Прежде всего надо помнить, что искусство — это ложь, и художник всегда врёт, поэтому когда человек заявляет, что в его творчестве Тайны нет, ему однозначно нельзя верить, также как нельзя верить и обратному. Если искусство говорит, что в нём нет тайны, значит точно что‑то скрывает. Наверняка что‑то отвратительное. Ложь и есть природа искусства, оно предназначено создавать фальшивку, мимесис. Цель не обязательно состоит в том, чтобы обмануть других, в первую очередь хочется обмануть самого себя. Обмануть — значит развлечь, а развлечение как раз и состоит в том, что ты добровольно поддаёшься некому обману. Есть негативно окрашенный, корыстный обман, а есть наша ценнейшая способность обманывать самих себя. Никогда нельзя говорить себе правду и никогда не надо к этому стремиться, уж лучше говорить её другим людям, но себе нельзя ничего доверять, только лишь фэйк. Дальше возникает вопрос непосредственно к искусству: каким должен быть этот фэйк? Таким же, как, например, для детей, которые живут не в реальности, а только в состоянии фантазма или игры. Это значит, что тайна никуда не делась. Прежде всего потому, что мы по‑прежнему тайна для самих себя, нам никто ничего толком не докладывает, например, зачем мы, зачем всё это происходит. Как сказал Хайдегер, основной вопрос метафизики: «Зачем сущее, а не Ничто?» Ответ на этот вопрос, конечно же, сохраняется в тайне. Мы не знаем, откроется ли он нам когда‑нибудь. Например, помрём — и нам сразу всё расскажут. Но я надеюсь, что этого не будет, что всё и будет продолжаться загадочно, на недосказанностях и намёках. И дело не в том, что истина может оказаться пугающей или не радующей. Но пока нечто содержится в тайне, у него больше шансов длиться.

Если искусство говорит, что в нем нет тайны, значит точно что‑то скрывает. Наверняка что‑то отвратительное

Неслучайно реальность нашего тела сокрыта от нас, мы, например, не знаем, как выглядят наши внутренние органы. То, что мы их не видим, является условием нашего функционирования. И почти всё, что происходит с человеком, в какой‑то степени становится частью Тайны. Не только потому, что он что‑то хочет скрыть, просто считает какие‑то фрагменты своей жизни малозначимыми, неинтересными для других людей. В тайне остаются огромные массивы чего‑то незначимого. Эффект детективного жанра состоит в первую очередь в том, что это незначимое вдруг становится значимым, вследствие убийства, ограбления или чего‑то подобного. Это западная версия фокусировки, а восточная версия выглядит так: взгляд фокусируется тоже на незначимых обстоятельствах, но уже исходя из какой‑то спиритуальной интриги. С целью не расследования убийства, а спасения души.

Тайна присутствует везде. Она принадлежит и власти, и тем, кто этой власти сопротивляется, и даже тем, кому до власти нет дела. Последние — и есть самая интересная часть нашего разговора, потому что те, кому до власти нет дела, как правило, выпадают, становятся тайной для общества.

Так только кажется. Дверь открыта, и пока вас не заперли, возможно движение. Да, наш мир бюрократизирован, чтобы перемещаться в нём, нужны бумажки, но, если вдуматься, чтобы выпасть, нужен минимальный их набор. Самое главное — это навыки: чтобы сбежать, нужно быть физически и психически к этому предрасположенным. Например, люди, у которых есть цыганская кровь, предрасположены к побегу генетически, точно так же, как японские ниндзя могут сливаться со шкафом. Однако этому можно научиться. Понятно, что общество контролирует своих членов, но как только о нём забываешь, как только оно уходит из твоего сознания, ты выпадаешь из мира. Тем более что мы немного преувеличиваем свою важность для общества. Оно нами не очень интересуется, и чем меньше, тем более мы свободны. На самом деле для большинства знакомых-близких-друзей достаточно сигнала, что человек жив, что там, где он находится, он находится добровольно, никто его не обижает и сам он никого не обидел.

Безусловно, рекомендовал бы человеку, который хочет хотя бы относительной свободы, избегать этого канала сообщения о себе. Facebook — это в чистом виде система самодоноса, система сугубо тоталитарная, очень плохо влияющая на психику людей, а также на их отношения друг с другом. Поэтому всем, кто хочет прислушаться к ничем не обоснованным советам, я бы предложил держаться в стороне от этой структуры и не просматривать информацию в ней.

Это очень важно: во‑первых, ни перед кем не быть виноватым, а во‑вторых, никому не быть нужным. В современном мире все боятся выпасть из социальной жизни, но выпадать из неё, безусловно, очень полезно

На этот вопрос существует множество разных ответов. В первую очередь этому человеку имело бы смысл обогатиться опытом других исчезновений и бегств. Существует прослойка людей, которые этим занимаются, — скрывающиеся сообщества. Скрывающиеся не потому, что им есть что скрывать. Дело в том, что если тебя кто‑то ищет, ты уже проявлен, нужно, чтобы ты никому не был нужен. Это очень важно: во‑первых, ни перед кем не быть виноватым, а во‑вторых, никому не быть нужным. В современном мире, наоборот, все хотят быть необходимыми, задействованными, вплетёнными в какую‑то структуру, чтобы их жизнью интересовались. Все боятся выпасть из социальной жизни, но выпадать из неё, безусловно, очень полезно.

Слово «свобода» звучит слишком радикально? Тогда, может быть, поговорить о большем чувстве свободы. Впрочем, многие люди бегут от чего‑то конкретного, что присутствует в обществе: многие не переносят современность, гаджеты, большие города. Другие, наоборот, любят зарыться в недра чужого города, конечно, за границей, поскольку государство «пасёт» иностранцев совсем иначе, чем своих граждан. Достаточно соблюдать визовый режим, и пока ты не нарушаешь закон, ты никому не нужен. Я сейчас как раз затеял писать небольшой роман на эту тему, который предполагаю назвать «Странствия по таборам и монастырям». Если брать классическую русскую литературу, то две наиболее доступные версии бегства для представителей дворянства — это постриг и кочевье с цыганами. Для России это важная тема: в «Братьях Карамазовых», например, всё действие струится между табором и монастырём. Есть и много других примеров: русский князь уходит в монастырь и становится отцом Сергием, потом уходит из монастыря, не выдерживая его порядков, и становится ходоком. Вроде бы уход с цыганами не столь же богоприветствуемое поведение, и никто не говорит, что на этом пути откроются духовные истины, но на самом деле, иерархически эти два пути равны. Оба они — всего лишь способ избежать общественного давления. Если рассматривать современные варианты мест, куда можно сбежать от общества, их тоже можно условно разделить на таборы и монастыри. Первые — это сообщества, объединённые по принципу лагеря, будь то боевого, скитальческого, банды или шайки. И есть монастыри, автономия которых связана с религиозными или духовными практиками.

Дело в том что любая из этих ячеек является коллективным беглецом, и там должна поддерживаться очень жёсткая дисциплина, как и внутри отдельного организма, которому приходится мобилизоваться. Любая духовная практика также требует внутренней дисциплины, потому и опыт коллективного бегства очень полезен. И ценность, я полагаю, состоит в моменте перехода из одной структуры в другую, в котором обе они осознаются как целое, где видны их границы и можно ощутить пределы их власти. Поэтому имеет смысл не оставаться в пределах ни одного из этих, как сейчас модно говорить, кластеров, а струиться между ними, в этом и заключён возможный вариант бегства.

У всех людей разные цели и разные пути, было бы странно, если бы всем художникам были нужны и полезны одни и те же вещи. Кто‑то хочет чувствовать нерв современности, другой сделает всё, чтобы его удалить из своего организма. Я подчиняюсь, с одной стороны, интуиции, с другой — внезапным возможностям. Нерв современности я, к сожалению, очень хорошо чувствую, но это не доставляет мне радости. Я отдаю себе отчёт, что, если буду ощущать его постоянно, превращусь в какую‑то пыль вонючую. Поэтому сбежать необходимо. Это уже не вопрос поисков себя или каких‑то внутренних состояний, это физическая потребность организма.

Когда мне плохо, то совсем не работается, возникает желание всё саботировать. А когда хорошо, наступает понимание, что нужно что‑то сделать. Художнику не надо быть несчастным, ему надо быть бедным, здоровым и счастливым. Бедным не значит нищим, но не перегруженным деньгами точно. Как и любому человеку это неполезно.

Она определённо может быть продуктивной.

Хочет получить всегда тот, кому чего‑то не хватает. То есть в любом случае изначально это ситуация недостатка, с которой мы сегодня вынуждены иметь дело.

В местах, где людям особенно всё понятно, чувствуешь, что покрывало Майи становится плотнее. А там где люди пребывают в растерянном состоянии, им кажется, что ничего неизвестно, там видишь, что это покрывало немного истончилось

Недавно я закончил книгу «Тайна нашего времени», она не издана и существует пока в домашнем варианте со всякими ляпами и фотографиями рисунков, снятыми на телефон. Это рассказы, которые переплетаются между собой, конечно, есть выпадения в дискурс, но я старался сделать их не очень большими. Название отсылает, к «Герою нашего времени», и внутри есть рассуждение, что никакого героя у нашего времени нет, зато есть Тайна, наше время очень таинственно. В рассказе «Гипотетический превосходящий разум» герой говорит, что происходящие сегодня процессы в наибольшей степени скрыты от людей, для них тайна всё, что с ними случается.

Считается, что наша цивилизация не даст соврать. Стоит схитрить, как все кидаются проверять твои слова, например, через социальные сети, и всё может быть верифицировано. С другой стороны, это стремление цивилизации к абсолютной проницаемости, свидетельствует о том, что она глобально есть ложь. Она хочет монополизировать структуру лжи, что, конечно же, очень опасно. Мнимая прозрачность и проницаемость всего представляет собой главную обманку, отвлекающий манёвр и кулисы, за которыми всё скрывается. Нет лучшего способа что‑либо скрыть, как убедить человека, что всё абсолютно ясно, и в местах, где людям особенно всё понятно, чувствуешь, что покрывало Майи становится плотнее. А там где люди пребывают в подвешенном и растерянном состоянии, им кажется, что ничего неизвестно, там видишь, что это покрывало немного истончилось.

Слабеют все древние религии и вырисовываются контуры религии современности. Во многом она и представляет собой религию Тайны

Нет, конечно, сейчас мы говорим именно о Тайнах. Всё это находится, в том числе за пределами религиозных представлений, поскольку когда вера испытывает кризис, как раз и наступает время Тайн. Непонятно не только, зачем все живут, но и что будет дальше. В своё время все религии описывали какие‑то версии посмертного существования, а атеизм говорил, что ничего после смерти не будет. Сейчас уже не дождёшься ни того ни другого, никто с уверенностью не скажет, что ничего не будет. Всё зарезервировано за Тайной в чистом виде, никто не гарантирует даже атеистической «обнулёночки». Слабеют все древние религии, и вырисовываются контуры религии современности, во многом она и представляет собой религию Тайны. Она настолько интенсивно «втирает свои базары», что её невозможно ни о чём спросить, кроме предусмотренного ею заранее списка вопросов. При этом она, конечно, внушает дикий ужас и отвращение.

Сейчас слово «идеология» вызывает ассоциации с тоталитарным режимом, но на самом деле мы живём в мире кошмарного торжества идеологии, которая так не называется и при этом ведёт себя очень агрессивно. Она представляет собой сочетание капитализма, гаджетов, жёстких предписаний «самореализации».

Да, во всяком случае современное искусство является важной частью этой религии. Оно не столько система творчества, сколько система цензуры, хотя и борется с предыдущей, реликтовой цензурой, которой обладает государство или церковь. Но это искусство несёт в себе куда больший цензурный запал, чем официальные учреждения.

В этой ситуации между ними нет различия, потому что шарлатан тоже может быть проводником духа. В западной традиции обманщика нужно разоблачить, вывести на чистую воду, или же считается, что он удачно всех провёл. Восточное мировоззрение, которое коренным образом отличается от западного, предполагает уважительное отношение к шарлатану, потому что человек, обманывающий на духовном поле других, может случайно произнести некую истину, которая не откроется честному практикующему, много лет сидящему в позе лотоса. Дзен — это шарлатанство, и шарлатанам бывает многое доступно. Возьмём какие‑нибудь важные фигуры современного искусства: Энди Уорхол и Йозеф Бойс — они оба стопроцентные шарлатаны и стопроцентные юродивые, оба прекрасно сочитают в себе и то и другое. Чистой воды юродивым был разве что Ван Гог, но таких всегда очень мало, поэтому художник призван быть и тем и другим. Критерии различения шарлатана и художника абсолютно не важны ни для общества, ни для истории искусства, они важны разве что для индивидуума. Но и то всё зависит от того, как пролёг путь его души.