В прошлом году в Московском музее современного искусства на Гоголевском бульваре проходила ретроспектива творчества Бойса «Призыв к альтернативе». Её куратор доктор Ойген Блуме, директор Музея современности «Хамбургер Баннхоф — Национальная галерея» для московской экспозиции собрал работы Бойса от самых ранних фронтовых зарисовок до знаковых инсталляций и документации знаменитых перформансов. Обширно были представлены Бойсовы «мультипли» — тиражные объекты и графика. Несмотря на некоторую экспозиционную неровность выставка давала развёрнутое представление о разнообразии практик Бойса. Был выпущен и каталог. К несчастью, в каталоге оказалось крайне мало графики, зато очень много свидетельств политической активности Бойса; издание представляет художника прежде всего как акциониста и социального прожектёра, революционера-маргинала. Такое понимание творческого пути художника политически ангажировано и однобоко.

Эта статья рассматривает Бойса с другой точки зрения. Возможно, отчасти и она грешит односторонностью, но в целом отечественная традиция, в которой Йозеф Бойс принят за своего, видит в нём в первую очередь художника ритуального жеста и лишь затем, факультативно, политического активиста. И то, скорее, в аспекте традиционного для русской литературы и искусства утопического прожектерства. С точки зрения русской (и советской) культуры утопия Йозефа Бойса располагается в горнем мире i , а не в области практических взаимодействий модерниста с реальностью или постмодерниста с текстом.

Преображение стрелка люфтваффе в шамана от искусства произошло в России. Обычного немецкого паренька, члена гитлерюгенда, художником сделала война. Самолёт Бойса был сбит над Крымом, двадцатидвухлетний лётчик выжил, но катастрофа перевернула его мировоззрение. Архаические материалы и снадобья, которыми лечила Бойса татарская семья (неизвестно, привиделось ему это в бреду или было правдой), стали постоянным мотивом в работе художника.

Йозеф Бойс начал выставляться в 1953 году и до смерти в 1986 году провёл около семидесяти перформансов и акций. Как правило, это были магические действия с предметами, имевшими для Бойса символическое значение. Также в его инсталляциях обыденные предметы — одежда, посуда, детали машин, разнообразные бумажки разворачиваются в «сложный семантический ландшафт, пульсирующий архаическими сакрально-магическими энергиями, витальными потоками, евразийской мифологией, современными цивилизационными ритмами и политическими страстями» i . Этот предметный космос заряжен камланием городского шамана. При поддержке своего постоянного проводника, мёртвого зайца, Йозеф Бойс сделал искусство культовой практикой.

Бойс отверг позитивистское мышление в пользу архаического, магического. Единение с духами природы, с силами земли, которые открылись ему в крымской степи, пронизывает все его объекты и инсталляции. Архаичная энергия, поразившая Бойса в 1943 году, связывает все его работы в великую литургию вдруг ожившему мифу. К опыту материализации мифа относится и политическая активность Бойса. В 70—80‑е годы он сотрудничал с экологическим движением, примкнул к партии зелёных; эта деятельность стоила ему поста в Дюссельдорфской художественной академии, где он преподавал больше десяти лет. Но «свободный демократический социализм» не был для Бойса политической идеей i . Его представления об общественном строе будущего как о совокупном произведении искусства не очень далеки от философии общего дела Николая Федорова. Произведение искусства по Бойсу — синкретический объект, магически связанный со всем мирозданием. И это делает Бойса очень русским художником.

Второй раз в Россию Бойс попал уже после смерти. В 1992 году прошла выставка его работ в ГМИИ. А в 2012 году выставка в ММСИ на Гоголевском бульваре стала ещё одной возможностью для Москвы увидеть с разных сторон творчество человека, так повлиявшего на множество знаковых для русского искусства фигур.

«Побойся Бойса» — эта присказка, которая ходила в среде ленинградских «новых художников», красноречиво свидетельствует о статусе немецкого перформера в энергичной хулиганской культуре питерского андеграунда. Бойс с его нарочитым презрением к перфекционистской сделанности, мастер искусства как потока (в деятельности Fluxus’а москвичи и ленинградцы отчётливо улавливали дзенские колокольца) стал хорошим ориентиром молодой богемной шпане, презиравшей московских безответственных концептуалистов, которые копировали свой подпольный мирок с Политбюро.

Все мы вышли из войлочного костюма Бойса. Акции «Коллективных действий», зачастую очень по‑бойсовски связанные с пространством ожидания, близко пересекаются с его внегеографической системой координат. В ряде акций появляется и фигура зайца, прямо инспирированная мёртвым зайцем Бойса. Нетрудно найти параллели и в сложносочинённой деятельности «Медицинской герменевтики». Психоделическая война с фашизмом парторга Дунаева из «Мифогенной любви каст» начинается также в Крыму, в тех же местах, где болел шаманской болезнью Бойс. Олег Кулик переворачивает знаменитый перформанс Бойса с ног на голову и в акции «Я кусаю Америку, Америка кусает меня» принимает роль Бойсова койота (за неимением в русской мифологии койота — собаки). Однако в то время как Бойс оставался медиумом, говорящим на языке животных, Кулик в национальном стремлении дойти до самой сути, теряя даже язык, сам превращается в животное. В 1994 году Алексей Беляев-Гинтовт и Кирилл Преображенский в галерее «Риджина» строят скульптуру «JU-87», легендарный самолёт Йозефа Бойса, из валенок. Это памятник Йозефу Бойсу и одновременно магическое средство возвращения его в Россию.

Войлок и жир — важнейшие компоненты Бойсовского трипа. Согласно его собственному мифу, упавшего лётчика подобрали татары в крымской степи и выходили, обмазывая его жиром и обёртывая в войлок. Как всякий миф, и этот не выдерживает проверки фактами: упал Бойс около еврейского колхоза, татар в той местности не было уже давно, лечился в госпитале, что подтверждают документы. Но миф всегда сильнее грубой реальности.

Это шаман-интроверт, всю дальнейшую карьеру мучительно раздиравший покровы реальности. Его рисунки и великолепнейшие литографии, которые обычно игнорируют, говоря о Бойсе-перформере, становятся штудиями мистического символизма. Душераздирающий «Снег», поданный на листе всего двумя карандашными штрихами, — символ, знак лёгкого, но неуклонного падения. Давящий — но невесомый, мощный — но невидимый этот снег. Центральным элементом картин Бойса часто бывает бесформенная дыра. Эта дыра лежит вне эстетических категорий. В ней, так же как и в бетонных глыбах инсталляции «Конец Х Х века», Бойс видит бурлящие под тонкой плёнкой человеческих форм хтонические фигуры вечных героев Евразии, которая стала для Бойса истинной Вселенной.

Это тектоническое движение за внешней стороной вещей можно объяснить мёртвому зайцу (в перформансе 1965 года Бойс намазал голову мёдом и золотой пылью и молча, при помощи жестов и гримас пояснял мёртвому зайцу свои картины), но с людьми оказывается сложнее. Йозеф Бойс и его противоположность— Марсель Дюшан сослужили плохую службу современному искусству. Громкое заявление Бойса «Каждый человек — художник» частенько понимается буквально и становится основным критерием произведения.

Но всё же есть разница между лозунгом и откровением. В 60‑х Бойс, работая с движением Fluxus, увлёкся новыми социальными идеями. Его модель «5‑го интернационала», или социального организма как произведения искусства, оформлена в модной тогда революционно-социалистической риторике, что позволиляет до сих пор записывать Йозефа Бойса в борцы с капитализмом. Однако Бойс был противником не мирового капитала, а позитивизма как бедного образа мышления. Его социальная архитектура — интеграционная евразийская идея. Культура связана для Йозефа Бойса с культом, и не механика классовой борьбы, а магия вдыхает душу в ауратичный объект и перформанс.

Вульгарный социологизм в понимании манифестов и акций Бойса, а также усердное навязывание бездны смыслов хулиганским забавам Дюшана привело к поистине изумительному результату. Целая индустрия создана на подтасовке, на формальном копировании и осовременивании приёмов этих идейных оппонентов, уже забронзовевших в недолгой истории современного искусства. Значительное число художников апеллируют в своём творчестве к шаману Бойсу и злому клоуну Дюшану, не владея при этом шаманством и не обладая юмором.

Ну… на Измайловском вернисаже тоже художники, говорят, неплохие. Побойтесь Бойса, кто говорит, что они неискренни? Народу нравится.