Во время погромов в Гуджарате в 2002 году я подумал, что, может быть, если обратиться к событиям прошлого, я смогу понять то, что происходит сейчас. Эти кровавые столкновения стали кульминацией целого десятилетия, которое прошло в нашей стране под знаком нетерпимости и религиозного фанатизма. Гуджаратские события заставили меня усомниться в самом существовании в Индии светского государства, на ценностях которого я воспитывался. Мне подумалось, что если всмотреться попристальнее в тот период, когда Индия стала независимой, перечитать основополагающие тексты нации, я найду ответы на свои вопросы. Так появилась первая работа серии «Официальное заявление».

«Официальное заявление» первого премьер-министра Индии Джавахарлала Неру прозвучало в полночь 15 августа 1947 года, когда страна была разделена и обретала независимость на фоне кровопролитных столкновений. Я взял зеркало и от руки переписал на нем всю речь Неру резиновым клеем. Как известно, его слова были полны надежды, что Индия станет светской страной — мирной и терпимой к инакомыслящим. Между тем, мы стали свидетелями целой волны насилия и религиозной розни. Я писал этот текст, а потом поджигал написанное, словно подвергая речь кремации, и каждая сгорающая буква казалась вспышкой тех самых конфликтов, в которых рождалась нация. Акриловое зеркало плавилось в огне, и отражение искажалось вместе со словами. Теперь, когда зритель читает текст, он видит собственное искорёженное тело. Мысленно погружаясь в события, последовавшие за провозглашением независимости, я постепенно добрался до 11 сентября.

Гуджаратские события заставили меня усомниться в самом существовании в Индии светского государства, на ценностях которого я воспитывался

В 2003‑м я сделал онлайн-проект «В процессе разрушения», который был показан на выставке азиатского искусства в Токио, где регион рассматривался как полигон для новых идей. Она называлась «В процессе разработки: новые измерения современного азиатского искусства». На интернет-странице выставки была ссылка на сайт моего проекта, где весь экран был заполнен схематически изображенными каплями крови, взрывами бомб, пальцами, указывающими друг на друга, черепами с костями. Если поменять шрифт, из этих зловещих знаков складывался текст индийской декларации о независимости. Работа отсылала к событиям, последовавшими за 11 сентября, когда весь мир облетели письма, где получателя просили перевести номера рейсов в шрифт Wingdings, и тот, кто это делал, видел самолет, врезающийся в башни-близнецы. Аббревиатура Нью-Йорка — NYC — так же превращалась в звезду Давида и череп с костями. В рассылку этих писем включилось огромное число людей, с удовольствием распространявших страх и панику, словно во всём этом действительно было дурное предзнаменование.

Таким образом, в процессе создания работы я перешёл от индийского кризиса к другому событию, также изменившему мир. Потом мне захотелось оттолкнуться от даты теракта и уйти как можно дальше от окружающих его сетевых мифов. В своих поисках я натолкнулся на другую дату — 11 сентября 1893 года, заседание Всемирного парламента религий. Ровно за 108 лет до нападения на Всемирный торговый центр индийский философ Свами Вивекананда прочёл важнейшую лекцию, призывая ко всеобщей терпимости, отказу от фанатизма, фундаментализма и узколобой спеси. В моей работе «Официальное заявление — 3» его слова появлялись на ступеньках широкой лестницы Чикагского института искусств. Они светились теми пятью цветами, которыми Департамент внутренней безопасности США обозначает уровень угрозы. Так уж совпало, что Всемирный парламент религий заседал именно в Институте искусств, таким образом, в моей работе сошлись две разные даты в одном и том же пространстве.

За 62 года мой отец прожил 22 тысячи лун. В инсталляции они выглядят как индийские лепёшки роти, уменьшающиеся от полнолуния к новолунию. «Эпилог» — это медитация на тему времени и пищи, сценарий на ночном небе, где свет постепенно разгорается и гаснет

Я не считаю себя историографом… В лучшем случае я пишу хронику собственных сомнений и вопросов о мире. Духовные искания художника и его внутренний диалог имеют свойство обретать материальную форму произведения искусства. Да, в моих ранних работах поводом для их создания становились газетные репортажи, но именно внутренняя работа заставляла меня ухватывать тот или иной образ. Каким‑то неведомым путём этот образ превращался в идею, ищущую своего воплощения. Обычно то, что мы хотим сообщить о себе, мы проговариваем, рассказывая о других.

В «Эпилоге» я рассказываю о своём отце, прослеживая его жизнь во всех лунах, которые ему довелось увидеть со дня его рождения 2 апреля 1936 года до преждевременной смерти 2 декабря 1998‑го. За 62 года мой отец прожил примерно 22  тысячи лун, и в инсталляции они выглядят как традиционные круглые индийские лепёшки роти, уменьшающиеся от полнолуния к новолунию. Последнюю луну отец видел в ночь ­на 1 декабря, поэтому последняя фотография «Эпилога» остаётся чёрной и пустой, загораживая луну, которая является точкой в предложении. Пожалуй, «Эпилог» можно описать как медитацию на тему времени и пищи, как сценарий, написанный на ночном небе, где свет постепенно разгорается и гаснет, проходя свой путь между изобилием и скудностью.

Первое произведение из серии Autosaurus Triopus изображает авторикшу, ещё есть Collidonthus и Aquasaurus. Например, Aquasaurus — это автоцистерна, воспроизведенная в натуральную величину, но из искусственных костей, так, чтобы она казалось ископаемыми останками доисторического существа из Музея естественной истории. Эти игрушечные и даже смешные скелеты, тем не менее, отмечены печатью смерти, которая присутствует во всём, что я делаю. Костяные работы можно интерпретировать по‑разному, но я всегда говорю, что они в равной степени пародийны и нелепы, трагичны и комичны.

По моим ощущениям, позиционирование себя как индийского художника (а также шведского, корейского или любого другого по месту рождения или проживания) малопродуктивно. Тем самым вы сводите свои идеи к местному контексту. В современном мире, где всё со всем связано, где у вдохновения не существует границ, определение «индийский» уже не удерживается у существительного «художник», потому что значение этого определения весьма и весьма размыто, а его способность обозначать какую‑то уникальную особенность уже утрачена. В то же время описывать своё творчество при помощи прилагательных «глобальный» или «интернациональный» тоже глупо, как будто все одинаково понимают эти слова.

Скульптура «За Тем За Тем За» («Here After Here After Here») открылась месяц назад и выглядит как завязанная во множество петель лента, состоящая из дорожных знаков на стандартном синем фоне. Это воображаемое бесконечное шоссе соединяет австрийский Штоккерау с Сингапуром и Сальвадором, Маракешем, Мумбаи, Пекином, Бразилией, Бухарестом и так далее. На ленте указаны реальные расстояния и коды автодорог, которые могут попасться вам по пути из Штоккерау в одно из этих мест. «За Тем За Тем За» работает с понятиями близости и дальности, с пересечениями во времени и пространстве, с вопросами правдоподобия и вымысла — с темами, постоянно возникающими в моей работе. У меня много таких Уроборосов, алхимических диаграмм, буддистских бесконечных узлов и примеров священной геометрии.

Если историк искусства сосредоточен на искусстве, которое уже произошло, то куратор занимается искусством, которое происходит в данный момент. Разница между созданием предметов искусства и кураторством для меня состоит просто в переходе от собственных размышлений о мире к диалогу с многочисленными коллегами-художниками

По-моему, биеннале сыграли очень значительную роль в странах Юга, особенно в тех регионах, где отсутствует традиционная художественная инфраструктура музеев и галерей. В таких городах биеннале становится единственным способом рассказать людям о современном искусстве, о той жизненно важной роли, которую оно играет в изменении общественного сознания. Большое количество очень разных работ со всего мира делает биеннале мощным инструментом для улавливания новейших тенденций, но также и для постановки фундаментальных проблем нашего существования. Со всего мира съезжаются люди, их дискуссии о современном искусстве поневоле начинают менять жизнь в городе, давать ему новую энергию жизни. Всё это невероятно важно и для Коччи, и для других городов Индии, где полностью отсутствуют или не действуют культурные институции. Свидетельством тому — пятьсот тысяч посетителей последней биеннале Коччи-Музирис за 108 дней её работы. А ведь некоторые из них приходили по нескольку раз.

Инициаторами создания биеннале Коччи были именно художники, а решение о выборе куратора принимается комитетом из восьми человек. Обычно считается, что профессии куратора и художника очень отличаются, но на самом деле это разные версии одного и того же намерения, разные способы понять действительность на некоем фундаментальном уровне. И выставка, организованная куратором, и произведение, созданное художником, — это форма созерцания мира. За последние десятилетия куратор стал обязательным посредником между художником, выставочной площадкой и аудиторией. Кураторская деятельность выработала свой инструментарий, свой словарь и свою форму повествования. Если историк искусства сосредоточен на искусстве, которое уже произошло, то куратор занимается искусством, которое происходит в данный момент. Так что разница между созданием предметов искусства и кураторством для меня состоит просто в переходе от собственных размышлений о мире к диалогу с многочисленными коллегами-художниками.