2000-е

,

2010-е

,

Фотография

Профессия: любитель

Актуальное по нынешним временам стирание различий между профессиональной фотографией и аматорской возвращает нас к идеям времен Дагера — но в эпоху цифры, фотошопа и Интернета. Кто они такие, эти новые любители, и чем отличаются от прежних?

№ 4−5 (578) / 2011

Я выдвигаю идею, что каждое значимое включение любительских снимков в общую историю фотографии потребует тотальной трансформации этой истории.

Джефри Батчен (из интервью)

В эпоху электричества, когда наша центральная нервная система, технологически расширившись вовне, вовлекает нас в жизнь всего человечества и вживляет в нас весь человеческий род, мы вынуждены глубоко участвовать в последствиях каждого своего действия. Нет более возможности принимать отчужденную и диссоциированную роль письменного человека Запада. (…) Стремление нашего времени к цельности, эмпатии и глубине осознания — естественное дополнение к электрической технологии.

Маршалл Мак-Люэн. Понимание медиа

Элинор Каруччи. Укус, 2001

Ремесленники, гении, фланёры

Otium post negotium. Эту старую латинскую поговорку про ценность досуга после работы могли бы поднять на щит фотолюбители XIX века — ведь представление о любительстве возникло практически одновременно с появлением на свет фотографии. Со времен Платона и Аристотеля художник был мастером: понимания искусства как хобби не существовало. Платон противопоставлял деятельность, основанную на божественной одержимости (mania, ingenium, экспрессивные виды творчества — например, танец и поэзия), и умение без вдохновения (techne, ars, конструктивные виды творчества — например, скульптура и живопись). Еще одна классификация древних: искусства свободные, вроде геометрии и логики (где не мараются руки), и служебные, вроде живописи (требуют приложения ручного труда). Так что вплоть до Ренессанса художник стоял гораздо ниже поэта: он не гений, а мастеровой, — и только ренессансные провозгласили, что человеческая индивидуальность, замысел (disegno) предшествует физическим усилиям — ergo, художник выше мастеровитого бездаря. Ко времени возникновения фотографии визуальное творчество прочно заняло место на Олимпе, установив свою собственную иерархию: живописец — гений и мастер одновременно, а какой‑нибудь копиист-гравер — человек попроще, занятый ремеслом и распространением знаний среди черни.

Понятие otium’a — досуга свободного, обеспеченного гражданина, занятого, как сказали бы сейчас, хобби, а иногда и dolce far niente, приятным ничегонеделанием — также придумал Ренессанс. Точнее, досуг изобрели еще в античности, но итальянцы идею кое‑где обточили и сильно усложнили. Историк Питер Берк перечисляет несколько способов проведения отдыха ренессансными деятелями: festa (праздник), giuoco (игра), passatempo (приятное времяпрепровождение), spasso (легкая прогулка), diporto (забава), trattenimento (увеселение), ricreazione (развлечение). Появление свободного времени у современного человека, самостоятельно выбирающего, чем себя занять, было также связано с его отделением от природы с ее годовыми, циклическими и сельскохозяйственными ритмами. Так родились первые фланёры — горожане, скользящие по окружающему пространству в поиске привлекающего их взгляд вида, зрелища, занятия.

Аннабель Кларк. Из серии «Дневник выздоровления», 2003

Но любитель как таковой в самом современном смысле этого слова родился только в XIX веке. Любительские кружки в самых разных областях расцвели начиная с 1840—1850‑х годов; исследователи связывают их возникновение с расцветом капитализма и постепенно происходившим разделением личного времени на «работу» и «досуг». Как грибы после дождя появлялись на свет фотоклубы: в 1847‑м было образовано Общество калотипии (туда, кстати, входил Роджер Фентон), в 1851‑м — Гелиографическое общество во Франции с членами вроде Гюстава Ле Грэ и Эжена Делакруа, в 1884‑м в Англии возник первый журнал для любителей — Amateur Photographer.

Гордое имя любителей одними из первых примерили на себя пикториалисты. Презрительно отзываясь о «мёртвой камере» фотографа-профессионала и создаваемых им «протоколах» и о «безвкуснейших, сладеньких до приторности» (слова Николая Петрова) карточках мастера, работавшего в ателье, они сознательно отказались от главного козыря фотографии — документальности. Если профессионал вынужден был прислушиваться к вкусам заказчика, пикториалист, подчинявшийся только диктатуре собственных желаний и знаний, мог смело производить самые революционные перемены. Любитель впервые в истории искусства вклинился в и без того непростые отношения между ремесленником и гением.

Джентльмены и самородки

Пожалуй, самый известный из обеспеченных любителей, входящий в десятку лучших фотографов ХХ века и пошатнувший убежденность пикториалистов в необходимости кропотливой работы над изображением — Жак-Анри Лартиг (1894−1986). Гениальное дитя с двумя особенными талантами — умением видеть красоту и эмоционально сопереживать объектам своей съёмки, он начал фотографировать в шесть лет, когда отец подарил ему первую камеру на деревянном треножнике. Чуть позже он получил в подарок ручной аппарат, позволявший делать спонтанные снимки-snapshots. Большинство лучших фотографий Лартиг сделал в детстве — он был самоучкой и не тратил время на сложные фототехнологии. Рафинированные развлечения его обеспеченной семьи и друзей: лыжи и коньки, яхты и автомобили, а также самолеты (тогда только появившиеся), танцы и фланирующие разодетые прохожие — вот предмет съемки юного Лартига, богатого шалопая с pet hobby, милым и легким увлечением. Но если бы все это было так просто, мы бы забыли о Лартиге навсегда. Тем не менее, в 1963 году журнал Life опубликовал его портфолио, а фотографа признали одним из лучших в ХХ веке. В 1974‑м Лартигу позировал президент Франции Валери Жискар Д’Эстен — для официального портрета. Историки и теоретики называют Лартига тем, кто, пожалуй, лучше всех уловил особенности фотографии, представил ее эстетику — на пересечении нарочитого любительства, детской невинности, взрослой мудрости, «пойманного мгновения» и особенного фотографического такта.

Ирина Чадеева (http://chadeyka.livejournal.com/)

Наше представление о любительском движении и его ранних парадоксах было бы неполным, если бы рядом с понятием «досуг» мы не поставили слово «массы». К середине XIX века многим стало понятно, что право на свободное время есть не только у самых богатых или образованных, но и у самых бедных. В сущности, сама фотография родилась в ответ на запрос — сделать что‑нибудь попроще и попонятнее, чтобы «искусством» мог заниматься каждый, взамен уходящим фольклору и религии. Появившись в эпоху патентов и рынка, фотография также вобрала коммерческую составляющую в самую свою плоть и кровь — почему с самого начала и была «не вполне искусством». На простоту, демократизм и доступность «карандаша природы» упирали уже самые первые тексты — например, доклад Доминика Франсуа Араго, сделанный им об открытии Ньепса — Дагера на заседании Французской Академии Наук 3 июля 1839 года, официально считающегося годом рождения фотографии. Изобретение ручной камеры, разделение процессов получения изображения и печати, «сухие пластины» Чарльза Беннета привели к упрощению, «массовизации» фотографии и резкому увеличению ее популярности. Слоган одной из рекламных компаний гениального детища Джорджа Истмана компании Kodak гласил: «You press the button, we do the rest!» — «Вы нажимаете кнопку, мы делаем остальное». Никакие ламентации Шарля Бодлера и пикториалистов о крахе искусства и морали больше не могли отменить тот факт, что фотография понравилась не только эстетам, но и тем, кого уже в ХХ веке стали называть «массовым потребителем». Родился фотолюбитель, единый в двух лицах: гений и человек без особых талантов, художник и простак, ребенок обеспеченных родителей и дитя трущоб.

Женщины, дети и простецы

До поры до времени разнообразные любительские движения никому особенно не мешали, занимая свои ниши. На смену первоначальному бурлению идей и технологий быстро пришло чёткое деление на профессиональные занятия (журналистика, искусство) и увлечение фотографией в свободное время. В теории ХХ век уравнял в правах различные группы и произвел пресловутый «социальный поворот»; на практике же как бы само собой разумелось, что некоторые — женщины, дети, африканцы — всё‑таки являются скорее объектом съемки или исследования, нежели субъектом. Исключения вроде Ли Миллер или Дианы Арбус лишь подтверждали правило. Техника была все еще слишком сложной для женских и детских пальчиков.

Оксана Зазеленская. Ася и Тимур, 2010

Все изменилось с приходом новых технологий. Комбинация как минимум трех факторов — простоты, пластичности и общения, а именно сильного упрощения технологии получения фотоизображений, появления возможностей для манипулирования с полученным кадром и совершенно нового, глобального механизма их распространения — произвела настоящий переворот. И главная его черта — потеря контроля над публичным фотоизображением двумя привилегированными группами — теми, кто работает в области СМИ и на арт-рынке.

Камеры в руки в этом дивном новом мире взяли совсем непривычные группы людей — со своими интересами, темами и визуальным языком. Возьмем женскую фотографию: явление стало удивительно массовым. Вплоть до восьмидесятых женщина имела право быть в фотографии, только если была чуть‑чуть как мужчина — готова к трудным условиям работы, физическим лишениям и яростной конкуренции (женщины — военные репортеры или фэшн-авторы) или поднимала специфические аспекты взаимоотношений, в основном связанные с насилием. Даже если речь шла об изданиях, обращённых к представительницам слабого пола в качестве основной аудитории, снимали для них в основном мужчины. «Новые любительницы» привносят в фотографию совсем иные подходы и идеи — например, говорят об интимности и сопереживании. Они также следуют запросу массового зрителя, уставшего от потока боли и смерти, постоянно льющегося на него с экранов телевизоров и страниц газет.

Анна Вердина (http://cookingpleasure.livejournal.com/). Паштет с печенью и черносливом

Достаточно взглянуть на страницы Visura magazine — фотографического журнала, посвящённого поддержке персональных проектов, чтобы обнаружить рядом с великими именами новый тип фотоработы. Авторы этих серий не отстранённо-исследовательски изучают темы личной жизни, любви, насилия или повседневности и не делают из этого осознанные арт-проекты, становясь на позицию жертвы или проблематизируя ее — как это было в предыдущие десятилетия. Фотография здесь вырастает из окружающей жизни, из самой гущи событий, помогая проходить сквозь испытания и делать их зримыми для окружающих. Но, в отличие от героинь прежних поколений, только-только подбиравшихся к постановке долго замалчиваемых вопросов, «проблемность» здесь уже не подвисает, не превращается в безысходность, крик о помощи, самобичевание или яростное обвинение. «Новые любительницы» как будто переоткрывают возможность обретения гармонии в мире обыденных горестей и радостей, не замалчивая горе и боль, но намекая, что они — всего лишь часть полноценного спектра эмоций и образов.

Интимность и эмпатия

Пожалуй, одно из самых известных здесь имен — Элинор Каруччи, создавшая ряд проектов о своей семье и материнстве, остро поставившая краеугольный для искусства ХХ века вопрос о той грани самообнажения, за которой интимность переходит в мазохизм, осознанность — в угловато-неловкое барахтанье в собственных эмоциях, а любование собой — в нарциссическое отторжение зрителя. Вопрос этот стал особенно актуальным в эпоху Интернета, распространившего узкие арт-практики на весь социум. Другие знаменитости — Джо Спенс и Рози Мартин, работающие с темами телесного, кинестетически-эстетического проживания-переживания рака и старости — признаются «своими» не только фотоискусством, но и психотерапией (проводящей важную грань между «фототерапией» и «терапевтической фотографией» — см., например, работы Джуди Вайзер или Александра Копытина). Кэрри Леви (Carrie Levy) сняла проект «51 месяц» — о переживании ею и матерью сложного периода жизни после того, как в тюрьму попал отец семейства (Кэрри было 15 лет — и все это время она фотографировала). Аннабель Кларк (Annabel Clarke) создала совместно с матерью «Дневник»: Аннабель снимала, а ее мать Линн писала день за днем историю своей борьбы с раком, подробно фиксируя не только события, но и ощущения, размышляя о женском старении и красоте, о счастье и потерях. В отличие от уже упомянутой Спенс, боровшейся с опухолью груди в одиночку, эти две женщины создали удивительный памятник взаимной поддержке и любви. Вероник Хек-Гротар (Véronique Héquet-Grotard) сделала серию о многомесячном переживании, проживании, буквально прохождении сквозь строй своей депрессии и нелюбви к собственному телу — давая в конце его выход за пределы подавленности, к более целостному и гармоничному видению себя. Фотография этого направления не всегда сделана именно женщинами (хотя женщин среди авторов этих проектов намного больше) — Джефф Дохило (Jeff Dojilo) снял проект «Роман о горевании», пройдя сквозь визуально-эмоциональный процесс расставания с умершим дядей и рассказав об отношениях со своей семьей, филиппинцами по происхождению.

Кэрри Леви. Из серии «51 месяц», 1996—2000

Подобные серии проблематизируют сложившееся представление о пути, приводящем фотографа в искусство: обязательно через фотошколу или университет, где он изучает не только основы ремесла, но и критическую теорию (Беньямин, Барт, Зонтаг и пр.). Но эти новые серии, нередко на стыке нескольких видов медиа, привносят в привычные темы множество нюансов, каждый раз заставляя переопределять разницу между любительством и профессионализмом, понятием автора и «человека толпы». Они как будто смягчают предельно острый и временами антигуманный подход contemporary art. У «откровенных любительниц», возможно, прошедших небольшой курс в фотошколе, нередко намного лучше получаются съемки, которые мы давно уже перепоручили профессионалам. Фотографы свадеб, прекрасно понимающие гамму чувств невесты, снимают более эмоционально и захватывающе, чем усталые и циничные профи, поставившие дело на поток. Путешествующим женщинам нередко больше доверяют те, кого они хотят запечатлеть на пленке, а развитая эмпатия позволяет им уловить больше нюансов чужой культуры. Привлекают внимание также стихийные фэшн-проекты, часто публикуемые в Интернете — когда, например, графини Кастильоне становятся одновременно объектом и субъектом фотопроцесса. Самое, пожалуй, интересное здесь имя — автор, работающий под псевдонимом Pandora. Девушка из обеспеченной семьи, обладающая безупречным стилем и чутьем в области моды, создала сайт, где публикует серии, произведенные вместе с любопытными фэшн-фотографами средней руки, — и о ней пишут монстры фэшн-журналистики вроде Vogue и Elle.

Наконец, нельзя не упомянуть о детской фотографии — благодаря упрощению технологии и увлечению общением в Интернете все больше детей и подростков, ранее отстраненных от контроля за процессом сотворения семейной истории, теперь активно участвуют в создании альбомов и фотонарративов.

Кэрри Леви. Из серии «51 месяц», 1996—2000

Меняется и этнографическая съемка, и социальный проект — ведь помимо женщин доступ к упростившейся технике получили различные малые нации и далекие племена. Впрочем, об этом стоит поговорить подробнее. Идея дать фотоаппарат в руки самим объектам изучения, чтобы преодолеть авторитарность «западного взгляда», не нова. Но только в последнее время — благодаря удивительно упростившейся технологии и новой заинтересованности зрителя в чужой повседневной жизни — стали появляться проекты на стыке любительства, этнографии и арта, подобные, например, Photovoices («Фотоголоса»). Исследовательский сайт позиционирует себя как «отчасти документ, отчасти искусство, отчасти историю (story)». Фотоаппараты берут в руки жители деревень в Китае, Индонезии и других странах. Под каждым снимком подпись: кто сделал работу, сколько ему лет, а также часто его рассказ о самом событии, начинающийся с местоимения «я» («Я ездил на похороны моего 80‑летнего дяди»). Проект Moving Walls («Раздвигая стены») представляет собой нечто противоположное: фотографы-профи «говорят» за людей, которые сами высказаться не могут. Это не документация повседневности, традиций и праздников, а формулирование социальных проблем — с целью активной помощи изображенным людям. Притом что не все проекты имеют дело с политикой или чем‑то подобным. Например, интересна серия работ Стефена Шеймса (Stephen Shames) о дестигматизации отцов из бедных семей, которых не принимает социум.

Любители метят в профессионалы

Любители больше не хотят оставаться на задворках художественного или политического процесса, не желают, чтобы мимо них текли финансовые потоки, контроль над которыми раньше был доступен только профессионалам. В этом состоит еще одна тенденция последнего десятилетия, раздражающая профи. Об этом стоит поговорить отдельно — на примере еще одной важной для современного любительства темы, блогинга.

Фотоблогинг — практика, особенно важная для России с ее ограничениями на свободу слова, политической ангажированностью и непрофессионализмом многих видов медиа, особенно телевидения. Кроме того, общий кризис СМИ наблюдается не только в России. Закрываются или дышат на ладан издания, ранее известные своими независимыми репортажами; многие из именитых авторов печатаются гораздо меньше или перешли на другие формы распространения (выставки, альбомы, Интернет). О степени кризисности отрасли можно судить хотя бы по результатам последнего конкурса World Press Photo: конкурс подвергается критике из года в год, но этот превзошёл все предыдущие. Спекуляция на темах смерти и боли, отсутствие сопереживания объектам съемки при высокопарно-напыщенных словах о гуманизме, явное неумение выразить свои мысли визуально при чрезмерной увлеченности «композицией» и «цветовыми пятнами», перенесение «болевых точек» куда‑то далеко, в иные социальные слои и страны, избыточная осторожность членов жюри и фотографов, отсутствие общественной дискуссии — подобная фотография год от года удаляется от общественного запроса на повседневность, на более разнообразную картинку, как в части знания своей культуры, так и в стремлении узнать чужих.

Вероник Хекье-Гротар. Из серии «Entre moi», 2006

Сам запрос на репортаж никуда не ушел. Он, видимо, стал даже острее. Интересные и разнообразные «трэвел-репортажи» и серии снимков из горячих точек, сделанные любителями, работающими, как они говорят, на самих себя, а не на агентства, распространяются в Интернете с быстротой молнии. Судя по популярным проектам, зритель хочет реальных историй про других людей, будь то сосед по дому или суданская женщина, историй, разворачивающихся во времени — длинных нарративов, где возможные страшные детали будут уравновешены простой повседневностью. Блогеры в разных странах захватывают те сегменты аудитории, которые хотят получать свободную неангажированную информацию, не проходящую сквозь сито отбора редактора, а то и цензуру. На наших глазах идет процесс полного перекраивания рынка СМИ — и положительный момент состоит в том, что это перераспределение тем и ресурсов началось в тот момент, когда сами медиа не смогли противостоять напору рынка рекламы и практически полностью отказались от учета мнения читателей, а в некоторых случаях и просто предали свою аудиторию.

К сожалению, на поверку деятельность фотоблогеров-любителей оказывается подвержена все тем же порокам современного информационного общества. Человек, ведущий свой дневник в Интернете, действительно не получает заработную плату от журнала или фотоагентства — однако мы как аудитория имеем здесь еще меньше контроля над прямыми и неучтенными финансовыми вливаниями, что могут осуществляться в его блог или подаваться там в качестве скрытой рекламы. В качестве примеров неоднозначности политического и репортажного фотоблогинга, отсутствия у нас критериев верификации можно привести две серии — сделанную Сергеем Мухамедовым на праздновании в Москве мусульманского праздника Уразы-байрама в сентябре 2010 года (блогер ottenki_serogo) и репортаж с Манежной площади в декабре 2010 года Ильи Варламова (блогер zyalt). Большая мухамедовская серия вроде бы повествовала о мусульманском празднике, но на деле стала живой мишенью и иллюстрацией популярного в определенной среде мнения о «засилье кавказцев». Визуальный месседж абсолютно перебивал текстовое сопровождение, бывшее нарочито нейтральным, но утаивавшее часть информации — например, что ситуация с заполнением улицы мусульманами связана во многом с неудобным расположением мечети в районе проспекта Мира. Или что на Уразу-байрам эту улицу перекрывают уже много лет подряд — по воспоминаниям старых москвичей, еще с шестидесятых годов (большая татарская община Москвы традиционно молится как раз в мечети на проспекте Мира). Репортаж Варламова (он получил за него звание «блогера года» и Гран-при «Серебряной камеры») создавал иллюзию непредвзятости, нейтрального тона. А между тем подписи под некоторыми из этих нарочито непрофессиональных фотографий — например, «Русские идут!» под снимком зигующих молодчиков — сталкивали нейтральный тон и нечеткий месседж, что можно было трактовать и как легкую иронию в адрес митингующих, и как полную их поддержку; остается только догадываться, что здесь было сделано осознанно.

Илья Варламов (http://zyalt.livejournal.com/). Из серии «Манежка», 2010

Не менее интересной была ситуация с освещением в твиттере протестов в Иране, Сирии, Египте и других странах в 2009—2011 годах. В некоторых случаях этот сервис оказался чуть ли не единственным неперекрытым каналом информации, куда «простые люди» помещали свои репортажи с мест событий. Однако, как выяснилось позже, лучшие из этих репортажей часто были сделаны журналистами-профессионалами. Грань между «свободолюбивыми любителями» и «ангажированными профи» снова оказалась на диво размытой. Вместе с отказом от традиционных СМИ мы отстраняемся от устойчивых, хотя и несовершенных механизмов отбора и проверки информации, точного понимания политического направления, которому следует тот или иной журнал, а также от этических норм профессии. Ведь критерии, годами нарабатывавшиеся социумом или экспертным сообществом — этические ли, эстетические ли, — существуют не только как средство давления элит, но и как инструмент обеспечения безопасности или сохранения ценностей собственной культуры; отказ от них может означать полную анархию. Да и сама страсть к бесконечному выкладыванию своих картинок во Всемирную сеть, без раздумий о том, кто на это будет смотреть и какой отклик хочется получить — своеобразный фотоонанизм. Фотоблогинг может служить и одним из примеров еще одного нового поветрия — желания, обуревающего 40‑летних людей неожиданно переквалифицироваться в фотографы и зарабатывать на жизнь именно этой, весьма и весьма сложной и конкурентной профессией. Подобная позиция, распространенная среди всего социума — в эпоху всеобщего образования, Интернета и глобализации, — может привести только к массе разочарований.

Вместо эпилога

Лев Манович, когда‑то писавший о «языке новых медиа», называет последнее десятилетие «временем больше медиа» (more media), намекая на все увеличивающееся количество информационного шума и неразберихи. Другие исследователи — философы, нейрофизиологи, психиатры — бодро пишут книги о том, что под действием меняющейся медийной среды начинает трансформироваться человеческий мозг, эволюционируя пока в отнюдь не до конца понятном направлении. Спровоцированный этими новыми условиями качественный взрыв «нового любительства» — всего лишь одно из звеньев процесса.

Элинор Каруччи. Из серии «Боль», 2003

По сути, любители выполняют сейчас важнейшую роль — они работают на синтез, возвращают искусству те его функции и потенции, что отмерли за ненадобностью в ХХ веке, а человеческой культуре — ее ресурсные части и многогранность взгляда на мир. Более того, в «новом любительстве» мы имеем дело с триумфом длительной демократизации культуры. В этом процессе конвергенций и слияний неизбежны потери и упрощение, раздражение, грустное осознание, что даже обладание информацией не сделает из того, кому не хватает способностей, гения. Но попытки исключить кого‑то из культурного процесса гораздо менее продуктивны, нежели обучение тому, что знание, вкус, владение секретами мастерства — не столько навязанные элитами и экспертами ложные ценности, сколько инструменты обретения уверенности в своем пути, осознанности, отстранения от навязчивого социума. Профессионалы не смогут отменить неизбежный современный процесс или закрыть глаза на тот факт, что большинство занимающихся сегодня фотографией — это люди с «мыльницами» и страстью к злоупотреблению фотошопом. Игнорируем мы их или нет, миллионы фотолюбителей будут продолжать существовать, как и старый, расщепляющий сознание спор между профессионалом и любителем, элитой и массами, джентльменом и человеком толпы, одинаково нуждающимися в самовыражении и занятыми все‑таки общим делом — фотографией.