2010-е

,

Политика

,

Китай

Письмо к Обристу

В эпоху глобализации отношение Запада к «другим» цивилизациям меняется. Однако новый взгляд ни в коем случае не означает мгновенного отказа от привычного статуса «старшего идеологического партнёра» и «эстетического покровителя». А это в конце концов «способствует превращению „странных“ и „непонятных“, „других“ в предметы потребления, в то время как господствующие силы — а именно западный истеблишмент — оказывая „другим“ так называемую поддержку, получают возможность ещё раз подтвердить своё превосходство»

№ 6 (579) / 2011

Хоу Ханьру

(р. 1963, Гуанчжоу, Китай). Куратор и арт-критик; его переписка с Обристом началась в марте 2006 года и публикуется в разделе «Куратор в движении» на японско-британском сайте ART iT.

Ханс-Ульрих Обрист

(р. 1968, Вайнфельден, Швейцария). Куратор, критик, историк искусства, директор лондонской галереи «Серпентайн»

Дорогой Х. У. О.,

последние три месяца были полны потрясений. Всё это время мы с лёгкостью могли наблюдать — и были принуждены наблюдать — драматические, травматичные события по всему миру. Землетрясение и катастрофу на атомной станции в Японии вживую транслировали по телевидению (в то время как землетрясения в Новой Зеландии, Китае, Бирме и многих других местах оставили почти без внимания); ежедневно шли репортажи о мятежах в Северной Африке и на Ближнем Востоке. Уличные бои и вооружённые столкновения нарастали, лились кровь и слёзы. Всё это продолжается и ведёт нас в абсолютно непредсказуемом направлении. Затем скандал с Домиником Стросс-Каном в Нью-Йорке лишил французских левых надежды на победу в предстоящих президентских выборах, от которых зависит столь многое в самом ближайшем будущем (поскольку мы с Вами жили в Париже, эмоционально и даже морально мы связаны с политикой во Франции). Тем временем торнадо разрушили значительную часть городка в штате Алабама. В Китае же в разгар беспрецедентных засухи и наводнений в бассейне реки Янцзы граждане продолжают — невзирая на цензуру и подавление инакомыслия — горячо обсуждать опасное влияние, которое оказывает на климат строительство гидрокомплекса «Три ущелья». Сами по себе эти образы поражают воображение, а то, как средства массовой информации представили события, вряд ли могло быть сделано с большим драматизмом.

Настоятельно необходимо предпринять что-то в связи со всеми этими трагическими событиями, и действительно — по всему миру люди начали мобилизовывать усилия. Тем не менее, ещё актуальней было бы понять реальную природу этих событий — во всей их сложности и специфичности — в социальном, геополитическом и историческом планах. За сенсационными образами «живых» телетрансляций скрывается столько искажений и неверных толкований! Потребители проглатывают их целиком, как будто образы эти представляют собой подлинную реальность. К счастью, ролики и трансляции в Интернете, которые массово организуются самими пользователя YouTube, Facebook и Twitter и пр., дают гораздо более широкий диапазон взглядов и создают альтернативные реальности, которые противостоят зачастую идеологически ориентированным, если прямо не цензурированным официозным СМИ.

Чжан Хуан. Мой Рим, 2005
Перформанс, Капитолийский музей, Рим (Италия)

Всё больше противоречивых репортажей и разнообразных толкований этих событий распространяются по всему миру. Подобная информационная революция, с одной стороны, помогает мобилизовать низовые организации для того, чтобы продвигать социальные изменения и даже запускать политические революции, как это было с Жасминовой революцией в Тунисе. С её помощью становится возможным оказывать давление на политические круги, свидетелями чему мы становимся сегодня в Китае и других странах. С другой стороны, и эта независимая информационная деятельность в конечном итоге тоже поглощается и «переваривается» мейнстримными СМИ. К тому же подобная «дистрибуция» образов чревата тем, что она будет подпитывать своего рода политический вуайеризм, который замещает собой более долгосрочную и глубокую вовлечённость в события.

Люди склонны доверять этим условным стереотипным образам, сделанным для мгновенного потребления, вместо того чтобы обратиться к стоящей за ними сложной реальности, для понимания которой потребуются умственные усилия, моральная вовлечённость, и, в особенности, критическое дистанцирование. В большинстве случаев мы потребляем лишь знак или символ реального события с некоторой долей чувствительности и эмоций, необходимых для смягчения неизбежного чувства вины при виде образов страданий. Такое потребление утоляет нравственное беспокойство и жалость к страдающему «другому», и при этом оно освобождает потребителей от серьёзного активного действия и подлинного сопереживания. В итоге потребитель чувствует даже нечто вроде нравственного превосходства — ведь он выразил своё незаинтересованное сочувствие.

Люди склонны доверять условным стереотипным образам, сделанным для мгновенного потребления, вместо того чтобы обратиться к стоящей за ними сложной реальности

Это приводит также к упрощению и редуцированию сложности, коренящейся в окружающем нас многообразии — умаляются те сложности и реальные потребности, которые возникают в отличных друг от друга реальностях в различных геополитических и исторических ситуациях. Политическое искусство — а не искусство политических игр — тем самым сводится к тому, чтобы давать зрителю подобные упрощённые «реальности», которые полностью соответствуют его мыслительным стереотипам и образам «другого», навязанным логикой массмедиа. Иными словами, произведение художника из незападного мира зачастую получает оценку главным образом в зависимости от того, насколько хорошо оно вписывается в систему стереотипов и показушного равенства. Это ещё больше способствует превращению «странных» и «непонятных» «других» в предметы потребления, в то время как господствующие силы — а именно западный истеблишмент — оказывая «другим» так называемую поддержку, получают возможность ещё раз подтвердить своё превосходство. В этом выражается то, что Оквуй Энвезор называет либеральным рефлексом i (1) Okwui Enwezor. Spring Rain («Весенний дождь»), Artforum (лето 2011), с. 75—76. . Данная ситуация заставляет нас более внимательно проанализировать критику Иммануилом Валлерстайном западной одержимости понятием человеческих прав, которую популяризировал универсализм XVIII и XIX веков. Это своего рода «гуманитарный рефлекс» — тот самый идеологический инстинкт, питающий такие организации, как «Врачи без границ» и «Гринпис», который никогда не подвергает сомнению западное понятие гуманизма — его внутренние противоречия, его ценности и способы навязывания, вызревшие в колониальную и неоколониальную эпохи. В конечном счёте мы видим нечто вроде симулякра демократии и прав человека, который создала глобализированная колониальная и капиталистическая модерность i (2) Ариф Дирлик, Global Modernity: Modernity in the Age of Global Capitalism («Глобальная современность: современность в эпоху глобального капитализма»), (Boulder and London: Paradigm, 2007) См. также: Уильям Истерли, The White Man’s Burden: Why the West’s Efforts to Aid the Rest Have Done So Much Ill and So Little Good («Бремя белого человека: почему усилия Запада помочь остальным принесли столько зла и так мало добра» (London: The Penguin Press, 2006). .

Политическое искусство сводится к тому, чтобы давать зрителю упрощённые «реальности», которые полностью соответствуют его мыслительным стереотипам, навязанным логикой массмедиа

Современная глобализация является, по существу, формой неолиберального капитализма, цель которого состоит в достижении максимальной прибыли любыми средствами. Арсенал этих средств включает эксплуатацию жизни и средств людей, разрушение окружающей среды, разложение политической системы и даже ведение войн. В итоге действия неолиберального капитализма никак не согласуются с декларируемой им социальной ответственностью, которая предполагает распространение открытости, свободы и демократии. На практике распространение неолиберального капитализма приводит к постепенному разрушению социальной солидарности и равенства во имя свободы конкуренции. Что хуже всего, он открывает дорогу коррупции, поощряя (часто аморальные) способы извлечения прибыли и удовлетворения корысти. По иронии судьбы «автократические» державы, вроде современных китайского и арабских режимов, в значительной степени поддерживают подобную модель глобализации и уже сумели воспользоваться ею, чтобы сохранить и расширить свою власть. Будь то во имя социальной стабильности и гармонии или под предлогом войны с фундаментализмом и терроризмом, они с готовностью прибегают к насильственным, незаконным средствам для сохранения контроля над собственными народами и подавления протестов. Под предлогом защиты человеческих прав и свобод Запад на регулярной основе поддерживает политических диссидентов, используя их как разменную карту в своих переговорах с автократическими державами ради защиты своих экономических и геополитических интересов. В то же время стоит только подняться реальному народному восстанию против автократии и её экономической и политической гегемонии, Запад испытывает мучительные колебания, прежде чем оказать реальную помощь. Или же западные державы робко выражают свою «моральную поддержку» восставшим, когда союз с власть предержащими оказывается далее нежизнеспособным. Тем самым люди, участвующие в народных восстаниях, в конце концов оказываются один на один с машиной государственного насилия; посмотрите только, что сейчас происходит в Ливии и Сирии!

Цай Гоцян. Красный флаг, 2005
Перформанс в Национальной галерее искусства Zachęta, Варшава (Польша). 17 июня 2005 года в 7:15 утра. Две секунды

Что интересно, глобальный мир искусства в действительности является частью — типичным сектором — транснациональной сети глобального капитализма, в котором господствует «постдюшановская» парадигма в плане формы и постколониальный либерализм в политических и идеологических установках. Вдобавок ко всему, прямо или косвенно принимая концепцию «столкновения цивилизаций», глобальный мир искусства тоже выработал «либеральный рефлекс» или инстинкт по отношению к «другому». Не возникает и мысли о том, чтобы подвергнуть сомнению противоречивый рецепт всеобщего блага, который основывается на формуле «свободный рынок плюс демократия», пусть демократия систематически и сводится лишь к прямым выборам взамен более глубокого претворения социальной справедливости, свободы и равенства или благополучия населения.

Это объясняет суть политического экзотицизма, характерного для нашей эпохи глобализации, и то, почему происходит его эстетизация, которую мы наблюдаем на глобальной арт-сцене. Именно из этой одержимости и проистекает горячий интерес к «диссидентским» произведениям искусства, которые вторят политическим дебатам в яркой и лёгкой для потребления манере — вспомните о направлении «циничный реализм», назначенном дилерами 1990-х репрезентантом китайского авангарда. Это, очевидно, одна из форм политического экзотицизма и вуайеризма, которая способна только негласно усилить чувство превосходства западноцентристской цивилизации. Художники, штампующие политически нагруженные стереотипные образы, вроде бы считаются борцами против коррумпированной власти, которую породило объединение интересов «социалистического» тоталитаризма и неолиберального капитализма. Однако по иронии истории эти художники являются продуктом данной системы господства — или же теми, кто получает прибыль от её функционирования. Ведь сегодня, в эпоху китайского экономического бума, именно они принадлежат к новой элите, получая максимум того, что может дать экономическая свобода.

Художники, штампующие политически нагруженные образы, вроде бы считаются борцами против коррумпированной власти. Однако по иронии истории сами они продукт данной системы

К сожалению, в качестве квазипассивной реакции на подобные ожидания и давление извне, многие в глобальном арт-мире в целом и китайском в частности предпочитают создавать произведения, ориентируясь на вкусы мейнстримных СМИ, культурных институций и рынков, которых интересуют, скорее, стереотипные образы, чем суть явлений. Такое «творчество» претендует репрезентировать значимые социальные и политические явления, но в итоге лишь скользит по поверхности, вырождаясь в сенсацию. Такое искусство демонстрирует, скорее, фотогеничность, нежели способность увлекать концептуально, интеллектуально, политически или этически. Образы для массового потребления замещают собой подлинную индивидуальность и уникальность, чтобы удовлетворить потребности рыночного спроса. Эта глобальная тенденция затрагивает всю культурную сферу в целом. Британский писатель Тим Паркс недавно заметил, что в глобализированном литературном мире для того, чтобы привлечь внимание критиков и СМИ, нужно превратиться в «народного гения», то есть нужно выступать представителем своей нации и писать на специфически «национальные темы», а не создавать истории подлинно личные, а иногда уникальным образом выходящие за рамки национальных и культурных границ. В результате чтобы быть понятым и признанным, нужно отказаться от значительной части интеллектуальной свободы и творческого начала. В конце концов всё, что требует подлинного знания культуры или глубокого индивидуального опыта, оказывается за бортом i (3) Тим Паркс. Les clichés de la lettérature mondiale («Клише мировой литературы») в NRC Handelsblad, Роттердам; перевод на французский опубликован в Courrier International № 174 (8 июня 2011), с. 47—49. .

Недко Солаков. Я скучаю по социализму. Может быть…, 2010
Вид инсталляции в галерее Continua, Пекин (Китай)

Сейчас экстренно необходимо отказаться от потребительской позиции по отношению к «другому» — политического экзотицизма. Взамен должны появиться новые стратегии критического восприятия, понимания и оценки действительности — такой метод мышления признаёт возможность несходных толкований и приветствует множественное понимание «истины». Это должно послужить прочным основанием для пересмотра отношений между искусством и политикой и усилить приверженность именно политическому искусству, а не искусству политики (или искусству властных игр). Подлинное политическое искусство — это искусство, которое способно прозревать идеальные очертания политических проектов, обращённых к обществу и человечеству. Здесь очень важно помнить различие, обсуждавшееся учёными вроде Жака Рансьера, между «политикой» — реальной концепцией и условиями, гарантирующими существование человеческого общества, справедливо разделяемых всеми, и «политическим» — операционной системой, позволяющей обществу существовать в конкретных властных отношениях и процедурах их реализации. Поскольку слишком велик риск «короткого замыкания» в сложных отношениях между политическим и политикой, нет ничего проще, чем оказаться вовлечённым в игры власти и частных интересов, вместо того чтобы критически исследовать реальный смысл политической вовлечённости. И, отталкиваясь от этого, мы начинаем теперь понимать, что всё то значимое новаторство, которое появлялось в художественной практике, попросту замалчивалось и подавлялось — под напором консьюмеризма и исторического наследия политического экзотицизма или же потребительского отношения к «другому».

Подлинное политическое искусство — это искусство, которое способно прозревать идеальные очертания политических проектов, обращённых к обществу и человечеству

Это подводит нас к тому, чтобы заново обдумать важность брехтовской концепции «эффекта отчуждения», который даёт возможность произведению искусства обрести реальную этическую позицию — через критическую вовлечённость в социальные проблемы и подлинное взаимодействие со зрителями. Брехтовская дистанцированность, возможно, приблизит нас к подлинно демократическому пространству для широких масс, где утверждаются и разделяются ценности разнообразия, сложности, взаимного уважения и солидарности.