Действительно ли культурные проекты помогают городам развиваться?
В новом культурном центре Выксы «Волна», ставшим домом для арт-резиденции, прошел круглый стол на тему «Социокультурные проекты как драйвер развития городской среды». Конечно, в первую очередь эксперты обсуждали саму Выксу как пример территории, которая стала известна в России и в мире и также начала выигрывать крупные национальные гранты благодаря своим арт-проектам. Вроде бы счастливый и продуктивный тандем города и художников. Однако после того как Выксу представили кураторы, непосредственно имеющие отношение к городу и его культурным институциям, начали выступать эксперты, которые разрабатывают мастер-планы для разных городов России, рассчитывают эффекты разного рода культурных программ, и участники дискуссии столкнулись с противоречием: цели искусства и цели социально-экономического развития не всегда совпадают. Наш журнал решил, что материалы этой дискуссии могут быть полезны всем кто курирует и финансирует культуру, и поэтому мы публикуем самые интересные фрагменты беседы
Олег Ракитов: Когда меня пригласили модерировать эту дискуссию, я подумал, что Выкса — идеальное место для тематической сессии «Социокультурные проекты как драйвер развития городской среды». Дело в том, что когда в нашей стране о креативной экономике говорили еще единицы, Выкса уже развивалась как город, который работает в диалоге с горожанами. Поэтому сегодня нам предстоит обсудить, как опыт Выксы применим к другим регионам России, как культурные проекты влияют на экономику и что при этом меняется в жителях города. И я передаю слово Юлии Мишиной, директору фонда «ОМК-Участие».
Юлия Мишина: Сначала я хотела бы познакомить слушателей с контекстом Выксы и сказать несколько слов о фонде и наших основных проектах.
Сегодня мы говорим о социокультурных инициативах, и наш самый главный проект в этой области — «Выкса-Фестиваль», который мы проводим уже 12 лет, и это крупнейший фестиваль городской культуры за пределами двух столиц.
Выкса — город с богатым индустриальным наследием, поэтому множество объектов паблик-арта, которые появились здесь за время существования фестиваля, посвящены индустриальной тематике. Сейчас на территории нашего завода открыт стрит-арт парк, его задача — развитие промышленного пространства средствами искусства, там можно увидеть три мурала, их авторы Эрик Булатов, Миша Мост и Алексей Лука, и это один из центров притяжения промышленных туристов в нашему городе. Промышленный туризм сейчас развивается семимильными шагами, и нам есть, что показать многочисленным гостям. У нас работали многие художники и архитекторы, например, Чарльз Ренфро, который проектировал парк Зарядье, однако за годы своего существования фестиваль превратился из зрелищного мероприятия в проект, куда вовлечено множество выксунцев. В частности, наш город гордится своим паблик-артом, на его улицах находятся больше ста произведений, и в создании многих из них принимали участие жители. Один из последних примеров — проект художницы Натальи Стручковой, которая работала вместе с выксунскими детьми: она провела несколько мастер-классов для них, а потом жители дома выбрали лучшие из детских рисунков, которые потом были перенесены на стену. Также мы проводили открытые конкурсы на создание объектов для города. В одном из них победил выксунец, Андрей Матчин, который раньше никак не был связан с искусством. Его работа «Бинарные часы» была установлена в Выксе в 2019 году, и наш теперь уже художник получает заказы от разных организаций, например, местной пожарной части.
Также у нас есть круглогодичная театральная программа, мы показываем работы региональных и федеральных театров, променад-спектакли, благодаря которым можно познакомиться с городом в интерактивной форме.
Проект «Доступ есть» позволяет людям с разными формами инвалидности, пользоваться всеми культурными институциями города на равных, и в качестве зрителей, и в качестве художников.
Теперь я, наверное, должна рассказать несколько слов о принципах, которыми мы руководствуемся при реализации наших проектов. Для нас очень важно долгосрочное видение. Мы понимаем, что социокультурные проекты не принесут сиюминутного результата, многое станет понятно только через двадцать-тридцать лет. С другой стороны, мы уже понемногу пожинаем плоды работы, которая началась двенадцать лет назад.
Второй наш принцип — это соучастие. Мне хочется привести в пример школу № 8: её ученики участвовали в проектировочных сессиях вместе с архитекторами и художниками, и сейчас учебное пространство преобразилось. То что было сделано — это не ремонт и не благоустройство, это решение школьных проблем, сформулированных самими детьми. Они фактически сами и простыми способами сделали свою школу гораздо более удобным, приятным и красивым местом.
Мы стараемся быть внимательными к обратной связи, регулярно проводим исследования, оцениваем динамику, как выксунцы относятся к нашим проектам, проводим стратегические сессии и стараемся корректировать работу с учетом мнений жителей. Реальные результаты сложно оценить численными характеристиками, учитывая что могут проявиться только через много лет. Однако, например, у нас есть исследование показателей качества жизни: и в Выксе эти показатели выше, чем по всей нижегородской области.
Мы развиваем наш фестиваль и другие проекты в сторону «выксунизации». Ни один художник, архитектор или режиссер не может просто приехать в Выксу и провести здесь свои гастроли. Ему придётся приехать, какое-то время пожить в Выксе, ощутить её, пропитаться историей, познакомиться с жителями, тогда он сделает то, что возможно сделать только в Выксе
Теперь я бы хотела сказать о трудностях и решениях, которые мы пытаемся предложить. Когда мы начинали работу, мы знали, что молодежь уезжает из города, потому что недовольна жизнью здесь, ребятам было нечем заняться. Я могу говорить об этом честно, поскольку сама выросла в Выксе. Решение о проведении фестиваля было принято именно для того, чтобы показать молодым людям, что существуют разные способы себя реализовать, также как и многочисленные варианты досуга, хотелось дать им новую картину мира. И наш моногород очень преобразился благодаря этой новой культурной повестке, он стал более удобным и красивым. И если уж говорить о цифрах, то количество преступлений, совершенных несовершеннолетними, за эти годы снизилось, а туристический поток — вырос.
Конечно, современное искусство вызывало и неприятие. Тем не менее для нас важно, чтобы наша работа вызывала положительные отклики, поэтому мы и проводим исследования, создаем открытую и доступную среду. Мы развиваем наш фестиваль и другие проекты в сторону «выксунизации». Мы придумали такое слово, которое означает, что ни один художник, архитектор или режиссер не может просто приехать в Выксу и провести здесь свои гастроли. Ему придётся приехать, какое-то время пожить в Выксе, ощутить её, пропитаться историей, познакомиться с жителями, тогда он сделает то, что возможно сделать только в Выксе. Здесь не может просто выступить, например, Леонид Агутин, ему придётся петь вместе с выксунцами.
И под конец моего выступления я бы хотела представить наш новый большой проект — Шухов-Парк. В Выксе сохранились уникальные творения выдающегося инженера Шухова, водонапорная башня и своды двоякой кривизны, они станут основой большого индустриально-туристического центра. Проект будет реализован в ближайшие годы, и мы видим его как новое и совершенно беспрецедентное пространство для России, включающее металлургический музей мирового уровня, кванториум, детские и взрослые мастерские. Такой масштабный проект наверняка даст новый толчок развитию Выксы.
Олег Ракитов: Юля, вы назвали первой целью фестиваля снижение подростковой преступности и, получается, через год-полтора уже увидели эффект?
Юлия Мишина: На самом деле не только подростковая преступность была проблемой. В 2011 году, когда начинался фестиваль, завод уже был современным предприятием с самым новым и технологичным оборудованием, однако когда человек выходил с заводской проходной он попадал в очень провинциальное пространство, серое и с минимальными возможностями досуга. Поэтому идея вовлечения выксунцев в культурные процессы появилась не сразу. Сначала фестиваль предлагал большую программу зрелищ и традиционных по форме гастролей, приезжали художники, и в городе появилось много паблик-арта. И сейчас выксунцы воспринимают эти муралы как главную характеристику своего городского пространства, то, о чем они рассказывают в первую очередь. Открыв журнал «Аэрофлота», они обнаруживают статьи про Выксу и фотографии с паблик-артом. То есть нашей первой задачей было преображение городского пространства, а потом уже появилась идея вовлечь выксунцев. Один из показателей наших исследований — количество кружков и клубов по интересам, и он очень вырос за эти годы. Результатом нашей работы стало разнообразие жизни, гармония современного завода и классного городского пространства.
Олег Ракитов: Юлия упоминала арт-резиденцию, и о ней сейчас расскажет её директор Алиса Багдонайте.
Алиса Багдонайте: Для меня «ОМК-Участие» не столько фонд, который умеет классно работать с социокультурными проектами, хотя это, безусловно, так, но для меня всегда было важно, что этот фонд начинается с благотворительности. А благотворительность — это терпение и умение долбить в одну точку очень долго, не надеясь на быстрый результат.
Арт-резиденции — это драйвер развития всех городов и всего мира. Арт-резиденция — это способ увеличения мобильности художников, они путешествуют по миру, живут в новых местах и видят их иначе, чем жители
Я занимаюсь современным искусством и никогда не рекламировала арт-резиденцию Выкса как проект, который решит проблемы города. В 2016 году фонд «ОМК-Участие» пригласил меня на стратегическую сессию в рамках фестиваля «Арт-Овраг», я рассказала про ЦСИ «Заря» и про самую крупную российскую международную резиденцию во Владивостоке, которую я на тот момент курировала, и сказала, что это будет классно работать в Выксе. Дело в том, что тогда я была одной из немногих участников сессии, кто уже приезжал в Выксу, и у меня было знание контекста. Тогда мне сказали: искусство помогает выявить местные нарративы, давайте это делать! И если мы сегодня говорим про социокультурные проекты как драйвер развития городов, то я говорю, что арт-резиденции — это драйвер развития всех городов и всего мира. Арт-резиденция — это способ увеличения мобильности художников, они путешествуют по миру, живут в новых местах и видят их иначе, чем жители.
Олег Ракитов: Мне кажется важной мысль, что мы, с одной стороны, говорим, что арт-резиденция не означает, что все проблемы города будут решены автоматически, но в то же время, она поменяет оптику смотрения на город — а это важнейший фактор развития территории.
Алиса Багдонайте: Не все резиденции работают по этому принципу, но те, которыми я занимаюсь, — да. Это не означает, что мы даем художнику какой-то заказ. Но мы выбираем, кого пригласить, и вместе с фондом зовём тех людей, которым важно оказаться именно здесь.
Фестиваль, который тогда курировали Юлия Бычкова и Антон Кочуркин, решал многие хозяйственные задачи. Ребята заземляли практики, которые из фасадных становились сетевыми, укорененными в местном контексте. Резиденция очень подходила для этих задач, была не самостоятельным продуктом, а оптикой, способом увидеть территорию глазами художника. А то, что резиденция — это круглогодичный проект, рассеивает эффект фестиваля на многие месяцы.
Однако самая важная аудитория моей работы — художники-профессионалы. Мы ориентированы на Россию и на мир, и как раз поэтому Выкса появляется на культурной карте мира. На наш open call подают заявки более трехсот художников, и это число будет расти, все они узнают про город именно из этого источника. Не будь арт-резиденции, все эти сотни художников никогда бы не узнали по Выксу и не думали про её контекст.
Далее художники приезжают в резиденцию, они хотят познакомиться с новым контекстом и новыми людьми, провести исследования, реализовать идею, получить поддержку и возможность эксперимента. Однако поскольку все эти художники профессионалы, они не занимаются декорированием городских стен и не выполняют социальных заказов, они просто делают здесь свои проекты. Эти проекты не всегда соответствуют тому, что хотел бы видеть фонд, или завод, или среднестатистический горожанин. Я понимаю, что здесь много моментов, о которых кураторы бы не стали говорить публично. Однако мне кажется, что арт-резиденция учит нас идее абсолютного гостеприимства и принятия. Это формат, который не боится ошибок, он тестирует разные варианты и говорит: вот это работает, это нет, и нам с этим жить. Резиденция — это непредсказуемая история, полная рисков, но это тот топор, из которого варится каша.
Потому что резиденции есть что предложить. Вроде бы мы занимались своим узкопрофильным делом где-то далеко от Москвы, но при этом приняли множество классных художников, и если бы не ковид — это были бы международные художники. Мы стали институцией года Cosmoscow, а это важная ярмарка, и получили огромную аудиторию, более того, мы получили грант, на который издали книжку. Мы провели международную конференцию на сто участников, представив все сорок российских резиденций. В сентябре выйдет сборник этой конференции.
Олег Ракитов: А получаете ли вы обратную связь от художников-резидентов, какие у них ощущения от Выксы?
Алиса Багдонайте: Ощущения как положительные, так и отрицательные, пятьдесят на пятьдесят. Большая часть наших резидентов не были в Выксе прежде, и их ожидания могут не совпасть с реальностью: идея может не реализоваться, она может поменяться в последний момент, и ты уже не успеешь реализовать проект. А если ты молодой художник и тебя первый раз куда-то позвали — это невероятный стресс и большое испытание. Мы это понимаем и стараемся смягчить напряжение. Более того, люди в России не умеют заниматься исследованиями. Ты получаешь заявку от любого иностранного художника, и она идеально составлена. Русские же авторы не умеют написать двух предложений. С одной стороны, это нормально, мы же не заставляем писателей рисовать обложки своих книг. С другой стороны, плохо, что художники не умеют обращаться к источникам и, тем более, что источников по местному контексту у нас недостаточно.
Большая свобода предполагает большую ответственность, эксперимент всегда может провалиться. Резиденция это осознает, я очень благодарна фонду, который, по-моему, тоже это осознает. У нас есть договоренность о публичной презентации проекта, художник выступает с лекцией или проводит мастер-класс, но на этом его общественные обязанности заканчиваются. И разумеется, обратная связь может быть неприятной, но она важна. Нам очень важно знать, как художникам у нас жилось. Например, SASHAPASHA— это художники российского происхождения, которые живут в Финляндии, они приехали, когда в «Волне» еще ничего не было готово, увидели это пространство, этот пейзаж, и сказали: мы хотим переехать прямо сейчас, дайте нам палатки, мы будем здесь жить. Однако они сказали: мы не хотим встречаться со зрителем, нам мешают посторонние люди. И нам пришлось разделять рабочее и публичное пространство, чтобы художники чувствовали себя спокойно и свободно. Другой художник Миша Гудвин из Воронежа нашел лепнину в местном ДК, захотел сделать её частью инсталляции и притащить её оттуда на тележке ночью. Ему сказали: понимаешь, мы так не делаем, мы живем в этом городе, мало того, что тебя может прибить балкой в разваливающемся здании, так еще нужно вести себя уважительно — мы ничего не берём без спросу. А ему это не подходит, потому что у него дедлайн, ему нужно доделать и уехать. И пришли люди в касках и спецодежде, и всё ему привезли.
Я это к тому, как важно общаться. Довольно велик шанс, что если ты расскажешь о своих потребностях людям, к тебе отнесутся с пониманием и помогут. Например, мы говорили о своих потребностях фонду, и именно поэтому у нашей резиденции появился такой чудесный дом.
Олег Ракитов: А художники, которые работали в Выксе, потом рассказывают, где они создавали свои проекты?
Алиса Багдонайте: Работы тех же SASHAPASHA, сделанные для Выксы, съездили в Хельсинки на их большую ретроспективную выставку. Юра Шуст сделал прекрасную инсталляцию, посвященную очень тревожной теме пожаров в Нижегородской области, она отсылает к истории места. Выкса получает много образов себя, но нужно понимать, при этом она, в первую очередь, поддерживает систему искусства. Важно не чтобы художник сделал выставку любой ценой. Мы понимаем, что иногда мы просто даём ему возможность пересдать квартиру с мастерской, передохнуть, подумать. Зато, возможно, он придумает что-то, что выстрелит через пару лет. Мы ориентированы на художника, на его потребности. Если мы начнем высасывать из него кровь для города, город в долгосрочной перспективе ничего от этого не получит, смысл не в том, чтобы была практическая польза, а в том, чтобы это искусство было. Для тех, кто его любит, для тех, кому оно важно, для всех нас.
Олег Ракитов: Я вырос в Палехе, где работали многие художники-иконописцы, и у них был термин «экология глаза», подразумевающий, что место, где ты вырос, влияет на твое художественное восприятие, поэтому появление в Выксе места, которое настраивает оптику зрителей, не может не повлиять на дальнейшее развитие города.
А сейчас хочу дать слово Игорю Пономареву, заместителю главы администрации городского округа Выксы. Вам приходится работать непосредственно с горожанами и первым получать их отклик на то, что происходит в городе. И вы точно знаете, правда ли социокультурные проекты являются драйвером развития города.
Игорь Пономарев: Алиса вспомнила историю с лепниной, но мне не хотелось бы дословно передавать отклик сотрудников аварийно-спасательного отряда на современное искусство и некоторых художников. Однако современное искусство заставляет зрителей думать — и это бесспорно. Возможно, жители не до конца понимают задумку архитектора и художника, зато они привносят собственные смыслы.
Мне хотелось бы вспомнить времена, когда фестиваль еще назывался «Арт-Овраг», он включал в себя много спортивных мероприятий, и с их помощью удалось вернуть с улицы многих молодых людей, тогда же возникли новые сообщества, причем вокруг тех видов спорта, которых раньше в Выксе не было. Здесь были сильные школы самбо, хоккея, футбола, но появились новые виды, и многих детей это увлекло. Если вы сейчас пройдетесь по городу, то увидите площадки для скейтеров, и на это был запрос от детей, не дань моде на проектирование общественных пространств, а реальный запрос. Вовлечение людей — самое важное, что принес фестиваль. Давайте говорить честно, мы пытаемся делать дворы и передавать их в собственность жителям, чтобы они чувствовали это пространство своим. Однако мы до сих пор не приватизировали квартиры, и сказать жильцам, что к общественным пространствам нужно относиться бережно, потому что они принадлежат тебе, — очень сложно. Вовлечь людей в процесс их проектирования и создания, в том числе, своим трудом, — еще сложнее, но очень важно.
Помню, что когда мы перешли от локальных историй к функциональному проектированию, я с удивлением узнал, что значительное число людей, которые живут возле парка, за последние два года там не были. Представляете, им три-четыре минуты идти до парка, интересного и своей историей, и природой, и спортивными активностями, но люди там не были. Нам было очень важно вытащить людей из их квартир и подъездов, и с каждым годом они всё охотнее откликались на наши запросы. Нам становилось проще. И когда стартовал грантовый конкурс малых исторических городов, мы уже вели работы, и поэтому выиграли самый первый грант. И если посмотреть оценки по вовлечению жителей — там, кажется, был высший бал.
Если вы вспомните набережную, по которой сейчас так приятно ходить, раньше это было место, где люди не рисковали появляться. Сейчас это одно из самых любимых жителями пространств города, потому что многие участвовали в его проектировании, голосовали за него, и самое главное, когда мы его реализовали, люди поняли, что их участие даёт плоды
Я никогда не стремился работать чиновником и всегда занимался бизнесом, поэтому когда в 2013 году мне пришлось прийти в администрацию, было ощущение, что ты катаешься на горных лыжах и вдруг вместо снега начинается асфальт. Потому что наше градообразующее предприятие, мощный налогоплательщик, предлагает внятную стратегию, но инфраструктура была вся изношенная и сложно было говорить с людьми про общественные пространства, если под ними рушится земля и течет канализация. Через два года инфраструктуру более-менее подремонтировали, но парк Баташев, о которой мы говорили сегодня, еще казался безумной мечтой, а сегодня мы не то, что подходим к реализации, мы активно воплощаем в жизнь, понятны и источники, и инструменты, как его завершить.
С командой фестиваля не всегда просто, но надо сказать, что наш успех в конкурсах, где мы участвуем, привлечение профессиональных архитекторов и урбанистов, увлеченность наших людей, — их заслуга, поскольку жители поверили, что изменения возможны.
Если вы вспомните набережную, по которой сейчас так приятно ходить и которую приятно показывать, раньше это было место, где люди не рисковали появляться, там было темно и ужасно. Сейчас это одно из самых любимых жителями пространств города, потому что многие участвовали в его проектировании, голосовали за него, и самое главное, когда мы его реализовали, люди поняли, что их участие даёт плоды. Конечно, такие возможности дают и государственные программы, и национальные проекты, но всё-таки люди поверили в изменения.
Олег Ракитов: Правильно ли я понимаю, что вам стало легче выигрывать грантовые конкурсы, благодаря работе фестиваля и резиденции? Что инициативы по совместной работе с жителями на 10−20% подготовлены?
Игорь Пономарев: Я, наверное, не буду рассказывать про страшный ФЗ-44, который у нас существует, и о том, какие у нас были бы шансы привлечь хороших архитекторов в рамках этого федерального закона. Такие сложности можно пытаться преодолеть. Но я скажу о творческой и организационной коллаборации, которая у нас сложилась с ОМК. Там знают, что город не заканчивается забором и проходной, что у людей, вовлеченных в культурные проекты, появляются другие запросы. Это относится и к работе, и к городской среде. Их нельзя разделять, поэтому мне кажется, что только совместная творческая работа приносит успех.
Олег Ракитов: Мне кажется, это невероятно важно. У меня был опыт с Таганрогом и с Кузбассом, когда мы тоже работали непосредственно с жителями. Тогда самой лучшей оценкой нашего труда стало их признание: «В какой-то момент мы почувствовали, что наше мнение услышано».
Хочу передать слово Ивану Курячему. Иван, я знаю, что вы партнер проектно-консалтинговой компании «Новая земля». Сейчас много говорят про мастер-планы, и в то же время складывается ощущение, что каждый по-своему понимает этот термин. В вашем арсенале, я знаю, точно есть один успешный мастер-план — это Дербент, и знаю, что вы сейчас работаете с мастер-планом Улан-Удэ, и он тоже недавно выиграл какой-то конкурс. Сегодня утверждается, что у каждого города должен быть мастер-план, это мастхэв, без этого город не может развиваться, но далеко не у каждого города в России он есть. А что с точки зрения мастер-планирования вы могли бы сказать о Выксе?
Иван Курячий: Слово «мастер-план» — это просто калька с английского, по-русски это называется стратегия развития территории, она позволяет договориться всем акторам городского развития о том, как и куда двигаться, чтобы сделать город более успешным, более конкурентоспособным. Акторы — это бизнес, администрация, городские сообщества.
Город состоит из харда и софта. Бетон и кирпич — это хард, то есть нечто жёсткое, что физически определяет пространство. А есть софт — изменчивая часть. Сначала этой частью были кафе, сейчас это культурные пространства
Мы проводили совместное с Высшей школой экономики исследование по оценке человеческого капитала в городах России, называлось оно как раз «Борьба за горожанина». То есть чем больше возможностей город предоставляет для самореализации, для саморазвития взрослых и детей, чем легче в нём получить новые знания, умения и связи, тем он успешнее. Люди приезжают в такие города. А город по сути — это платформа, которая позволяет человеку наиболее качественно реализовать возможности саморазвития и самореализации.
Из чего состоит эта платформа? Город состоит из харда и софта. Бетон и кирпич — это хард, то есть нечто жёсткое, что физически определяет пространство. А есть софт — изменчивая часть. Сначала этой частью были кафе, сейчас это культурные пространства. Софт мне представляется самым интересным, поскольку затраты на строительство очень велики и преобразовать физическую среду множества российских городов достаточно сложно, это потребует десятки миллиардов. А софт стоит относительно недорого, но дает городу эффект иногда даже больший. Поэтому софт — это то, на чем можно концентрироваться, то, что может быть ключом для формирования успешного будущего.
Выкса — хороший пример для многих российских городов, поскольку работает именно с софтом, здесь не строят огромные и блестящие стеклянные сооружения, а преобразуют культурный ландшафт, и именно те участки города, которые мы можем преобразовывать. Это тоже важно, потому что, если взять всю городскую ткань, она включает приватные, жилые пространства, в которых мало что можно преобразовать, люди их обустраивают сами; также рабочие пространства и коммерческие объекты — там всё диктует бизнес, будь то завод иди кафе, которое вам пельмени продает. Есть пространства, где мы учимся, — там своя особая жизнь. А вот пространства общественного назначения, куда входят как раз дома культуры, библиотеки и другие схожие по функциям здания, — их как раз можно преобразовывать, они заключают в себе, наверное, наибольший диапазон возможностей для создания нового. Открытые общественные пространства дают максимальный эффект. Тот же конкурс «Малые исторические города» даёт возможность работы именно с общественными зданиями и пространствами.
Олег Ракитов: Министерство культуры сейчас старается превратить обычные библиотеки в общественные пространства. Минстрой России выделяет огромные средства на парки. ВЭП обучал мэров в Сколково, и когда я с ними общался на тему социокультурного проектирования, у них был огромный запрос на создание общественных пространств. Но им нужно чем-то их наполнять. У них есть федеральные средства, а вот софт есть не всегда.
Иван Курячий: Мы часто видим, что, те кто занимается развитием какой-нибудь территории, будь то государство, муниципалитет или частный бизнес, достаточно много вкладывают в хард, заказывают объект хорошим архитекторам, но параллельно со строительством должен быть разработан софт, который подхватит запущенные здания, новые или реконструированные, и начнет с ним работать. Часто на это не закладывают средств и не уделяется внимание, поэтому это новое или реконструированное здание не работает, люди туда не идут, они не понимают зачем оно нужно, и красивое здание становится этаким белым слоном, который просто ест деньги на поддержание инфраструктуры и отопления, при этом оно никак не работает с городскими сообществами, и не дает никаких плюсов развитию города.
Олег Ракитов: После вашего выступления ответ на вопрос о социокультурном проектировании как драйвере развития городской среды мне кажется очевидным. Потому что софт, с которым много лет работают в Выксе, показывает, что в городе что-то меняется, в том числе в восприятии города во внешней среде, а потом внешняя среда начинает влиять и на внутреннее восприятие города.
Хочу представить Никиту Румянцева, руководителя аналитического центра московского урбанистического форума. Никита, расскажите, пожалуйста, как оценить эффекты и можно ли посчитать KPI социокультурных проектов, правильно ли использовать числовые показатели или это так не работает?
Никита Румянцев: Попробую в своем выступлении как-то закольцевать нашу дискуссию, потому что как ни странно, про эффекты обычно говорят в конце, но вообще эффекты — это не то, что должно обсуждаться в финале, это то, что закладывается в самом начале. Мы формулируем некую цель, чтобы потом не удивляться: ничего себе, у нас завелись художники.
Честно говоря, я не знал, что вы здесь в Выксе меряете эффекты, я был абсолютно уверен, что мы приедем, и постфактум вы что-то узнаете про себя. Обычно такого в России и даже в Москве не делают. Обычно нам говорят: мы что-то сделали, посчитайте, что от этого случилось. Наш следующий вопрос: а зачем вы это делали, и дальше посредством некой психотерапевтической процедуры мы узнаем, что это какая-то внутренняя тревога побудила администрацию города сделать парк или отремонтировать улицу. Большинство городов не говорит, что я хочу сделать набережную, чтобы по ней прогуливалось двадцать тысяч человек и там появилось пятнадцать предприятий, или может быть горожанам там небезопасно ходить, и мы решаем эту задачу.
Другая проблема, когда мы пытаемся при помощи одного проекта достигнуть сразу всех эффектов. Мы построили культурный центр или набережную — и говорим себе, что таким способом мы и людей лечим, и имидж города меняем, а это на самом деле подмена понятий. У вас же, как я понимаю, целеполагание менялось: изначально вы хотели спасти детей или найти им новые занятия, чтобы они не покидали город, и вы подбирали определенные параметры для достижения цели. А потом вы стали работать с художниками.
Иван абсолютно прав, что города делают ставку на культурные проекты, поскольку они дешевле, чем перезапуск больших территорий или промзон, но это не только вопрос денежных ресурсов. Вам надо к себе привлечь внимание, про вас должны узнать, начать о вас говорить, федеральные и местные власти должны дать вам денег, а туристы — приехать, и в результате вы проводите фестиваль. Если вы посмотрите проекты развития разных городов, там всегда есть какой-нибудь фестиваль или местный бренд, которые возникают импульсивно и оцениваются уже постфактум.
Довольно очевидно, что перед запуском любого проекта вы ставите перед собой цель, затем понимаете, как вы её будете мерить, затем выбираете инструменты, какими её будете мерить, потом проводите измерения. В Москве эти стадии всегда пропускаются. Затем мы вносим изменения и должны еще раз померить, достигли ли мы желаемого. Как ни странно, на любом из этих простых этапов может возникнуть много проблем, потому что даже если вы поставили какую-то цель и выбрали к ней какую-то метрику, у вас часто метрика подменяет цель. Например, вы поставили своей целью сделать город привлекательным для людей и выбрали в качестве метрики туризм, дальше вы видите, что к вам стало приезжать гораздо больше людей, однако это не означает, что жителям стало от этого комфортно. А еще каждый проект влечет за собой множество эффектов, о которых организаторы даже не подозревали. Например, вы хотите сделать фестиваль, чтобы в городе стало безопаснее, и тут заметили, что начал расти бизнес. Вы захотели узнать, насколько он вырос, но изначально вы ничего не меряли. Поэтому наша базовая рекомендация: если вы вносите какие-то изменения, все, что можно померить, лучше начать мерить. Как говорят статистики, лучше плохие данные, лучше неточный временной ряд, но длинный и очень детальный, потому что тогда вы сможете хоть что-то оценить. Поэтому я удивляюсь, что вы продолжаете всю эту работу.
Когда мы говорим о развитии города, это очень хитрое понятие, потому что у города всегда есть какое-то конкретное направление развития, либо это промышленный город, либо туристический центр, либо исторический. Если мы говорим об экономических аспектах, здесь всё понятно, но дальше начинаются более сложные вещи. Например, мы сейчас развиваем Байкальск, по количеству жителей он в два раза меньше Выксы. Город был построен в семидесятых годах, и там работал огромный целлюлозно-бумажный комбинат, который разорился в 2013 году. Мы делаем редевелопмент, мастер-план территории, и предполагаем, что город будет жить за счет туризма, поскольку там больше нет никаких предприятий. Проблема в том, что намеченных KPI не получается достичь, поскольку жители не хотят работать в туризме. Они готовы уезжать на Крайний север работать вахтой, поскольку считают себя заводчанами. Уже десять лет в Байкальске нет никакого завода, город умирал еще с девяностых годов, но жители говорят: мы не будем работать в отелях. Они привыкли, что Байкальск — это промышленный город, и не понимают, почему он стал каким-то другим. Эту проблему мы сейчас пытаемся решить, но, честно говоря, решить её не получается.
Есть еще вопросы, связанные с темой городского здоровья. Например, мы поменяли асфальт на плитку, у неё другая взвесь микрочастиц, и дети меньше болеют астмой, а пожилые люди — сердечно-сосудистыми заболеваниями. Это можно померить. Классический пример: когда в Нью-Йорке начали менять покрытие улиц, оказалось, что жители начали больше двигаться и меньше болеть. Однако в итоге оказалось, что просто новые люди заехали в дома на этих улицах, а прежних жильцов выдавили. Поэтому всегда есть опасность, что мы меряем благо для других людей. Правильно говорят, что помогать надо бедным людям, а не бедным территориям. В конечном счете, когда мы говорим про комьюнити, кажется это подразумевает, что люди больше разговаривают и у них больше друзей, а на самом деле речь идет о том, что в местах, где люди больше доверяют друг другу, открывается больше стартапов, и улучшается экономика.
Есть еще один аспект, связанный со здоровьем. Сейчас в мире бушует эпидемия одиночества, поскольку население стареет, а когда человек стареет, у него становится меньше друзей и знакомых. В России у людей в два раза меньше друзей чем в Европе и в пять раз меньше чем в Латинской Америке. Одинокие люди живут меньше общительных на 8−12 лет, они в 3−4 раза чаще болеют. И опять же комьюнити здесь не эфемерная вещь, а серьезно влияющая на продолжительность жизни. И если мы отвлечём подростков от какого-то занятия, которое кажется нам неправильным, и предложим им какое-то другое, они просто вырастут другими людьми.
Пара примеров, как по-разному устроены целеполагание и эффекты. Как вы знаете, в Москве реализуется программа по бьютификации города — «Моя улица», задача была сделать нормальные, симпатичные улицы. Затем начали мерять и оказалось, что там увеличился трафик и по-другому начал работать ритейл. Как ни странно, дорогой ритейл съехал с этих красивых улиц, поскольку теперь там не запарковаться, ты уже не сможешь подъехать на дорогой машине, оставить три миллиона рублей и поехать дальше.
Дальше заметили, что на этих улицах на 1,5−2 градуса упала средняя температура, потому что асфальт выделяет куда больше тепла, чем плитка. Роспотребнадзор даже сначала думал, что правительство Москвы специально позаботилось, чтобы воздух стал чище и уменьшился так называемый эффект локального тепла. Известно, что люди умирают во время жары, потому что город не охлаждается, определенные материалы копят тепло, и жители задыхаются и не просыпаются.
Существует похожая программа Healthy Street в Лондоне и в Амстердаме, мы сейчас пытаемся такую же запустить в Москве, она подразумевает, что мы ремонтируем улицы и раздаем гранты не для того, чтобы поднять трафик туристов, а чтобы сократить диабет второго типа и отдельные виды онкологии, чтобы снизить количество переломов шейки бедра, потому что это главная причина инвалидизации пожилых людей. Внешне это выглядит как хорошее благоустройство и архитектура, но, как ни странно, хорошая архитектура, выполненная в правильных материалах, на самом деле лечит людей. Даже в больницах, если палаты приятны глазу и виды из окон красивые, пациенты выздоравливают на 12% быстрее и меньше проводят времени в больнице. Или если вы посмотрите, как Копенгаген рассматривает проблему велосипедов в городском пространстве, у них изначально просчитаны все эффекты: мы боремся с изменениями климата, и каждый велосипед отвоёвывает какой-то свой процент. Это работает потому, что городские власти изначально понимали, зачем они делают то, что делают.
И возвращаясь к Выксе, было бы интересно услышать, как менялось ваше целеполагание, потому что оно, наверное, менялось.
Олег Ракитов: Юлия, вам слово, что можете ответить Никите?
Юлия Мишина: Наверное, я все-таки должна признаться, что многие вещи делались интуитивно. У нас не было изначального понимания, к чему мы движемся и зачем. К исследованиям, о которых я говорила, мы пришли в последние годы опытным путём. Сейчас мы довольно четко представляем, чего хотим и каких изменений ждем. Однако у нас есть пространство риска и эксперимента, например, фестиваль — это целиком экспериментальная площадка. Мы многое измеряем, но наверняка нам еще многому стоит научиться, и мы будем рады вашей помощи.
Никита Румянцев: Изначально вы говорили о некой альтернативе для детей и подростков, однако в какой-то момент у вас появилась арт-резиденция с художниками и точка на культурной карте. Как это произошло?
Алиса Багдонайте: Мне кажется, это не вполне корректная постановка вопроса. Я не могу представить себе ни ОМК, ни любого другого заказчика, будь то корпоративный или государственный проект, который подразумевает, что у нас появится резиденция на столько-то человек, вот ТЗ, вот KPI, такие художники, вот что я хочу на выходе. Так не бывает. Заказчик ничего не знает, вольный художник, который хочет поехать в резиденцию, тоже не знает, ни на каких условиях, ни куда, ни когда он хочет поехать, и что он при этом хочет делать. Но между заказчиком и художником существует прослойка людей, которые способны договариваться.
Мне кажется, что в работе фонда важен эксперимент, готовность к новому, возможность увидеть то, что скрыто шорами восприятия индустриального города, попробовать что-то. Это не всегда легко. Однако мне рассказывали, как в Германии делают пешеходные дорожки. У нас кладут асфальт и считают, что все должны идти там, где его положили. В Германии дают людям возможность протоптать газон в удобном для них месте и потом асфальтируют эту тропинку. Это то, что умеет делать ОМК. Резиденция — это, конечно, странный инструмент, но это классная тропинка, которая приводит новую аудиторию, и эта аудитория создает отличный софт.
Например, сегодня утром [на открытие] приехали Сергей [Медведев, первый архитектор этого здания], первая заведующая этого кафе с командой официанток, и они принесли свои фотографии с японцами, фотографироваться им было нельзя, но они всё равно это делали. Было сентиментально и круто, и мы здесь именно для того, чтобы переворачивать страницы истории, думать о сентиментальной памяти, и на основе этого строить инфраструктуру, где поместятся люди со своими странными нарративами, способными нас всех обогатить.
Юлия Мишина: Спасибо, Алиса. Мы, действительно, не знаем многих эффектов, частично узнаем о них из исследований, и вычленяя эти правильные эффекты, можем ставить KPI перед следующей командой фестиваля.
Олег Ракитов: На самом деле этот вопрос возникает во всех крупных корпорациях: как нам договориться про эффекты? Если мы вкладываемся не просто в концерт Леонида Агутина, но в его совместное выступление с жителями Выксы, как эту штуку нам померить? Даже когда ты заходишь в кабинет чиновника, чтобы попросить дополнительных средств, он говорит, покажи мне эффекты, что мне с этого будет. Все ждут, чтобы эффекты были исчисляемы, причем не в долгосрочной перспективе, а буквально через год. И это боль всех социокультурных проектов.
У нас в экспертах Дарья Шорина, советник губернатора Нижегородской области, директор АНО «Институт развития городской среды Нижегородской области». Как на ваш взгляд, влияет ли развитие Выксы на развитие целого региона?
Дарья Шорина: Для Нижегородской области Выкса — это, действительно, пример, который мы приводим муниципальным служащим других городов. Предлагаем им посмотреть, как местная администрация умеет работать с проектами, с горожанами, с экспертами, и конечно же с проектным командами. Среди городов существует большая конкуренция и внутри региона, и внутри страны за ресурсы, которые повлияют на их развитие. А Выкса научилась добиваться серьёзных результатов.
Мы сегодня уже вспоминали конкурс «Малые города и исторические поселения», большой федеральный конкурс Минстроя России. В 2018 году Федерация обратила внимание всего профессионального сообщества, администрации и бизнеса на такую тему, которой каждый из нас так или иначе занимался, но заговорили о ней только в 2018 году, когда стали играть этот конкурс.
И вот мы приехали на защиту проектов в Москву со всеми нашими командами городов, которые подготовили свои заявки. И Выкса, действительно, была лучше подготовлена, потому что у них уже был большой опыт работы с социокультурными проектами, и значимая их часть подразумевала серьезное вовлечение жителей, этому аспекту отводилась важная часть заявки. И когда города представляли себя, оказалось, что какой-нибудь Правдинск никому не известен, зато приехала Выкса и сказала: мы занимаемся трубами и фестивалями, у нас есть «Арт-Овраг». И культура оказалась тем аспектом, который презентует и продвигает город.
Олег Ракитов: После всех выступлений, у меня возникла мысль, что социокультурные проекты, действительно, могут работать как драйвер развития территорий. Но это не может быть один и тот же проект. Есть много городов, где каждый год проходит, например, кинофестиваль, и жители всю неделю смотрят фильмы, встречаются с режиссерами и актерами, на выходные у них хорошее настроение, и этим все заканчивается. Мне кажется, что социокультурный проект способен развивать город только если он открыт, способен меняться, вовлекать горожан и обрастать новыми форматами. И, по-моему, у Выксы это получается, и этот опыт стоит изучать другим городам России.