XX век

,

Архивы

,

Забытое

,

Неофициальное искусство

,

СССР

Галина Ельшевская: «Мейнстрим и обочины»

История новейшего искусства пишется прямо сейчас — она живая, поэтому в ней много ошибок, преувеличений и пропусков. Её создают современники событий — реальные участники и пристрастные критики. Поэтому, чтобы попасть в эту историю, надо как можно чаще оказываться в нужном месте и общаться с нужными людьми, то есть это история не только заслуг и открытий, но и правильного позиционирования. И наконец, в истории сложно закрепиться художнику, который стремится быть независимым ото всех и не хочет вписываться в тренды

№ 4 (583) / 2012

Галина Ельшевская

Российский историк и критик искусства

В. Пивоваров, В. Янкилевский, И. Кабаков в квартире Янкилевского, 1971
Насколько в написании актуальной истории искусства важен человеческий фактор — личные отношения, симпатии искусствоведа и художника?

Важен, конечно — в известной мере пространство «андерграунда» всегда структурировалось внутренними связями, отчасти просто дружескими, отчасти корпоративными (вокруг журналов, например); в 1960‑е целое выглядело подвижным, взаимоперетекаемым, а в 1970‑е и далее — всё отвердело, сформировались «партийные списки». У Андрея Ковалёва есть дивный текст (он вошёл в его книгу «Именной указатель») про то, как его вызвали на концептуалистскую «правилку» — не то написал. И этот шлейф «принадлежности» определяет место и статус персонажа в том, что Вы называете «актуальной историей искусства».

Влияет ли дружба и принадлежность к определённому кругу на получение более высокого статуса в истории искусства?

Возможно. Другое дело, что эта самая история, как любая история, составляющаяся по свежему следу, сейчас пишется если не участниками, то в значительной мере последователями и людьми пристрастными, она в состоянии «континьюс», а вовсе не «перфект», в ней заполнены далеко не все «клеточки», потому что многое при пристрастном подходе объявляется не существовавшим, линия спрямляется к авантажу определённых героев и явлений. Это не плохо — это как раз естественно; слова об истории тоже входят в историю. И любая история рано или поздно пересматривается, а потом пересматривается снова — нормальный механизм.

Бывает так, что человек абсолютно одинокий и независимый, никак не озабоченный своим рейтингом и «индексом цитирования», тем не менее ни из одной истории не выпадает — Михаил Рогинский, например

Маргиналу, который сознательно избегает тусовки, сложнее закрепиться в актуальной истории, несмотря на качество работ? Важнее быть независимым и выдающимся или частью тусовки? Была ли система нонконформистского отбора (принятия в мир искусства) такой же жёсткой, как официальная система?

Мне кажется, жёсткость отбора (начиная с 1970‑х примерно) всё‑таки компенсировалась реальной сложностью и мозаичностью поля. Ваш вопрос подразумевает наличие одной тусовки, дающей пропуск в историю, но это никогда не обстояло так — разве что в мечтаниях членов тусовки (и даже в этом случае я бы сказала — тусовок). По поводу же «независимых и выдающихся» — опять же эпитеты субъективны. Мне вот «независимым и выдающимся» кажется, к примеру, Олег Кудряшов — всегда избегавший любой институализации. Или Дмитрий Лион, искусство которого вообще не попадает в тренды. А кому‑то так не кажется — тоже нормально. И — да, бывает так, что человек абсолютно одинокий и независимый, никак не озабоченный своим рейтингом и «индексом цитирования», тем не менее ни из одной истории не выпадает — Михаил Рогинский, например.

Михаил Шварцман, 1997
Михаил Рогинский, 1977
Дмитрий Лион, 1987
Олег Кудряшов, 1982

Условные метафизики считали концептуалистов жуликами, и, наоборот, ирония по поводу «духовки» и «нетленки» со временем возгонялась

Имела ли место конкуренция между художественными группами 1960—1970‑х годов в плане борьбы за статус в актуальной истории искусства? Известны ли случаи выталкивания из истории по причине конкуренции?

Не знаю насчёт выталкивания — не считать же таковым смешные истории по поводу правильного установления авторства (кому принадлежит «Пальто Одноралова»? Кто придумал афоризм «Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью» — авторство Бахчаняна тоже оспаривалось). Что касается конкуренции именно за место в истории — ну, кажется, в 1970‑е один Кабаков понимал, что «в будущее возьмут не всех», и с этим как‑то работал. Скорее, имело место (и усиливалось со временем и с более чётким размежеванием) неприятие одними «партиями» других: условные метафизики считали концептуалистов жуликами, и, наоборот, ирония по поводу «духовки» и «нетленки» со временем возгонялась — как говорил Кабаков про Шварцмана, «ангела нельзя ухватить за жопу».

И. Шелковский, Р. Герловина, С. Шаблавин, Л. Соков, И. Чуйков, А. Юликов на квартирной выставке в мастерской Л. Сокова, 1976
Кто‑то полагает, что концептуализм в СССР «придумал» Вагрич Бахчанян, но позже он был оттеснён на второй план Кабаковым. Круг Кабакова просто был сильнее?

Вот не знаю я ничего про эти расчёты на первый-второй… Круг Кабакова был сильнее? Он просто был, а Бахчанян, как соловей, трели рассыпал…

Любимчики тусовки и нерукопожатные. Один или другой статусы влияют на попадание в актуальную историю? Работают ли интриги в среде неофициальных художников? Как? Инфантэ против Нусберга, нонконформистская тусовка и Белютин — борьба за место в истории искусства?

Мне кажется, в вопросах уже содержатся утвердительные ответы. Только небольшое замечание по поводу слова «нерукопожатный» — это слово более позднего времени. По существу, конечно, нерукопожатные всегда были (стукачи, сотрудничающие с органами и пр.), но этот аспект в художнической среде как‑то не очень активировался. Когда посадили Вячеслава Сысоева, среда не реагировала — ну да, он был ничей, не наш, выставлялся вообще на Малой Грузинской…

Хотя, в общем, всё, о чём говорится (Инфантэ против Нусберга и пр.), в перспективе оказало влияние на историю, на правильную историю, а не на сиюминутную справедливость.

Э. Белютин с учениками на пленэре, 1957
В. Немухин, А. Куркин, П. Беленок, В. Колейчук, начало 1980-х
Франциско Инфантэ-Арана, 1973
Лев Нусберг, 1975

Почему художники выпадают из «актуальной» истории искусства? Чего здесь больше — случайностей или закономерностей?

Ну, если эта «актуальная» история составляется по ходу своего реального течения, то факт отъезда, например, или иного выпадения из круга тех, кто на виду и о ком говорят, может быть фатальным. А может и не быть (опять же — случай Рогинского): здесь много факторов, и случайных в том числе.

Если исправить историческую несправедливость и вернуть художника в контекст, изменится ли контекст?

Нет, контекст не меняется с единичным «возвращением имён» — есть некая схема с мейнстримом и обочинами, и для того, чтобы её как‑то поколебать, должны случиться совсем уж тектонические сдвиги.