Тициано Сартеанези: Я полагаю, что в Cretto di Gibellina Бурри просто продолжал разрабатывать те же самые приёмы, которые до этого присутствовали в его живописи. Из путешествия по Долине Смерти он вынес не технику растрескавшейся поверхности, но совершенно новое понимание масштабов. Он впервые увидел столь огромное пространство и был потрясён; именно это повлияло на будущий проект.

Сейчас я представляю себе Бурри, который приехал в Джибеллину: вот его ведут смотреть город, рассказывают об идеях восстановления. А он думает про Долину Смерти. Почему она ему так нравилась? Потому что Долина Смерти воплощает собой чистое, безграничное пространство. По сравнению с Италией пейзажи Америки необъятны. И когда пространство разрушается, например, под действием землетрясения, образуются новые пейзажи. Скалистая, растрескавшаяся, лишённая цвета пустыня — это именно природный, нерукотворный пейзаж.

Я представляю себе Бурри, который приехал в Джибеллину: вот его ведут смотреть город, рассказывают об идеях восстановления. А он думает про Долину Смерти. Потому что она воплощает собой чистое, безграничное пространство

Бруно Кора: Но Бурри, конечно, и раньше мог наблюдать, как трескается, иссушается, покрывается изломами земля, когда отступает вода, — это частое природное явление. В случае Джибеллины, однако, сложность состояла в том, чтобы воспроизвести этот природный процесс, работая с железобетоном, воссоздавая похожую структуру искусственным образом.

Тициано Сартеанези: Сначала Бурри сделал прототип в своей обычной технике растрескавшейся живописи, просто насечками обозначив контуры Джибеллины. Затем начались работы в самом разрушенном городе: «Кретто» выполнен из обломков реальных зданий, собранных в блоки. Вокруг этих блоков были возведены стены из железобетона, а на финальном этапе вся конструкция была залита цементом. Первоначальный макет был сделан из белой глины, и соответственно итоговое цементное покрытие тоже было белым. Монумент должен был сиять белизной на фоне зелёной долины. Цемент, разумеется, должен был потемнеть от времени, но его всегда можно было бы почистить. Теперь все эти идеи предстояло воплотить на практике. Я работал на этом проекте с самого начала, вместе с архитектором Альберто Дзанматти, который в то время делил со мной студию. И работа эта продлилась много лет.

Бруно Кора: С 1985 по 1989 годы.

Тициано Сартеанези: Последний этап завершился в 2015 году, к столетию Бурри. Самым сложным в нашей задаче было придать всей конструкции естественный вид. Как вы знаете, в основе железобетона лежит жёсткая стальная арматура, неслучайно постройки из него делаются прямоугольными. Здесь же, наоборот, нужно было воспроизвести природные формы. Была придумана особая опалубка, которая принимала вес конструкции на себя и меняла очертания непредсказуемым образом, как в живой природе. Идея Бурри состояла в том, чтобы по трещинам-улицам «Кретто» можно было ходить. Высота стен составляет 160 сантиметров, так чтобы, стоя внутри коридора, можно было видеть монумент целиком, осознавать его масштаб. Всё это было непросто осуществить. Сейчас же проводится реставрация. Со временем конструкция почернела от лишайников и атмосферных загрязнений, однако её можно очистить биоцидами, вернув ей изначальный белый цвет.

Cтарые мастера никак не планировали растрескивание краски, а Бурри именно проектировал трещины. Он был буквально одержим желанием контролировать процесс ломки материала. Как писал Малларме, «бросок костей никогда не исключает случайность»

Бруно Кора: Ваше сравнение закономерно — масляный слой в европейской живописи действительно разрушается под действием времени. В своих картинах Бурри подмешивал в краски глину и клей, чтобы они трескались по мере высыхания, порождая эффект повреждённой поверхности. Однако существенное отличие тут в том, что старые мастера никак не планировали растрескивание краски, а Бурри именно проектировал трещины. Он был буквально одержим желанием контролировать процесс ломки материала. Как писал Малларме, «бросок костей никогда не исключает случайность». Эта страсть контролировать то, что контролировать невозможно, — важнейшая черта его творчества. Чаще всего Бурри это удавалось. В его картинах количество трещин варьируется, подчиняясь воле автора. Это настолько сложная задача, что за неё брались очень немногие художники. Однако я бы хотел добавить ещё одну вещь. Само создание «Кретто» — тоже ведь решение задачи, которую решить невозможно. Представьте себе разрушенный землетрясением город. Одна расчистка территории от руин должна была стоить гигантских денег, которые неоткуда было взять. Поэтому первоначально Бурри был приглашён делать новую работу для нового же города Джибеллины. Он отказался, но через несколько дней перезвонил. «У меня есть решение, — сказал он, — но оно затронет весь разрушенный город целиком». У мэра не было средств, чтобы осуществить грандиозный замысел Бурри — покрыть руины города своеобразной погребальной пеленой. Однако он всё же принял его предложение.

Тициано Сартеанези: Кафка говорил, что тексты нужно писать на улицах, среди людских толп. Бурри очень эмоционально воспринял трагедию Джибеллины. Он понимал, что остатки старого города нельзя просто так вынести на свалку. Каждый житель понимал, что под обломками лежат люди, которых он знал, даже просто личные вещи, дорогие или просто памятные, какие‑нибудь журнальные столики или напольная плитка. По сути, люди создавали саван для погибшего города — внутри каждого бетонного островка буквально покоятся камни Старой Джибеллины. И этим она очень отличается, например, от соседнего городка Салапарута, который просто остался в разрушенном виде. На полпути между Джибеллиной и Салапарутой есть точка, с который видны оба старых города. С одной стороны — огромный саван «Кретто», а с другой — только руины. И это визуальное сопоставление очень впечатляет.

Бруно Кора: Старая Джибеллина больше не выполняет функции города, однако когда из Америки приезжают родственники тех людей, что когда‑то здесь жили, они стремятся увидеть именно «Кретто», поскольку с этим пространством связана история их семьи: «Там был Антонио, там Франческо, а там лежит кузина». И действительно, физически эти люди находятся именно там. Гигантские трещины как бы повторяют разрушенные улицы городка, по которым сейчас можно ходить с закрытыми глазами.

Каждый житель понимал, что под обломками лежат люди, которых он знал, даже просто личные вещи, дорогие или просто памятные. По сути, люди создавали саван для погибшего города — внутри каждого бетонного островка буквально покоятся камни Старой Джибеллины

Бруно Кора: Через год после землетрясения со всей Италии съехалась группа интеллектуалов, художников, писателей, которым была небезразлична судьба долины Беличе и которые хотели помочь ей возродиться. Среди них Карло Леви, тот самый, который был отправлен в ссылку в Луканию i , художники Ренато Гуттузо и Коррадо Кальгли, многие другие. Мэр Джибеллины Людовико Коррао страстно желал восстановить город, но художники предложили альтернативную идею — построить его заново, в двадцати километрах от прежнего места, и наполнить произведениями современного искусства. Бурри же не согласился: ему хотелось вернуться на место трагедии и создать мемориал, буквально территорию памяти, произведение искусства, которое бы увековечило погибший город. То есть он попросту сделал иной выбор.

Бруно Кора: В действительности художники внесли, скорее, эмоциональный вклад, чем реально участвовали в планировании будущего города. Однако, например, много сделал сицилийский скульптор Пьетро Консагра. В Новой Джибеллине он работал как архитектор, автор общественных зданий — театра и парадного входа в Ботанический сад. Ещё он создал знаменитую стелу Беличе на въезде в город. Алигьеро Боэтти выполнил двадцатиметровые ковры, расшитые узорами с традиционных сицилийских праздничных тканей. Арнальдо Помодоро сконструировал механизмы для спектаклей театрального фестиваля Orestiadi. Было создано много скульптур, частью для местного Музея современного искусства, частью для улиц города.

Тициано Сартеанези: Но на мой взгляд, всем этим работам не хватает единого плана, замысла, который объединил бы их в общую структуру. Они все существуют отдельно друг от друга, и эта беспорядочность порождает у приезжего ощущение тревожности: он сталкивается с произведениями художников, не ощущая за ними какой‑либо общности.

Вам не кажется, что Cretto di Gibellina апеллирует не столько к конкретному городу, сколько к принципиально важной для итальянской культуры идее города — города, который существует не в реальности, а в воображении?

Бруно Кора: Давайте вспомним историю легендарных основателей Фив, царя Кадма и его жены Гармонии. Возводя город, Кадм ничего не делал своими руками, но по его воле камни сами скатывались со всех сторон, ложились друг на друга, формируя здания и образуя в конечном итоге гармоничное целое. Так же действует и художник — помогая формам обрести гармонию, предшествующую архитектуре.

У Поля Валери есть диалог «Эвпалинос, или Архитектор», где Сократ беседует с Федром об искусстве строителя. Разговор заходит о некоем Эвпалиносе, который воздвиг свой храм не просто из камня, но и как мысленный образ своей возлюбленной, математически точное воспроизведение пропорций её прекрасного тела. Когда архитектура обретает это антропоморфное измерение, и рождается идеальное произведение искусства. Так же и Бурри, в чём‑то подражая Эвпалиносу, создаёт архитектуру «Кретто», превращая его в лабиринт, в город фантастических галлюцинаций и привидений.

Возводя Фивы, царь Кадм ничего не делал своими руками, но по его воле камни сами ложились друг на друга, формируя здания и образуя гармоничное целое. Так же действует и художник —помогая формам обрести гармонию, предшествующую архитектуре

Я глубоко убеждён, что в культуре ХХ века остались три разрушенных города, возродившихся в качестве художественных произведений великих авторов. Это Герника Пикассо, Джибеллина Бурри и Хиросима Алена Рене. Так что произведение Бурри — это не реальный город, но всё же урбанистический опыт.

Бруно Кора: Это однозначно архитектурное произведение, Бурри даже получил важную международную архитектурную премию. Однако жанровое определение не так уж и обязательно: это и архитектура, и произведение пластического искусства, можно даже сказать «архискульптура».