свобода, связи с близкими тебе по духу людьми, природа, а ещё ответы на вопросы, которые задаешь себе сам. Это отклик на внутренние конфликты, который не можешь ощутить в городской среде.
Из города ты уходишь, оставляя там свои дела и проблемы, социальные роли, иногда даже имя и приходишь на Столбы чистым. И получаешь шанс прожить свою вторую жизнь, в которой ты остаёшься только тем, кто ты есть на самом деле. Любое такое сообщество — это так или иначе убежище, где человек получает новую роль, не ту, которая была у него во внешнем мире или, скорее, вообще перестает играть какую-либо роль и может быть просто собой. А что касается политического, то мы шутим, что если начнётся какой-нибудь Апокалипсис, то все мы уйдем на Столбы и там выживем. Но на самом деле Столбы — это место, где по-другому воспринимается время, точнее, Столбы — это пространство где время не течёт. И мой проект, конечно же тоже про это безвременье.
В своё время я делала большую выставку про лес и про красноярских художников, которые в этом лесу что-то находят. И мне кажется, что это важная тема для наших художников, лес — это и наше метафизическое пространство, и конкретный топос. Так что думаю это точно имеет своё место в искусстве Красноярска. Да, у нас вокруг есть тайга, и у нас с тайгой особые отношения. И у неё с нами.