Существуют совершенно шаблонные представления о том, какое искусство создают женщины этого региона, а также о том, что они все как одна восстают против угнетения. Я никогда не сталкивалась с какой‑либо дискриминацией меня как художника из‑за того, что я женщина, и мне никогда не приходилось против чего‑то восставать. Если ты иранец — на тебя заранее навешивают сотню непонятно откуда взявшихся ярлыков, а если ты иранка, ярлыков оказывается ещё больше, и тебе приходится жить в рамках тех представлений, которые люди себе напридумывали. Ну и конечно, тебя обязательно назовут феминисткой. Не знаю, что тут сказать. Если честно, вообще не хочу об этом говорить.

Больше всего мне интересен повседневный контекст человеческого существования. Это может показаться банальным, но я люблю вещи — мы привыкаем к ним и перестаём по‑­настоящему видеть то, что нас окружает. Обычно я беру какой‑либо зацепивший меня предмет и начинаю его анализировать. Я разбираю его на составляющие, а затем заново складываю эти элементы так, чтобы получилось нечто новое. Это в самом деле проще объяснить на конкретных примерах. Одна из моих последних серий называется «Фабрикаты», я закончила её в 2013 году. Это проект-рассуждение о фресковой живописи современного Тегерана. Вот уже 35 лет стены столичных домов по распоряжению государства покрывают монументальными изображениями. Причём в последние пару лет это обычно довольно странные пейзажи, где используется обман зрения и создаётся иллюзия простора. Мне любопытно, как возник госзаказ на подобные картины на наших улицах, поэтому я перевожу плоские изображения фресок в трёхмерные модели, то есть превращаю иллюзорные просторы в настоящие, и совмещаю этот макет с реальными зданиями, на которые фрески были нанесены. Таким образом я пытаюсь остановить мгновение, чтобы поговорить об эпохе, в которой мы живём. Тысячи людей каждый день проходят мимо этих изображений, кому‑то они нравятся, кому‑то нет, но моя задача сделать следующий шаг и заставить зрителей сосредоточить внимание на образах, которые нас окружают и формируют.

Ну и конечно, тебя обязательно назовут феминисткой. Не знаю, что тут сказать. Если честно, вообще не хочу об этом говорить

Я бы так не сказала. Мне не особенно интересен Иран сам по себе, просто я здесь живу. Если бы я жила в другом окружении, я, вероятно, работала бы с ним. Я рассказываю о событиях собственной повседневной жизни, но поскольку последние десять лет она протекает в Тегеране, мои произведения становятся результатом моего взаимодействия со столичным контекстом.

Я и вправду училась в Лондоне, но в студенческие годы почти не занималась искусством. У меня была другая специализация — графический дизайн. Потом я переехала в Штаты и два года училась там на магистра, и вот как раз там мои произведения вдохновлялись американским окружением. Работы того времени тоже были связаны с повседневным контекстом, но выглядели совсем иначе, чем-то, что я делаю сейчас в Иране. Например, у меня был проект «Серия NSS». После терактов 11 сентября с моей студенческой визой возникли проблемы, её статус изменился, и я обратилась к четырём государственным документам с общим названием «Стратегия государственной безопасности» (по‑английски — National Security Strategy), где излагалась новая внешняя политика США. Меня задел язык, которым были написаны эти бумаги, — там оказалось огромное количество повторов и тавтологий. На основе «Стратегии» я создала серию книг с тем же текстом, но все слова в них расставлены в алфавитном порядке. Это, конечно, немного безумное чтение, но по нему даже можно было понять, о чём шла речь в исходнике. В общем, основная моя задача заключается в том, чтобы привлечь внимание к элементам реальности, которые могут остаться незамеченными или неосознанными.

Да, разная аудитория реагирует по‑разному. Все мои иранские работы хорошо воспринимаются местной публикой, потому что эти люди, как правило, переживали то же самое. Возможно, даже глубже — но у нас есть общий опыт. Восприятие моих работ западными зрителями достаточно поверхностно и формально. Всё зависит о того, что они о нас знают.

Когда я впервые приехала в Иран после учёбы за границей, то вдруг увидела толстый слой пыли, который покрывает всё вокруг. Такой особенной пыли, которая впитывается в вещи и становится их частью

По-разному для разных произведений. Одни требуют большей осведомлённости, чем другие. В «Штопке», например, я разрезала ковры, распиливала мебель, а потом удаляла из каждого предмета серединную часть и соединяла две оставшиеся. Здесь речь идёт об универсальном человеческом опыте, хотя частичная утрата памяти и истории — тоже специфическая проблема для Ирана. Но ни одно из моих произведений нельзя назвать абстрактным, все они требуют прочтения, как и любое произведение концептуального искусства. Чем больше вы знаете о контексте создания, о времени, об остальных моих произведениях, тем глубже вы понимаете ту или иную работу. Хотя иногда эмоциональный отклик важнее — произведение достаточно почувствовать.

Когда я впервые приехала в Иран после учёбы за границей, то вдруг увидела толстый слой пыли, который покрывает всё вокруг. Такой особенной пыли, которая впитывается в вещи и становится их частью. Это то, что я забыла вдали от Тегерана, но что сразу вернулось. Меня совершенно поразил серый цвет всех вещей. Через пару месяцев после моего приезда родители перебрались в новую квартиру. И когда мы вынесли мебель из старой, на полу и на стенах остались следы картин, дивана, буфета. Тогда я сфотографировала эти отпечатки, поскольку поняла, что это всё, что осталось от нашей жизни в этом доме, от нас самих. Этот образ воссоздаёт целые годы, которые мы провели там. Так возникла видеоинсталляция «Жилая комната»: фотография пыльных следов и двух электрических выключателей проецируется в масштабе один к одному на стену. Когда смотришь на экран, никакого движения не замечаешь, только с течением времени обнаруживаешь, что на белой стене возникают отпечатки. Это образ памяти и зримое воспроизведение потока времени, но в то же время и вещь, очень характерная именно для Тегерана. Из-за загрязнённости местного воздуха подобные следы появляются очень быстро, за два года картина чётко отпечатывается на стене. То есть память семьи здесь накладывается на очень конкретный контекст современного города.

Тейт в какой‑то момент захотела купить работы иранских авторов, и меня после посещения разных мастерских посоветовал один из кураторов. Всё довольно просто.

Все персидские мотивы в моих работах происходят из традиционного изобразительного искусства, из форм и геометрии, которые можно обнаружить в классической архитектуре Ирана. Их видишь в узорах ковров, в персидской миниатюре. Просто я унаследовала эту традицию, она часть моего мира.

Насколько я помню, желание выбраться из страны у моих коллег было всегда, но в иные периоды оно было более сильным. Одни уезжают и не возвращаются, а другие обнаруживают, что за границей у них пропало вдохновение или что здесь они были счастливее

Во всех недавних проектах я рассуждаю о происходящих сейчас изменениях городского пейзажа и архитектуры. В Тегеране стремительно дорожает жильё, из‑за резкого взлёта цен в центре рушат старые и быстро возводят новые, более высотные здания. В результате стирается коллективная и личная память города.

Эта тема оказалась главной для трёх моих последних работ, и скорее всего, я и дальше буду ею заниматься.

Непосредственно сейчас я работаю над серией колонн — точнее, капителей, которые я делаю вручную из материала, напоминающего камень. Этот образ также связан с новым обликом Тегерана и тем типом архитектуры, который вновь стал у нас популярен. Претенциозные и роскошные здания с колоннами возводятся в качестве символов власти и довольства. В этом направлении развивается и сегодняшняя экономика Ирана.

Действительно, многие эмигрировали, но у меня есть ощущение, что последние год-полтора эта волна схлынула. В прошлом году некоторые вернулись, и, пожалуй, сейчас меньше художников хотят покинуть Иран. Насколько я помню, желание выбраться из страны у моих коллег было всегда, но в иные периоды оно было более сильным. Одни уезжают и не возвращаются, а другие обнаруживают, что за границей у них пропало вдохновение или что здесь они были счастливее.