XX век

,

2000-е

,

Забытое

,

Неофициальное искусство

,

Россия

,

СССР

,

Частные коллекции

Михаил Алшибая: «Я археолог, а не инвестор»

В формировании истории искусства есть ключевые участники — рынок и само художественное сообщество. Коллекционер часто принадлежит обеим сферам, он — посредник и хранитель, а иногда — ещё и первооткрыватель. Именно эта «вхожесть» существенно облегчает собирателю исследовательский процесс. Своему среди своих, доктору Алшибая все с готовностью помогают осуществлять «эксгумацию» забытых и малоизвестных художников

№ 4 (583) / 2012

Михаил Алшибая

Кардиохирург, доктор медицинских наук, коллекционер русского искусства ХХ—ХХI вв

Михаил Алшибая: Забытые имена и забытые художники — моя любимая тема, попытка ввести неизвестные имена в научный контекст, а если художник ещё и физически мёртв, то я метафорически называю это эксгумацией. Разумеется, я занимаюсь и живыми художниками, но мой подход — это подход археолога, исследователя, а не коллекционера инвестиционного толка. И мне кажется, что какие‑то белые пятна в истории искусства мне удалось «расцветить».

Гаяна Каждан, Татьяна Киселёва, Наташа Пархоменко, Владимир Волк, Павел Никифоров, Алёша Паустовский — замечательные художники, но где они, кто о них знает? А колода знаменитых имён тасуется и будет тасоваться. Например, в 2000 году Екатерина Дёготь написала замечательную книжку о русском искусстве ХХ века, но в ней ни разу не были упомянуты Краснопевцев, Вейсберг и ряд других художников, то есть Катя просто исключила эти имена из истории. Однако спустя два-три года их работы стали продаваться на аукционах за большие деньги, и, если бы книжка выходила теперь, думаю, они бы там появились.

Немухин мне как‑то сказал: «КГБ мы были не нужны. Всё это устроили художники. Это была борьба за деньги, заказы и дачи»

В формировании истории искусства есть ключевые участники — рынок и художественное сообщество. Например, всё, что происходило в художественной системе советского времени (раскол в МОСХе 1962 года, борьба с «абстракционизмом»), было инспирировано прежде всего арт-сообществом. Немухин мне как‑то сказал: «КГБ мы были не нужны. Всё это устроили художники. Это была борьба за деньги, заказы и дачи». И это, действительно, так. Мне кажется, что задача историка искусства все эти факты собирать и пытаться осмыслить.

Может создаться впечатление, что сегодняшняя «актуальная тусовка» пытается отмежеваться от советской истории и старается не видеть своей с ней связи. Однако это не совсем так. Вот пример: в 2005 году я организовал выставку «Жар-Птица» по поэме Генриха Сапгира. В этих стихах он упоминает своих ушедших друзей-художников, главным образом, нонконформистов — Краснопевцева, Вейсберга, Ситникова и других, подчас совсем малоизвестных. На выставке как раз и были собраны работы всех этих художников. После вернисажа ко мне подошёл Юра Альберт и сказал: «Знаешь, я очень тебе благодарен. Мы не знаем этих людей, а сейчас я вижу, что мы с ними крепко связаны. Мы вышли отсюда».

В медицине эксперимент исключительно важен. Мне казалось, что похожим способом я могу что‑то для себя понять в искусстве, и сейчас я думаю, что коллекционирование, если оно не является инвестированием или фактором престижа, — это именно экспериментальный метод искусствоведения

Мне кажется, это искусство важно для нас и недооценено. В мировом контексте сегодня востребован исключительно соц-арт, не слишком мне близкий, но и меня, конечно, можно заподозрить в предвзятости, в личном интересе коллекционера. Однако много лет назад я занялся этим искусством именно, чтобы определить для себя какие‑то критерии художественного качества и с тех пор многое узнал. В медицине эксперимент исключительно важен. Мне казалось, что похожим способом я могу что‑то для себя понять в искусстве, и сейчас я думаю, что коллекционирование, если оно не является инвестированием или фактором престижа, — это именно экспериментальный метод искусствоведения.

Пусть сегодня, спустя тридцать лет, я нахожусь в той же точке, где и начинал, кажется, некий туманный смысл уже выкристаллизовывается. На мой взгляд, критерий возвышенности произведения искусства — содержащееся в работе напоминание о смерти, мимолётности, бренности и хрупкости бытия. В этом и заключается истинная красота — красота не в пошлом, вульгарном смысле. И это на самом деле дух нашего нонконформистского искусства, проявленный в его лучших работах. Вспомните Краснопевцева, Вейсберга, Ситникова, Шварцмана. Впрочем, есть и другая точка зрения. Однажды я спросил у Пьера Броше, как правильно оценить современную работу, кто настоящий художник, а кто нет, на что он мне сказал: «Миш, ты что, с ума сошёл? Кого мы выберем, тот и будет впоследствии великим художником». Такая позиция может показаться несколько циничой, но на деле она отчасти верна. Мы, собиратели и исследователи, тоже влияем на рынок, и в какой‑то мере создаём историю искусства.

Алексей Паустовский

Алексей Паустовский. Федя, 1972
Холст, масло

Алексей Паустовский (1950 —1976) — младший сын писателя Константина Паустовского, ученик Владимира Пятницкого. В 1974 году вступил в молодёжную секцию МОСХа, участник Измайловской выставки, «Весенних квартирных выставок».

Виталий Длуги

Виталий Длуги. Натюрморт, 1992
Холст, масло

Виталий Длуги (1934—1990) оценивал своё творчество как синтез московской (прежде всего в лице Владимира Немухина) и парижской школ. Эмигрировал в США и с тех пор жил и работал в Нью-Йорке, активно участвуя в жизни арт-сообщества и в различных международных выставках.

Игорь Ворошилов

Игорь Ворошилов. Говоруньи, 1960
Картон, темпера

Игорь Ворошилов (1939—1989) решил стать художником после того, как увидел картину «Пейзаж в Овере» Ван Гога в ГМИИ. Участник группы Васильева, представитель второго русского авангарда, автор незаконченного трактата «О живописи».

Кирилл Прозоровский-Ременников

Кирилл Прозоровский-Ременников. Чёрный квадрат, 1960
Картон, масло

Кирилл Прозоровский-Ременников (1941—1988) — искусствовед по образованию, начал заниматься живописью в начале шестидесятых, участник выставок на Малой Грузинской, в основе большинства работ лежит философия и текст китайской «Книги перемен».

Максим Архангельский

Максим Архангельский. Золотой телец, 1968
Холст, масло, ассамбляж

Максим Архангельский (1926—2007) — скульптор, живописец, график. По образованию физик-акустик, кандидат технических наук, в качестве научного сотрудника Акустического института АН СССР опубликовал 30 научных статей и одну монографию, также работал реставратором высшей категории в реставрационном Центре им. И. Э. Грабаря. В 70‑е годы принял монашество, публично выступал против деторождения, за что постоянно подвергался критике со стороны РПЦ.

Александр Шнуров

Александр Шнуров. Северный полюс, 1976
Холст, масло

Александр Шнуров (р. 1955) не получил профессионального образования, участник выставок на Малой Грузинской, в 1974 году как художник-диссидент был принудительно отправлен в психиатрическую больницу, где провёл несколько месяцев. В 1989 году эмигрировал в США, где стал идеологом арт-партии «Правда» и работал в рамках соц-арта, представляя советскую реальность как порождение тёмных сил.