Любая фотография — документ. Когда она возникла, это сразу стало очевидным. Фотограф просто брал форматную камеру, ставил на штатив и фиксировал кадр для определённых целей. Но при этом вдруг оказывалось, что снимок запечатлел и что‑то другое: то, что при съёмке никто не видел.

Это в фотографии осталось. Например, манипулировать видео намного проще, видеомонтаж — великая вещь. В фотографии это сложнее: есть такие нюансы, которые вроде скрыты, а оказывается, нет. Убрали часы на фотографии Патриарха, а отражение их выдало. Это свойство человеческого восприятия: движущуюся картинку мы не воспринимаем как документ, а статичную — да. Фотография сама по себе документ, который можно анализировать, извлекать из него знания.

Когда появилась «цифра», фотография, фотожурналистика вдруг стали трансформироваться — уходить в сторону искусства. Появились возможности обработки снимков. Сейчас так много фотографий, что порой ты не можешь отличить — кто это, что за автор? Сделать технически качественный снимок стало просто, и все поняли, что нужны новые средства — для выражения своего «я». Сейчас важнее, чтобы у автора был свой визуальный язык. Кто‑то добивается этого техническими средствами, например, делает удивительный фильтр, который никто не повторит — это имеет право быть. Но, с другой стороны, так ты трансформируешь пространство, в чём‑то его искажаешь.

Документальная фотография ушла от бесстрастности. Сейчас больший интерес вызывает личное переживание автора: когда он высказывает своё отношение к миру, прочувствованную оценку ситуации. Это как раз очень близко к искусству. Фотографии — это мои личные переживания, я это всё перемалываю, как мельница, и в результате получаются картинки. Очень важно насколько автор вложил себя в ту или иную фотографию. Если он просто пришёл на событие, то получается стандартная работа фотожурналиста. А вот если он вложил что‑то большее, тогда фотография переходит в другой разряд. Но так можно приблизиться к объективности, а можно от неё уйти. И это уже личное дело каждого.

Искренность в фотографии всегда видно. Когда я снимаю, я честен перед собой. На мой взгляд, фотография, которой я занимаюсь, максимально честна и с точки зрения этических рамок и рамок общественной морали. Я через них не перешагиваю. Но на этапе итогового отбора ты выстраиваешь историю и всё равно её немного переделываешь, подстраиваешь под свою идею. Что‑то в этот рассказ подходит, что‑то — нет. Отбор — одна из самых важных вещей: ты можешь всё перевернуть с ног на голову, наврать. А можешь, наоборот, быть максимально честным перед людьми и перед собой. Я не обманываю ни себя, ни зрителя. Я не занимаюсь фотомонтажами, постановкой, игрой. Хотя, конечно, я — это я. Я пропускаю ситуацию через себя, и это получается в чём‑то моя личная история. И тут важно, чтобы реальность не искажалась кардинально.

Да, мир вроде бы изменился и критерии поменялись. Сейчас за небо Бальтерманца не убьют, но если ты вмонтируешь фигуру или птичку, клонируешь дым, то это уже неправда. И фотожурналист всё‑таки так не должен поступать. Если ты «шириком» снял трубу так, что она стала выглядеть большой — это просто фотография, снятая «шириком». А если ты ещё одну трубу нарисовал с помощью фотошопа, это уже манипуляция. Художник может не писать те же провода на улице, но фотограф не может их замазать. Ему сложнее: он должен их как‑то обойти, скадрировать. И каждый сам для себя устанавливает некий баланс: что и как он выбирает для кадра.

Энергия равномерно по миру разлита, это нужно увидеть и оказаться в нужном месте в нужное время. И всё!

Я никогда не знаю, что меня ждёт на съёмке: полный провал или невероятная удача. Но это откроется только по мере общения с людьми, в процессе поиска сюжетов. У меня никогда нет чёткой задачи — снять то или это. Для меня очень важна импровизация. Это намного интереснее, чем когда ты что‑то придумал заранее. Это такой драйв — ты как будто плывёшь по течению: заплыл в одну бухточку, в другую. У тебя набрался реальный, не срежиссированный материал — и потом уже из него формируешь некую тему. Она сама по себе начинает выкристализовываться, когда смотришь негативы — это бесконечный процесс. Но хотя это всё максимально документально, тут всё равно присутствует моё «я». Никому не интересно смотреть голое документальное отображение, а интересно, когда твой внутренний свет, твои ощущения передаются на фотографии. И зрители сразу видят эту фишку, этот стержень в снимке.

Фотография — интереснейшая вещь. Она и объективная, и субъективная, и документальная, и нет. Там много чего. Для меня важнее всего в ней ее «фотографичность»: в этом её главная ценность. Это уникальность зафиксированного тобой момента: он не повторится никогда. Это некий срез времени. Я понимаю, что если я приду на следующий год в то же место, сниму тот же сюжет, он не будет таким же, потому что все изменилось. Когда люди концептуально подходят к фотографии, то начинают сознательно менять реальность и эту ценность теряют. Они используют фото как технологию для своих идей, как инструмент. Мне же не хочется придумывать, мне хочется брать из жизни то, что она даёт. Энергия равномерно по миру разлита, это нужно увидеть и оказаться в нужном месте в нужное время. И всё! И ты понимаешь, что ты обрёл некое чудо. Чудо формы, чудо содержания. Зачем придумывать? Оно всё уже придумано.