Где: Весь город, Осло, Норвегия
Когда: 2019—2024 годы

Казалось бы, кто только уже не критиковал формат биеннале, однако в мире открываются всё новые и новые: летом Хельсинки презентует свою версию, прямо сейчас разворачивается проект в Осло. При этом то, что придумали в норвежской столице, демонстративно нарушает все принципы пресловутого формата и представляет смелый, сложный и очень вдохновляющий проект. Начать с заголовка: «OsloBIENNALEN. Первое издание. 2019—2024» — это как? Это же биеннале. А работа, между тем, действительно рассчитана на пять лет, причём не в том смысле, что организаторы открыли большую выставку и все пять лет её можно будет посетить. Никакой большой выставки не будет вообще, все экспонаты расположены в общественных пространствах, среди них нет почти ни одного объекта — в лучшем случае работа художника заключается в перемещении уже существующих объектов. Более того, большинство этих пространств расположены за пределами центра, например, на этническом рынке, где на экранах видеоарт крутится вперемешку с рекламой жареных цыплят. Художники в течение всех пяти лет занимаются своими проектами, меняют билборды на железнодорожной станции, снимают новые эпизоды видео для рынка, к существующим произведениям постоянно будут добавляться новые, то есть все эти годы биеннале потребует практически непрерывной работы всей команды.

Один из этих долгосрочных проектов «И время, казалось, дремало в истоме под полуденным солнцем» — живая библиотека Метте Эдвардсен, которая отсылает к идее Брэдбери. Художница нашла восемьдесят добровольцев, которые выучили наизусть свои любимые произведения — Маркеса, Фицджеральда, Гамсуна, Кальвино, Кортасара, Нотомб, даже Хармса. И каждый посетитель может оформить заказ на книгу и пойти с ней, например, в парк. Один живой человек читает по памяти, второй живой человек слушает, искусство — это то, что происходит между ними. Доступны издания на немецком, английском, норвежском и французском языках, которые проработают в библиотеке пять лет за конкурентоспособную норвежскую зарплату. Когда нет читателей, они записывают свои произведения вручную по памяти, рукописи потом продают, и за все годы планируется выпустить все представленные книги тиражом триста экземпляров.

Все эти события выглядят как ответ на давние чаяния всех, кому надоел обычный принцип сайт-специфичных выставок, когда художники на пару недель — ладно, месяцев — десантируются в какой‑­нибудь новый для себя контекст, галопом собирают работу, внушая себе и другим, что успели что‑то понять, и испаряются в поисках нового материала. А также всех тех, кому надоело смотреть на искусство как на размазывание краски по какой‑то поверхности, — в пространстве этого проекта об искусстве даже как‑то смешно так думать.

Основная аудитория биеннале — случайные прохожие; причём приезжие, если не будут точно знать куда, к работам не доберутся, небольших этикеток не разглядят. Да и нет там вовсе никаких обстоятельных пояснений о смысле произведений.

По всему выходит, что биеннале заточена не на привлечение туристов и не на презентацию Осло в качестве столицы современного искусства. Тогда на что? Основная задача, сформулированная городским советом, который и обеспечил финансирование всего проекта, — совместное с жителями обсуждение роли городских общественных пространств. Здесь нужно учесть, что уже многие годы в Норвегии реализуется программа паблик-арта, на которую выделяются серьёзные деньги. Ею заведуют фонд KORO, который к настоящему моменту успел обеспечить произведениями искусства школы и детские сады, больницы и полицейские участки, дворы и тюрьмы; в одном только Осло коллекция, принадлежащая городскому совету, насчитывает семь тысяч объектов. Организаторы программы исходят, в первую очередь, из того, что современное искусство нужно людям не в музеях, а в повседневной среде обитания, как неотъемлемая часть их жизни. Кроме того, эта программа всегда служила важнейшей формой поддержки местных художников, которые все так или иначе получали от KORO заказы. Долгое время кураторы отрабатывали стратегию. Сначала перед тем, как заказать художнику проект, они приходили, предположим, к сотрудникам больницы, где планировалось разместить арт-объект, обсуждали, чего те хотят, показывали портфолио авторов, которые это могут воплотить, долго утверждали проект. Потом поняли, что такая схема не работает, и начали собственным советом профессионалов решать, какое искусство требуется этому пространству, а потом уже тратить время на то, чтобы объяснить людям, почему им именно этот проект необходим. Сегодня город буквально забит современным искусством, в основном безо всяких указаний авторов и названий работ; если кому интересно — в интернете можно найти карту с подробными комментариями и составить свой экскурсионный маршрут.

Однако теперь, когда произведений в городской среде уже тысячи, возникает необходимость осмыслить, что это за коллекция, что с ней делать дальше, какова роль этих произведений в общественных пространствах столицы, и даже больше — чем вообще эти пространства являются. Задача оценить результаты многолетней работы усложняется ещё и тем, что особого отклика от жителей, для которых всё и делалось, город не получает. Выходит, что с жителями нужно работать ещё теснее, побуждать их участвовать в создании и функционировании произведений искусства, но уже не на уровне «скажите, что вам нужно», и не «давайте мы вам скажем, что вам нужно». Настало время продюсировать нематериальные произведения, основанные на создании новых связей как между людьми, так и между объектами пространства; произведения, которые сами станут формой обсуждения.

Одна из работ нынешней биеннале, посвящённых непосредственно осмыслению коллекции, — проект Яна Фройхена, Йонаса Хёгли-Майора и Сигурда Теннигена. На границе Осло и одного из прилегающих регионов сгруппированы объекты, раньше размещавшиеся на улицах и настолько разнородные, что их пёстрое собрание сперва выглядит карикатурой на то, что получилось у городского совета. Потом присматриваешься — копия флорентийского бронзового кабанчика появилась в Осло в 1912 году: пара, чей сын погиб на «Титанике», установила эту скульптуру в его бывшей школе. Ярко-жёлтая улитка — одна из тех, что многие годы украшали местные детские площадки. Сваленные блоки камней — бордюрные камни, которые не меняли с 70‑х. Как и все прочие работы, эта скульптурная группа обязана постоянно развиваться: сюда будут привозить новые объекты с улиц, убирая прежние. Ещё одна деталь: работа стоит прямо в чистом поле на краю города, далеко на выселках; половина поля — принадлежащая государству — аккуратно прокошена, другая непроходима. Можно было бы подумать, что муниципалитет просто халатно относится к своим обязанностям, но нет, город решил, что если не косить траву, можно остановить вымирание пчёл.

Сообщества, с которыми работают кураторы, максимально разные. В первую очередь ожидаешь фокуса на диаспорах мигрантов и нацменьшинств, которым нужно помогать интегрироваться в норвежскую среду, — и действительно, к таким проектам относится видеоарт Кнута Асдама на этническом рынке. Ещё есть разбросанные по городу надписи Хлинюра Халлссона на саамском языке — в Осло живёт больше половины норвежских саамов, но они никогда не видели там ни единого слова на своём языке. Но это ещё и, например, сообщество современных художников. В частности, по случаю биеннале им выделили здание под студии практически у самой гавани: часть из 57 студий распределялась городскими программами, остальные заняли резиденты биеннале. Одна из этих резиденток, Лиза Тан, обратила внимание, что здание находится в плохом состоянии, в частности в ванных и туалетах страшно холодно, — но на это не обращают внимания, потому что кого волнуют художники. В итоге она потратила выделенные ей на арт-проект средства на утепление ванных комнат — не на украшение, а именно на элементарные удобства.

Художники, конечно, не были бы художниками, если бы не подходили к вопросу более осторожно и критически, чем организаторы и приезжие журналисты. В частности, они замечают, что по случаю биеннале им выделили два здания под мастерские, а до этого много лет не выделяли ничего, и спрашивают, стоит ли в таком случае городскому совету ждать от них особого энтузиазма. Вообще, многие сообщества недовольны тем, что их недостаточно интегрировали в арт-проекты, и чувствуют себя исключёнными. Когда это слышишь, думаешь: ребята, нам бы ваши проблемы. С другой стороны, кураторы отнюдь не избегают обсуждать проблемы с журналистами и не делают вид, что их нет. «Публичное пространство — это место не только согласия, но и конфликта, это его суть», — говорит Ева Гонзалес-Санчо Бодеро. Пер Гуннар Эег-Твербакк подхватывает: «Понимаете, критика — это одна из возможных форм участия публики в обсуждении функции общественных пространств, это не провал, это опция. Это то, как демократия осуществляется на практике». Им хочется не чтобы биеннале всем понравилась, а чтобы все поговорили. И, конечно, жалобы на то, что кого‑то исключили из диалога, свидетельствуют, что жители, в том числе не коренные норвежцы, считают, что публичные пространства принадлежат и им тоже, в то время как у нас эти же пространства воспринимаются, скорее, как собственность государства, у которого нужно спрашивать разрешения, чтобы ими пользоваться.

Часть заказанных биеннале работ посвящены одной проблеме — памяти теракта 22 июля 2012 года, когда Андреас Брейвик взорвал бомбу в здании, десятилетиями служившем символом Норвежской рабочей партии, а затем перебрался на остров Утёйа, где открыл стрельбу по участникам молодёжного лагеря, организованного той же партией. Погибло 77 человек, преимущественно детей. Это самая страшная катастрофа в современной истории Норвегии: люди, не запиравшие дверей, уходя из дома, осознали после неё, что больше не находятся в безопасности. Проект Кэроль Дуйяр посвящён тому самому взорванному зданию — хотя старые стены выстояли, оно тем не менее пустует, и власти решили снести его и перестроить ансамбль площади. Художница в своём тексте пишет, что террорист пытался уничтожить не просто здание, но сам символ социальной идеологии нынешней Норвегии. Ему этого не удалось, и правильно ли теперь своими руками разрушать такой символ? Этот вопрос очень актуален для норвежского общества. В частности, за своё преступление Брейвик получил всего 21 год тюрьмы — это максимальный срок, который в принципе можно получить по норвежскому законодательству. Отбыв десять лет, он сможет подать прошение о досрочном освобождении. Вряд ли его удовлетворят, но комиссия соберётся, потому что целью теракта было как раз ужесточить законы. Именно поэтому эти законы не стали ужесточать ради него: это означало бы его победу. Та же история и со зданием.

Ещё один проект — ещё ближе к Утёйе. Несколько лет назад Йонас Далберг предложил вырыть сквозной канал поперёк того полуострова, куда приплывали дети, пытающиеся спастись от стрельбы. Это был бы образ вечной открытой раны, и проект заслужил множество похвал со всех концов света. Однако люди, чьи дома находятся поблизости, воспротивились работам, поскольку не желали, чтобы их жизнь теперь навсегда оказалась связана с трагедией и проходила рядом с мемориалом. Их интересы посчитали первостепенными, и строительство было отменено. Однако для биеннале художник снял фильм, где рассказал, что хоть ему и жаль своего проекта, он считает, что его международное обсуждение, включая реакцию на отмену, — и есть воплощение процесса горевания. То есть по сути Далберг говорит, что у него получилось нематериальное произведение, выполнившее свою мемориальную функцию.

Ещё одно сообщество, которому тоже принадлежат городские пространства и с которыми взаимодействуют художники, — местные птицы, которые раньше каждый год мигрировали в Африку, а теперь остаются в Норвегии, потому что климат изменился. Тем не менее ежегодно, когда в середине зимы бьют морозы, находят сотни птичьих трупов. Вместе с орнитологами Жюльен Бисмут планирует в этом году развесить на фонарных столбах в Осло тёплые гнезда, которые помогут птицам пережить холодные дни. Символическая идея проекта в том, что когда электрическое освещение только устанавливалось в городе, фонарные столбы стилизовались под деревья, однако в реальности цивилизация и природа оказались противопоставлены, и теперь художник пытается вернуть дикую природу в городскую жизнь, устанавливая настоящие гнёзда на тех самых стилизованных столбах. Проект с птицами очень хорошо отражает стадию, на которой находится вся биеннале в целом: неизвестно, захотят ли птицы воспользоваться приготовленными для них гнёздами, состоится ли у них диалог с художником. Это выяснится ещё не скоро и в любом случае потребует долгой и упорной работы — что, в сущности, и есть самая сильная сторона всего начинания.