Расскажите, как выглядело ваше техническое задание? Например, были ли в первоначальном сценарии рисунки, комментирующие повествование, — или это ваша идея?

Нет, рисунков изначально не было. Не уверен, что могу целиком приписать себе эту идею, но мне сразу стало понятно, как именно они должны выглядеть. Первым делом предстояло решить, что конкретно будет нарисовано на стенах и какими должны быть визуальные источники этих изображений. Мне и моей команде нужно было разработать концепцию каждой фрески, понять, какие ощущения у зрителя она должна вызывать. Когда у нас начало получаться, мы взялись за детали. При этом, хотя название моей должности и звучит как «главный художник проекта», реальным нанесением краски на стены, то есть воспроизведением придуманных нами сюжетов, занимались совсем другие люди.

На самом деле основная часть моей работы предшествовала сценарию. Всё, что я тогда знал, — это приблизительная сюжетная линия и то, что дело будет происходить в Хельсингланде. Вместе с режиссёром Ари Астером мы туда несколько раз съездили, пообщались с жителями. Параллельно я проводил исследования, искал материал и места для съёмок, проектировал здания и прикидывал, как должен выглядеть пейзаж. Потом Ари закончил текст, а я набросал черновик визуального сценария. Но всё время, пока шли съёмки, я продолжал искать информацию и дорабатывать детали.

Мы спрятали в рисунки зашифрованные послания — политические, идеологические и социальные

Какова вообще роль этих рисунков в фильме, ведь начальное панно по сути заранее иллюстрирует всю историю? Что они добавляют к пониманию?

Включив в фильм рисунки, мы получили возможность добавить к сюжету скрытый — или даже не особенно скрытый — комментарий, поместить события в более широкий контекст, показать, что у них долгая предыстория. Они дали нам возможность прибегнуть к таким художественным приёмам, как «рассказ в рассказе» и «закольцованный сюжет». Мы также спрятали в рисунки зашифрованные послания — политические, идеологические и социальные.

Разбирая фильм, журналисты обнаруживают влияние Хильмы аф Клинт, Карла Ларссона, прерафаэлитов и художников движения «Искусства и ремёсла». Насколько подробно вы объясняли художникам, которым предстояло воплотить сюжеты, что им делать? Едва ли вы говорили, что вот этот цветочек надо изобразить в стилистике «Искусств и ремёсел», а цветовую гамму взять у Ларссона? Или говорили?

Да, в общем, так и было. Но на самом деле важнейшей отправной точкой в разработке рисунков послужило народное искусство Хельсингланда. Сначала мы должны были создать что‑то максимально близкое ему, а затем просто чуть‑чуть поменять цветовую гамму и композицию, чтобы они были созвучны фильму. То есть нам надо было, чтобы весь фильм смотрелся единым полотном, а также показать коллективизм жителей Харги, как если бы они все взяли в руки по кисточке и начали рисовать — вот что бы у них получилось. У всех, кроме Рубена, пророка и оракула общины, — он, скорее, экспрессионист. Я всем всё время повторял, как мантру, что комнаты с рисунками на первый взгляд должны казаться музеем народного творчества. Первая твоя реакция: «Вау! Эти ребята круто рисовали!» Но когда приглядишься, то начинаешь замечать более мелкие, часто жуткие детали и думаешь: «Что это ещё такое?» Отсылки, которые вы упомянули в вопросе, скорее относятся к костюмам и общему визуальному решению фильма.

А рисунки Рубена, которые стали частью священной книги Харги, к чему они отсылают?

Священная книга Харги — это их версия Библии, которую старейшины переписали как попало и произвольно перетолковали для своих целей. Отсылает она, по сути, к любому религиозному писанию. Придумывая рисунки Рубена, я представлял себе нечто среднее между работами художников с серьёзными психическими расстройствами, вроде шведа Эрланда Кульберга, и творчеством детей, переживших насилие, — которых мне, безусловно, очень жаль.

Что касается текста — это единственный пример «аффектного письма», которое жители Харги используют наряду с руническим алфавитом. «Аффектное письмо» основано на жестовом языке общины, а также на хореографии ритуалов, которые они превратили в систему символов. Кстати, не все заметили, что их рунический алфавит тоже не насто­ящий — мы его целиком придумали на основе существующих знаков.

Можно ли узнать подробности про ритуалы, которые были на фресках, но в фильм не вошли? Например, девушки с факелами в воде на закате — что это за действо? Или что за люди с завязанными и окровавленными глазами?

А, да, эта церемония изначально была в сценарии, но прямо перед началом съёмок её вырезали. На рисунке изображён обряд плодородия и поклонения солнцу. Был ещё один ритуал, который снимали у реки, и он не прошёл стадию монтажа.

Фигуры с завязанными и окровавленными глазами — это продолжение обряда с двумя стариками, которые совершают самоубийство, бросаясь с обрыва. В нём такие люди бегают вокруг домов, стараясь, чтобы их факел не погас; таким образом обеспечивается здоровье скота на следующий год. Эта сцена также не вошла в финальную версию.

Присутствие шведского флага напоминает о всемирном подъёме национализма, и оттого его цвета, жёлтый и синий, олицетворяют смерть и отчаяние

В одном из интервью вы говорили, что намеренно выбрали основными цветами фильма жёлтый и синий, поскольку это цвета шведского флага. Он есть и на той самой фреске — на фоне людей с завязанными глазами и факелами. Не могли бы вы подробнее прояснить эту ассоциацию?

Эта сцена относится к истории Харги. Мы хотели показать, что эта община всегда жила на этой земле, процветала и пользовалась уважением — в основном, конечно, в Хельсингланде, но её жители много путешествовали в рамках своей традиции паломничеств. Мы предста­вили,­ что именно харганцы изобрели порох, пасту, скрипку, духи, ремень безопасности, рок-музыку и много всего другого. Сопоставление жёлтого и синего на фоне людей с завязанными глазами — это версия церемонии, о которой мы говорили раньше. Все подобные обряды проводятся регулярно — какие‑то, правда, раз в 90 лет, но большинство гораздо чаще. Ещё одна сцена показывает иезуитов Франческо Малинеса и Паоло Касати в Стокгольме 1652 года, куда их пригласила к себе королева Кристина для обсуждения вопросов веры. Сцена очень символична, поскольку именно эти итальянцы определяли взгляды могущественной правительницы, которая с их подачи отреклась от трона, своей страны и религии. Что до сих пор неизвестно миру — так это то, что эти два джентльмена были харганцами.

Знаете, сегодня шведы считаются мирной нацией. На самом деле это вовсе не так. У Швеции тёмное, жестокое прошлое и совершенно неясное будущее. Присутствие флага напоминает о всемирном подъёме национализма, и оттого его цвета, жёлтый и синий, олицетворяют смерть и отчаяние.

Вы говорили, что делали специальный цветовой синопсис фильма, во многом основываясь на психологическом восприятии цветов. Как это вообще работает?

Синопсис организует драматургию фильма, он показывает, как меняется цветовое решение от кадра к кадру, от сцены к сцене и между линиями главных героев. Нам надо было уложить цвета всех декораций каждого отдельного эпизода в одну большую схему. Поэтому чтобы мне понравился результат, во время подготовки рабочих материалов требовалась практически математическая точность при выборе оттенков. Но уже потом, во время съёмок, появились отступления. Сколько ни планируй заранее и по науке, приходится доверять и собственной интуиции, а также режиссёру и оператору.

Жизнь Дени в Америке и её путешествие в Швецию изображены как негатив и позитив одного снимка. В нашем мире душевнобольная сестра героини приносит в жертву родителей и сама умирает ужасной смертью. В мире Харги люди тоже убивают стариков, чтобы они не мучились, и также добровольно идут на смерть. Напрашивается вопрос, такие ли уж разные эти вселенные?

Совершенно нет. Особенно эти миры близки для Дени, которую Пелле выбрал именно потому, что счёл её способной идеально вписаться в общину Харги. А вот для Терри — нет, потому что он привык действовать независимо и вопреки общественным предписаниям. В мире Харги такое совершенно недопустимо. Это и есть самый пугающий момент фильма.

Фрески из «Солнцестояния» зажили в интернете собственной жизнью как фоны для рабочих столов, объекты фанарта, плакаты. Какое место вообще занимает концепт-арт и эскизы для фильмов в сегодняшнем искусстве? Насколько они обладают самостоятельной ценностью?

Что касается набросков и прочих подготовительных материалов, то над каждым я работаю как над отдельным произведением искусства. Процесс производства фильма выглядит как создание множества независимых работ, которые потом складываются в общую мозаику. Однако я не уверен, что эти отдельные кусочки способны существовать в отрыве от фильма. Они цепляются за него, как композиции саундтрека. Ты слушаешь его с удовольствием, но это всего лишь фон, служебные материалы.